— Цезарь не думал, что у Джонни Бёрча такие громадные глаза, — стуча зубами от страха, сказал негр.

— Я уверена, что всякий живой человек расстроится, потеряв так много денег. Теперь Гарви ничто, он самый презренный, никчемный бедняк. Хотела бы я знать, на что он надеется. Кто захочет теперь пойти к нему в экономки?

— Может быть, дух унес Гарви тоже, — заметил Цезарь, придвинувшись поближе к своей спутнице.

Но воображением Кэти владела уже новая мысль. А что, если грабители с перепугу бросили свою добычу? Поразмыслив и потолковав немного, Кэти и Цезарь решили вернуться обратно, чтобы выяснить это важное обстоятельство, а если удастся, узнать и о том, какая судьба постигла разносчика. Медленно, с большими предосторожностями они направились к страшному месту, а когда вышли на дорогу, по которой отступали скиннеры, предусмотрительная Кэти в поисках оброненного золота вглядывалась в каждый камешек. Однако, хотя разбойники, напуганные стариком и криком Цезаря, удирали сломя голову, они не выпустили из рук клада, вцепившись в него мертвой хваткой. Увидев, что в доме все спокойно, Кэти наконец отважилась туда войти. Разносчик с тяжелым сердцем выполнял последние печальные обязанности перед покойным. Несколько слов открыли Кэти, что она заблуждалась и старый Бёрч действительно умер, но Цезарь до конца дней своих продолжал изумлять чернокожих обитателей кухни глубокомысленными рассуждениями о духах и рассказами о том, каким жутким был призрак Джонни Бёрча.

Опасность заставила разносчика сократить даже тот короткий срок, в течение которого, но американскому обычаю, близкие остаются с умершими, и с помощью Кэти и негра грустные хлопоты были быстро закончены. Цезарь вызвался заказать гроб и пошел к плотнику, живущему в двух милях от Бёрчей; тело старика, облаченное в его обычную одежду, покрыли простыней и стали ждать возвращения негра.

Скиннеры во всю прыть побежали в лес, находившийся неподалеку от дома разносчика; благополучно укрывшись под его сенью, они произвели смотр своим насмерть перепуганным силам.

— Какой дьявол вселился в ваши трусливые душонки? — в сердцах крикнул главарь, тяжело переводя дух.

— Об этом можно спросить и тебя, — мрачно отозвался один из бандитов.

— Вы так испугались, будто нас нагнал отряд де Ланей! Здорово же вы улепетываете, джентльмены!

— Мы следуем за своим предводителем.

— Так пойдемте за мной назад, схватим этого мошенника и потребуем за него награду.

— Превосходно, но к тому времени, когда мы вернемся к его дому, чернокожий плут приведет туда этого бешеного виргинца. Ей-богу, я охотнее встречусь с полсотней ковбоев, чем с ним одним.

— Болван! — закричал разъяренный главарь. — Разве ты не знаешь, что кавалеристы Данвуди стоят в деревне Четыре Угла, в добрых двух милях отсюда?

— Плевал я на то, где стоят драгуны, но я могу поклясться, что капитан Лоутон вошел в дом старого Уортона — я сам это видел, когда выжидал подходящей минуты, чтобы увести из конюшни коня английского полковника.

— Ну и что ж, пусть является: разве пуля не прихлопнет драгуна с Юга так же, как и солдата из Старой Англии?

— Что верно, то верно, но не желаю я лезть в осиное гнездо. Прихлопнешь одного драгуна, а потом ни одной ночи не сможешь заниматься своим делом.

— Ладно, — пробормотал вожак, углубляясь со своей шайкой в лес, — этот дурень разносчик останется хоронить старого черта, а потом должен будет позаботиться о продаже своего имущества. Во время погребения его нельзя будет даже пальцем тронуть, не то все старухи и священники Америки поднимутся против нас, но завтра ночью мы с ним расквитаемся.

С такой угрозой скиннеры отошли к одной из своих постоянных стоянок, чтобы с наступлением темноты снова заняться грабежом, не опасаясь ареста.

