Много лет назад я занимался записью «Болеро» для Сиднейского симфонического оркестра. Дирижер, Стюарт Челлендер, с некоторым весельем отметил, что дата нашей записи – День Святого Валентина. Утром мы все усердно перезаписывали «дубли» произведения, прежде чем сделать последний прогон – номер 69.
Приписывать «Болеро» эротический смысл – расточительство, тогда как многие другие композиторы с удовольствием дают более откровенные комментарии. В «Прелюдии к “Послеполуденному отдыху фавна”» Клода Дебюсси (1894) наш косолапый герой танцует с множеством обнаженных нимф (согласно оригинальной поэме-эклоге Стефана Малларме). Или ему это только снится? Между прочим, в самом начале это флейта фавна. Поэма Скрябина «Поэма экстаза» (1908) вызывает мысли о совокуплении в космических масштабах, описывая союз «мужчины – Духа-Создателя – и женщины – Мира». Оркестр, соответственно, огромен для этой тяжеловесной встречи с солирующей трубой в главной роли Фаллоса. Это единственное известное мне оркестровое произведение о множественных оргазмах; впрочем, я мог бы просто мечтать об этом. Скрябин первоначально назвал его «Оргиастической поэмой».
Для потрясающей музыкальной оргии вам не найти ничего лучше, чем финальная вакханалия из балета «Дафнис и Хлоя» (1912), написанная (вот и снова он) Равелем. История проста: мальчик встречает девочку, девочку похищают пираты, пиратов пугает явление бога Пана, девочка и мальчик воссоединяются, и все празднуют. Послушайте, как хор ритмично притопывает и прихлопывает под жужжание оркестра. Не говорите мне, что они просто играют в карты. Для меня эта гибкая и сладострастная партитура оставляет «Болеро» в стороне по части сексуальной притягательности.
Возвращаясь на родное «домашнее поле», нельзя обойти вниманием «Домашнюю симфонию» (1903) Рихарда Штрауса – иллюстрацию удовольствий, которые можно получить в кругу семьи. Согласно программе, или описанию, проиллюстрированному музыкой, Штраус проводит приятный вечер, играя со своим ребенком. Часы бьют семь, и композитор с женой удаляются. Перед тем как часы пробьют семь утра, начинается «Любовная сцена» с весьма выразительной серией музыкальных жестов. От слушателя требуется лишь немного воображения. Какое облегчение – узнавать о подобной грубости в людях, которых мы уважаем. Все эти соки должны куда-то уходить, и было бы потрясением, если бы только кончик пера оказался достаточно широким их проводником. Мы слишком стараемся воспринимать композиторов как пуритан без плоти. Удивительно, но мы никогда и не ждали, что художники или писатели станут чистюлями, а современные рок-исполнители застолбили за собой территорию «плохих парней» в музыке. Современный художник вызывает больше доверия, если он преступает закон или борется с зависимостью («она» должна быть более контролируемой – еще один стереотип), в то время как к ливрейным современникам Моцарта, против которых он восстал в 1781 году, мы по-прежнему относимся с легким умилением. Мы купим сувенирные открытки с изображением обнаженной натуры в любой галерее, но будьте более осмотрительны, прося копию оперы Франсиса Пуленка 1944 года «Груди Терезия» (кстати, великолепное произведение).
Секс продает?
Недавнее обсуждение «кризиса» в классической музыке показывает тот нездоровый пафос, который всегда сопутствует любому обсуждению так называемого «высокого» и «низкого» искусства. Мы не знаем, что отличает одно от другого, но при этом крайне расстраиваемся, если подозреваем, что их смешали.
Великие композиторы занимают почетное место в нашем пантеоне западных достижений. Ничто не может быть более «высоким». Но, похоже, они не так уж неприступны: на некоторых из этих лилейно-белых ликах стали появляться грязные следы прикосновений хищных рыночных торговцев. По крайней мере, некоторые встревоженные культурные обозреватели жалуются.
Это выглядит примерно так: в оргии наживы и опошления бедные Моцарт и Бетховен были допущены к общению с пышногрудыми шлюхами и мальчиками-игрушками, которые периодически позволяют своей внешности мешать качеству исполнения. Целые симфонии и концерты были искрошены в сборники компакт-дисков, так же поступили и некоторые радиостанции. Затем эти обескровленные куски были предложены подверженной дефициту внимания публике для удобства потребления. Старый добрый Отец Бах, который посвятил свою плодотворную жизнь написанию музыки «во славу Божью», теперь служит лишь аккомпанементом для более мирских удовольствий: распития коктейлей, похода в супермаркет и, возможно, даже странного озорства.
Даже сборники CD-«Обморок», предшествовавшие этой книге, вызвали ропот недовольства. Если их покупали почти все, то получалось, что я вульгаризировал этот замечательный материал каким-то ужасным низкопробным подходом: однословное описание, «бренд», банально унижающий музыку, забирая у нее не поддающийся определению невербальный посыл и сложность подхода. Он просто диктовал слушателю, как ему следует реагировать, и если вы были достаточно доверчивы, чтобы последовать за ним, то вы были не из тех людей, которые должны слушать эту музыку в первую очередь. Таким образом, мы с вами стали соучастниками огромного публичного идиотизма.
В эти безрадостные дни, когда продажи компакт-дисков стремительно падают, маркетологи звукозаписывающих компаний терпят критику тех, кто жалуется, что талант теперь подчинен внешности, ценность – целесообразности и быстрому заработку. Молодежь в деле. Всегда стоит с подозрением относиться к людям, которые брюзжат о растущей роли молодости: обычно это означает, что жалобщик просто стареет.
Есть целая волна, скажем, молодых скрипачек, которые привлекательно выглядят на обложках компакт-дисков, и все они, безусловно, умеют средне играть на скрипке. Яша Хейфец тоже играл на скрипке, но теоретически мы на него сегодня и не посмотрели бы, если бы он не выглядел так же привлекательно, как Анне-Софи Муттер в платье без бретелек.
Конечно, были и сознательные попытки повысить продажи за счет щекотания страстей. Ванесса Мэй позировала для обложек в мокрых футболках и тоже неплохо продавалась (подозреваю, не за счет переманивания потенциальных покупателей у Яши Хейфеца).
Линда Брава получила известность, появившись в журнале Playboy в одной лишь скрипке. Мужчины тоже не остаются в стороне: от общественности не ускользнуло, что тенор Йонас Кауфман выглядит лучше, чем Энрико Карузо. (Мы также знаем, что он потрясающий певец.) Дирижерам нужны экстравагантные прически, певцам – высокая мода и макияж. Полки с пластинками переполнены изображениями с манящими проявлениями – возбуждение вырвалось на свободу в священных пределах классической музыки.
Единственно новое в классической музыке – это пуританство. Если вы что-то и поняли из этой главы, так это то, что секс присутствовал в классической музыке всегда. Вряд ли это ужасное открытие означает, что вы стали меньше любить музыку; на самом деле ваше понимание ее может только расшириться.
Было бы извращением, если бы столь важный элемент жизни чудесным образом отсутствовал в музыкальном произведении. И всё же именно это пытались сделать ценители классической музыки, особенно со времен Бетховена. Предполагается, что дар музыкального вдохновения является «божественным», приходящим с высшего уровня. Секс и низменные человеческие инстинкты там не существуют, поэтому великая музыка не имеет к ним никакого отношения. Она о «более тонких вещах».
Но музыка – она о свете и тени, наших земные чаяниях и неприятиях, в том числе и тех, что ниже пояса. Вот почему мы можем пропустить мимо ушей это пуританское недовольство. Честно говоря, старый храм только украсили бы граффити и несколько пикантных фотографий. Если декольте окажется таким же стимулом, как имя «Шуберт», для того чтобы взять диск с полки и ознакомиться с ним, я полагаю, что композитор и его музыка достаточно велики, чтобы выдержать такое сопоставление. Не имеющие отношения к делу изображения могут быть многочисленны, но они эфемерны. По моему опыту вещания, интеллект большинства новичков в музыкальной классике позволяет им очень быстро отделить талант от сисек. И кстати, вышеупомянутый человек-грудь, Пуленк, однажды написал эссе, восхваляющее банальность. И вот, через пятьдесят лет после его смерти мы дрейфуем в море этой банальности. Интересно, что бы он сказал сейчас?!
