– Бекки, – улыбаясь, она целует меня в обе щеки, – моя любимая пациентка! Ну, как ты? Теперь уже совсем скоро. Недели четыре, верно?

– Да. Э-э… м-м… Как дела, Венеция? – У меня дрожит голос, щеки наливаются жаром, но в остальном я веду себя вполне естественно. По-моему. – А это мой друг Дэнни Ковитц.

– Дэнни Ковитц… – повторяет она и оживляется. – Для меня это честь! Недавно я купила в Милане одну вашу модель. В Корсо-Комо. Помните пиджак с бисером?

– Еще бы! – с воодушевлением отзывается Дэнни. – Ручаюсь, вы в нем сногсшибательны.

Чего это он с ней любезничает? Ему положено быть на моей стороне.

– А брюки к нему вы купили? Мы выпустили две модели, капри и клеши. Капри бы вам пошли.

Я ограничилась пиджаком. – Она улыбается ему и поворачивается ко мне: – Бекки, тебе, наверное, жарко в этих перьях. Ты в порядке?

– В п-ф-ф-олном! – Я сдуваю пару перьев, прилипших к губной помаде. – Это новая модная концепция Дэнни.

– Ясно. – Венеция с сомнением оглядывает мое гигантское боа. – Знаешь, во время беременности перегреваться вредно.

Она в своем репертуаре. Опять командует мной и дает понять, что мода вредна для здоровья. Но если честно, я и вправду взмокла, поэтому нехотя разматываю перья и снимаю пиджак.

Странная какая пауза. Я не сразу замечаю, что Венеция уставилась на мой живот. И вдруг до меня доходит, в чем дело, и сердце ныряет в пятки.

На мне футболка от Дэнни. На животе отчетливо читается:

Она рыжая стерва, и я ее ненавижу.

Черт.

– Зябко здесь, – жалуюсь я и запахиваю на груди боа, в отчаянии пытаясь прикрыть злосчастную надпись. – Бр-р-р! Прямо мороз. Холодная нынче осень, правда?

– Что здесь написано? – не своим голосом спрашивает Венеция. – На твоей футболке?

– Ничего, – краснею я. – Ничего особенного! Просто… шутка! Конечно, не про тебя.

Про другую рыжую стерву. Одну женщину. Про человека, в общем. Некрасиво вышло.

– Отлично сработано, Бекки, – шепчет мне на ухо Дэнни. – Главное, тактично.

Венеция шумно втягивает воздух, словно стараясь взять себя в руки. Она явно раздражена, теперь-то я это вижу.

– Бекки, – наконец произносит она, – мы можем поговорить?

– Поговорить? – нервно повторяю я.

– Да, с глазу на глаз. Без посторонних. – Она переводит взгляд на Дэнни. – Надеюсь, вы не возражаете?

– Ничуть. Принесу нам выпить.

Дэнни уходит к стойке, а я поворачиваюсь к Венеции и внутренне сжимаюсь. Она хмурится и барабанит пальцами по ножке своего бокала. Сейчас Венеция похожа на молодую и роскошную директрису, которая строго отчитает меня за то, что я опозорила всю школу.

– Ну вот мы и одни, – жизнерадостно начинаю я. – Как у тебя дела?

«Читать мысли она еще не научилась, – яростно втолковываю я себе. – И понятия не имеет, кто и зачем за ней следил. Доказать, что надпись на футболке про нее, не сможет. Вот и веди себя так, будто ни в чем не виновата».

– Слушай, Бекки, – Венеция залпом осушает бокал, – хватит ломать комедию.

Я в шоке. Какую еще комедию?

– Мы пытались избавить тебя от волнений, – морщины на лбу Венеции прорезаются глубже, – хотели вести себя… ну, не знаю даже. Как можно дружелюбнее. Но с таким отношением с твоей стороны… – Она указывает на мою футболку.

Что-то я не все понимаю. А точнее, не понимаю ничего.

– «Мы»? Ты о чем?

Венеция смотрит на меня так, будто подозревает подвох. Но постепенно выражение ее лица меняется. Она тяжело вздыхает и проводит по лбу ладонью.

– О господи, – вздыхает она, словно обращается к себе.

Во мне зарождается дурное предчувствие. Будто горячая рвота медленно-медленно подступает к горлу. Неужели она хочет сказать, что я…

Не может быть.

Голоса и звон посуды в баре сливаются в ушах в низкий гул. Я сглатываю несколько раз, стараясь взять себя в руки. Я знала, что это может случиться. Я даже говорила об этом со Сьюзи, Дэнни и Джесс.