В коттедже “Белые акации” одни спали, другие бодрствовали, но никто из членов семейства Уортон не подозревал о событиях, происходивших в доме Бёрча. Скиннеры всегда нападали так неожиданно, что их жертвы не могли рассчитывать на помощь соседей; нередко из опасения навлечь на себя беду те даже не выражали сочувствия пострадавшим. Новые обязанности подняли дам с постели на час раньше обычного; капитан Лоутон, несмотря на сильные боли, не отступил от своего неизменного обычая и встал, проспав только шесть часов. Таково было одно из немногих правил заботы о здоровье, в котором капитан и полковой хирург кавалерии сходились во взглядах. Последний пропел ночь у постели капитана Синглтона, так и не сомкнув глаз. Время от времени он заходил в комнату раненого англичанина, по Уэлмир, страдавший скорее нравственно, чем физически, встречал медика весьма нелюбезно. Один раз доктор отважился на мгновение тихонько прокрасться в комнату к своему упрямому другу, но только он решился пощупать ему пульс, как храбрый воин разразился во сне такими страшными проклятиями, что доктор благоразумно отступил, вспомнив ходившую в полку поговорку: “Капитан Лоутон одним ухом спит, другим слышит”. Когда солнце, поднявшись из-за гор, рассеяло клубы тумана, окутавшего низину, дамы и капитан Лоутон встретились в гостиной.

Мисс Пейтон посмотрела из окна в сторону дома разносчика и выразила беспокойство о здоровье больного старика; вдруг из густого облака, стлавшегося над землей и постепенно таявшего в веселых лучах солнца, вынырнула фигура Кэти, быстрым шагом направлявшейся к коттеджу “Белые акации”. Лицо экономки выражало необычайное горе, и сердобольная хозяйка отворила перед ней дверь гостиной с искренним желанием утешить ее в печали, казалось, такой глубокой. Взглянув на взволнованное лицо Кэти, мисс Пейтон уверилась в своем предположении; она ощутила удар в сердце, который всегда поражает чувствительных людей, когда они неожиданно узнают о вечной разлуке даже с самыми далекими знакомыми, и тотчас спросила:

— Он ушел от нас, Кэти?

— Нет, мэм, — с большой горечью ответила взбудораженная девица, — пока нет, но теперь пусть он уходит, когда ему вздумается, ведь самое худшее уже случилось. Они не оставили даже денег на новую одежду, чтоб он мог прикрыть свое тело, а та, что на нем, далеко не из лучших, скажу я вам, мисс Пейтон, уж это истинная правда!

— Как, — воскликнула изумленная хозяйка дома, — неужели у кого-нибудь хватит духу ограбить человека в таком несчастье!

— Хватит духу? — задыхаясь, повторила Кэти. — Уж такие-то люди не знают жалости. Именно ограбить в несчастье! Уверяю вас, мэм, в этом чугунке лежало сверху пятьдесят четыре золотых гинеи, а кто знает, сколько там было под ними! Я не трогала их, да и не хотела трогать, — говорят, что чужое золото липнет к рукам… но, уж наверное, там было не меньше двухсот гиней, не считая того, что он хранил в замшевом кошельке. Зато теперь Гарви все равно что нищий, а нищий, мисс Дженнет, — это самое что ни на есть презренное существо в целом свете.

— Бедных надо жалеть, а не презирать, — возразила мисс Пейтон, все еще не вполне понимая, как велико бедствие, постигшее этой ночью ее соседей. — Но как себя чувствует старик? Его очень расстроила эта потеря?

Непритворное огорчение на лице Кэти уступило место выражению напускной печали:

— К счастью, он освободился от земных забот. Звон золотых монет поднял его с постели, и бедняга не вынес потрясения. Петух пропел через два часа десять минут после смерти старика, а чтобы сказать точно…

Излияния Кэти прервал доктор. Подойдя к пой, он с большим интересом стал расспрашивать, чем страдал покойный. Окинув взглядом своего нового знакомца, домоправительница машинально оправила платье и ответила: