— Ну, теперь не сомневаюсь — этого человека убил капитан Лоутон. Я в этом так уверен, будто собственными глазами видел, как он нанес удар. Сколько раз я внушал ему, чтоб он выводил врагов из строя, но не губил их! Бессмысленное уничтожение рода человеческого жестоко; к тому же, нанося подобные удары, Лоутон делает ненужной помощь врача, а это значит, что он не уважает свет науки.

— Не найдется ли у вас свободной минутки, сэр, — обратился к доктору Генри Уортон, — чтобы уделить внимание этой пустяковой ране?

— А! — вскричал хирург, встрепенувшись, и оглядел Генри с ног до головы. — Вы откуда, с поля сражения? И много там дела, сэр?

— Много, — ответил Генри, с помощью хирурга снимая сюртук. — Тревожное время, смею вас заверить.

— Тревожное, — повторил доктор, усердно занимаясь перевязкой. — Вы очень порадовали меня, сэр: пока люди тревожатся, в них есть жизнь, а пока не угасла жизнь, есть и надежда. А вот случай, когда мое искусство бесполезно. Я только что вставил мозги в череп одному пациенту, по мне сдается, он был мертвецом раньше, чем я его видел. Занятный случай, сэр; я вам покажу — он тут недалеко, за изгородью, вместе с другими трупами, их там порядочно… Ага, пуля скользнула по кости, не раздробив ее. Вам повезло, что вами занимается опытный хирург, а не то вы могли бы лишиться руки.

— Неужели? — с некоторым беспокойством воскликнул Генри. — Я не думал, что рана настолько серьезна.

— Нет, рана не серьезна, но у вас такая подходящая для операции рука, что новичок мог бы не устоять перед искушением оттяпать ее.

— Черт возьми! — крикнул капитан. — Разве кому-нибудь может доставить удовольствие уродовать себе подобных?

— Сэр, — с важностью заметил хирург, — ампутировать руку по всем правилам науки — операция, которая доставляет удовольствие. Не думаю, чтоб молодой хирург устоял перед таким соблазном; увлеченный делом, он не стал бы обращать внимания на разные мелочи.

Разговор прервали драгуны, медленно приближавшиеся к месту своей прежней стоянки; среди них были и легко раненные солдаты, которые просили поскорей оказать им помощь.

Генри Уортона взяли под конвой, и молодой человек с тяжелым сердцем снова направился к дому отца.

В этих схватках англичане потеряли около трети своей пехоты. Уцелевшие собрались в лесу. Понимая, что их позиция почти неуязвима и атаковать их бессмысленно, майор Данвуди оставил на поле сильный отряд под командованием капитана Лоутона, приказав следить за всеми передвижениями англичан и не упускать возможности нанести им урон, прежде чем они сядут на свои суда.

Майору сообщили, что другой неприятельский отряд выступил со стороны Гудзона, и он счел своим долгом быть наготове, чтобы разрушить замыслы и этих вражеских сил. Капитану Лоутону он строго-настрого запретил атаковать врага, пока для этого не представится удобный случай.

Лоутон был ранен в голову и упал с лошади, оглушенный скользнувшей по его черепу пулей; на прощанье Данвуди шутя сказал ему, что если он еще раз будет так неосторожен, то люди подумают, будто у него не все дома.

Англичане выступили налегке, без обоза, ибо должны были лишь уничтожить несколько складов с провизией, заготовленной, как полагали, для американской армии. Теперь они отходили через лес в горы и, двигаясь по тропам, недоступным для кавалерии, направились к своим судам.

Гул сражения не достигал больше ушей встревоженных обитателей дома мистера Уортона. Наступила томительная тишина. Френсис, в одиночестве у себя в комнате, все еще старалась не слушать шума и тщетно призывала к себе свое мужество, чтобы пойти узнать об ужасавшем ее исходе битвы. Луг, на котором виргинцы атаковали вражескую пехоту, был расположен не дальше чем в миле от “Белых акаций”, и, когда замолкали мушкетные выстрелы, оттуда доносились крики сражавшихся. Когда Генри удалось бежать, мистер Уортон прошел в комнату, где укрывались его свояченица и старшая дочь, и все трое с трепетом стали ждать вестей. Наконец, не в силах больше выносить мучительную неизвестность, Френсис присоединилась к своим близким; вскоре они послали Цезаря узнать, что творится за пределами дома и чьи победные знамена развеваются над лугом. Отец коротко рассказал изумленным дочерям и мисс Пейтон, при каких обстоятельствах бежал Генри. Не успели они опомниться от удивления, как открылась дверь, и сам Генри вошел в комнату; его сопровождали два солдата, а следом за ними появился и Цезарь.