Но до сих пор не понимала, что это и вправду может быть. Мне не верилось. Не верилось, и все.

– На что ты намекаешь? – голос почти не слушается меня. – Давай начистоту.

Мимо проходит официант с подносом, Венеция поднимает руку и останавливает его.

– Водку-тоник со льдом, будьте добры. И побыстрее. А тебе, Бекки?

– Лучше объяснись. – Я впиваюсь в нее взглядом. – О чем речь?

Официант уходит. Венеция запускает пальцы в волосы. Моя реакция ее немного раздражает.

– Бекки, это в любом случае нелегко. Ты должна знать: Люк страдает оттого, что так все вышло. Он волнуется за тебя. Но все равно он будет рад, что я обо всем тебе рассказала.

Какое-то время я лишь смотрю на нее, а внутри все напрягается. Кажется, меня затянуло в параллельный мир.

– Что это значит? – хрипло выговариваю я.

– Он не желает тебе зла. – Венеция наклоняется ко мне, обдавая удушливым запахом «Аллюра». – Все повторяет, что совершил ошибку. Все просто и ясно. Он женился не на той. Но ты ни в чем не виновата.

В груди что-то больно колет.

– Люк не ошибся, – наконец бормочу я. – Он женился на той, на которой хотел жениться. Он любит меня, ясно? Любит.

– Вы ведь познакомились после того, как он расстался с Сашей? – Венеция кивает, не дождавшись ответа. – Он все мне рассказал. Ты просто помогла ему развеяться, Бекки. Повеселила его. Но вы стоите на разных ступенях. Ты действительно не понимаешь, что он за человек.

– Понимаю! Я понимаю Люка! В наш медовый месяц мы вдвоем объездили весь мир…

– Бекки, я знакома с Люком с тех пор, как ему исполнилось девятнадцать, – перебивает она неумолимо и безжалостно. – Я знаю его как никто. В Кембридже между нами вспыхнуло настоящее чувство. Оно опьяняло. Люк стал первой любовью для меня, а я – для него. Мы были словно Одиссей и Пенелопа. Когда мы вновь увиделись в моем кабинете… – Она осекается. – Прости, но мы оба сразу все поняли. Осталось лишь решить, где и когда.

Ноги наотрез отказываются держать меня. Лицо окаменело. Я цепляюсь за свои дурацкие перья, пытаюсь придумать достойный, остроумный, да хоть какой-нибудь ответ. Но в голове будто не мозги, а мокрый ком фланели. И самое ужасное – по щекам струятся слезы.

– Более неподходящее время нельзя и представить. – Венеция берет свой стакан у официанта. – Люк ничего не желал говорить тебе, пока не родится ребенок. Но я считаю, что ты должна знать всю правду.

– Вчера мы вместе ездили выбирать коляску, – сдавленным, сиплым голосом выговариваю я. – Зачем же он тогда поехал со мной?

– О, ребенка он ждет с нетерпением! – удивленно признается Венеция. – Мечтает увидеть его сразу после… – Она деликатно умолкает. – Ради ребенка он и хочет сохранить дружеские отношения. Но это зависит от тебя.

Больше не желаю слушать этот голос, сочащийся медом и ядом. Хочу вырваться отсюда.

– Ошибаешься, Венеция, – говорю я, неуклюже втискиваясь в пиджак. – Тебя кто-то обманул. У нас с Люком прочный брак, мы любим друг друга! Мы смеемся, болтаем, занимаемся любовью…

Венеция отвечает мне взглядом, полным бесконечной жалости.

– Бекки, Люк просто играет, чтобы не расстраивать тебя. Твои отношения с Люком – мираж. Вашего брака давно уже нет.

С Дэнни я не прощаюсь. Бегу прочь из бара на подгибающихся ногах и ловлю такси. Пока еду домой, в ушах у меня непрерывно звучит голос Венеции, изводит до тошноты.

«Это неправда, – твержу я себе. – Этого не может быть».

«Еще как может, – возражает ехидный голос. – Ты же заподозрила их с самого начала».

Устало перешагиваю через порог и сразу слышу, как Люк хозяйничает на кухне.

– Привет! – кричит он.

Я не могу ответить – горло сдавило. Будто начинается паралич. Люк выглядывает из-за двери. Он уже в брюках от костюма и хрустящей рубашке от Армани. На шее болтается незавязанная бабочка – ждет меня, я всегда сама завязываю Люку галстуки.

Молча смотрю ему в глаза. Значит, ты уходишь от меня к Венеции? И весь наш брак – сплошной обман и притворство?