— Генри… сын мой, сын мой! — вскрикнул, протягивая руки, потрясенный отец, не в состоянии подняться с места от волнения. — Что я вижу! Ты снова в плену… твоя жизнь в опасности?

— Мятежникам посчастливилось больше, чем нам, — ответил молодой человек, силясь улыбнуться. — Я храбро бился за свою свободу, но преступный дух мятежа вселился даже в коней: лошадь, на которой я ехал, против моей воли — могу вас в этом заверить — понесла меня в самую гущу солдат Данвуди.

— И тебя опять задержали? — спросил отец, испуганно взглянув на вооруженных спутников сына.

— Именно так. Мистер Лоутон, который так далеко видит, тотчас же задержал меня.

— А почему не вы его, масса Генри? — с досадой вскрикнул Цезарь.

— Это легче сказать, чем сделать, — улыбаясь, ответил молодой капитан, — тем более, — добавил он, посмотрев на часовых, — что эти джентльмены постарались лишить меня возможности пользоваться правой рукой.

— Ты ранен! — в один голос воскликнули встревоженные сестры.

— Всего лишь царапина, — успокоительно сказал брат и в доказательство своих слов вытянул раненую руку — но в самую критическую минуту она подвела меня.

Цезарь бросил негодующий взгляд на солдат, словно именно они были повинны в этом, и вышел из комнаты. Капитан в нескольких словах рассказал все, что знал о событиях злополучного дня. По его мнению, исход дела еще не был решен, ибо, когда его увели с поля боя, виргинцы отступали.

— Они заманивали белку, — неожиданно вмешался один из стражей, — и не забыли оставить славного пса, чтоб он схватил зверька, когда тот спустится с дерева.

— Да, — резко добавил его товарищ, — капитан Лоутон пересчитает носы уцелевшим, прежде чем они доберутся до своих вельботов.

Во время этого разговора Френсис стояла, держась за спинку стула; замирая от страха, она ловила каждое слово и то бледнела, то краснела; ноги у нее подкашивались. Наконец, сделав отчаянное усилие, она спросила:

— Кто-нибудь из офицеров ранен… с той или другой стороны?

— Да, — грубовато ответил часовой. — Молодые южане так горячатся в бою, что редко кого-нибудь из них не сшибают. Один раненый сказал мне, будто капитан Синглтон убит, а майор Данвуди…

Больше Френсис ничего не слышала: потеряв сознание, она упала на стул, стоявший у нее за спиной. Заботы родных помогли ей прийти в себя, а капитан встревоженно спросил:

— Но ведь майор Данвуди не ранен?

— За него можно не беспокоиться, — ответил часовой, не обращая внимания на волнение семейства Уортон. — “Кому суждено быть повешенным, тот не утонет”, как говорится; если бы пуля могла попасть в майора Данвуди, его давно бы уже не было на свете. Я хотел сказать, что майора ужасно огорчила смерть капитана Синглтона. Знай я, что леди так интересуется майором, я говорил бы осторожнее…

Френсис живо вскочила с места; щеки ее пылали от смущения, и, опираясь на руку тетки, она уже собиралась покинуть комнату, как вдруг появился сам Данвуди. В первую минуту взволнованная девушка ощутила безграничную радость, но тут же отступила назад, испуганная незнакомым ей выражением лица майора. Суровость боя оставила тень на его чертах, глаза смотрели сосредоточенно и строго, нежная улыбка, озарявшая при встрече с невестой его смуглое лицо, сменилась мрачной озабоченностью. Казалось, его душой владело одно всепоглощающее чувство. Он сразу же приступил к делу.