Мэйсон много времени перечитывал письмо, пытаясь понять его с разных точек зрения. Он знал, конечно, что письмо от меня, и знал, что в нем есть какое-то донесение. Но ему никак не удавалось сообразить, где же это сообщение скрыто. Наконец, методом исключения, он нашел ключевую фразу.
К этому времени битва на Сомме завершилась. За счет потери почти полумиллиона человек мы смогли отвоевать несколько квадратных миль земли у мужественно оборонявшихся немцев. Ожидалось, что сражение возобновится весной, когда благодаря свежим атакам мы, возможно, захватим еще несколько квадратных миль сравнительно неважной территории. Хотя земля могла не представлять большой важности, утверждалось, что это война на истощение. Мы якобы были вынуждены атаковать немцев, и хотя наши потери во время наступления были велики, немецкие потери при обороне были выше. (Таковы были аргументы. Они, конечно, были совершенно ошибочны. На самом деле немецкие потери не составляли и половины от наших.) Но командование союзников не обратило внимания на большие изменения, произошедшие в высших эшелонах немецкого командования. Теперь немецкие армии уже не возглавлял осторожный Фалькенхайн. Вместо него ими командовал победоносный дуэт Гинденбурга и Людендорфа, попавших в Генштаб сразу после их триумфов на Восточном фронте.
Теперь самая большая разница между войной на востоке и войной на западе состояла в движении, в маневре. На западе, если одна из сторон продвигалась хотя бы на милю, это считалось значительной победой, тогда как на востоке совершенно нормальным было положение, когда армии отступали или наступали не на одну милю, а на пятьдесят или на сто. Удивительно, что ни британское, ни французское командование никогда не думали, что немецкий генерал может добровольно отдать кусок территории — потому что они сами наверняка никогда и не подумали бы о чем-то подобном. Но Людендорф был не из тех, кто обожествлял территорию, жертвуя ради нее жизнями тысяч людей, если эта территория не была действительно полезной для его целей. Вынужденный отступить с самых сильных своих позиций на Сомме, он не собирался продолжать бои на том месте, где остановился по воле случая, когда зима вынудила прекратить активные боевые действия. Нет, аргументировал он, давайте отойдем на более удобные позиции, которые сами себе выберем. В его плане было, однако, не только это. Он хорошо знал, что союзники готовят очень мощное наступление на весну. С достаточной уверенностью можно было утверждать, что хотя бы частично это наступление развернется на спорной территории на Сомме. Очень хорошо, утверждал Людендорф, давайте уйдем из этого сектора. Тогда все недели и месяцы приготовлений войск Антанты будут потрачены впустую. Если они хотят своего наступления, то им придется готовить новые атаки. Они поторопятся с ними, чтобы успеть к запланированным датам, и это будет просто случайное, бессистемное, неподготовленное наступление. Таковы были его аргументы, с которыми он обратился к своему штабу. Сегодня миру известно, насколько разумны и проницательны были его мысли.
Потому, когда 12 марта 1917 года британские патрули выдвинулись вперед с передовой, они очень удивились, не заметив никаких контрманевров со стороны противника. Потом, к своему огромному удивлению, они увидели, что немцы вообще ушли. После них остались только разрушенные деревни и опустошенные поля. Все немецкие войска, занимавшие этот участок фронта, уже обосновались на надежных позициях новой линии Гинденбурга, как ее назвали англичане, или линии Зигфрида, как она называлась официально немцами. Это был маневр, о котором я знал много недель раньше, и о котором предупреждал Мэйсона в своем письме. Если вы посмотрите на карту, вы увидите, что линия Гинденбурга проходила как раз через Камбре, и слова о том, что там все будет в безопасности, давали Мэйсону прекрасную подсказку. Генеральный штаб заметил и другие признаки готовящегося маневра, но не передал сведения о них в Военное министерство. Наши летчики, пролетая над немецкими позициями, докладывали об активности в районе дуги Ланс — Нуайон. Несколько наших агентов в немецком тылу сообщали о мобилизации французских и бельгийских рабочих на крупномасштабные земляные работы в том же районе, вместе с русскими военнопленными. Мое донесение только венчало эту гору сообщений. Но, учитывая положение, которое я занимал в немецком командовании, даже оно одно должно было послужить серьезным предупреждением для союзного командования во Франции. Но, к сожалению, и сейчас донесениям не поверили. Немало высокопоставленных офицеров в штабе сэра Дугласа Хейга были оптимистично настроены и фантазировали, что немцы, мол, сами позволят себя разбить так и тогда, когда этого пожелают союзники. Потому на поток поступавших сообщений просто не обратили внимания. По-прежнему планировалась атака для прорыва нынешнего фронта и, как утверждалось, эту атаку обязательно следует осуществить. Я полагаю, это была обычная ошибка во время войны во всех штабах всех воюющих стран — но особенно в британском штабе Ставки Главнокомандования во Франции — когда командование воспринимает только те сведения, которые вписываются в планы этого самого командования. Все остальное отбрасывается как невероятное, неточное или сомнительное. Если бы штаб хотя бы учился на своих ошибках, то не стоило бы так волноваться. На самом деле, возможно, мне даже посчастливилось, что я только после войны узнал, что на большую часть предупреждений, которые я — порой с риском для жизни — отсылал, просто не обращали внимания. Если бы я знал об этом, вероятно, я не подставлял бы свою голову с такой готовностью.
Но изменения в высшем командовании были не только на немецкой стороне. Нужно вспомнить, что в декабре 1916 года всегда оптимистичный Жоффр был переведен на тыловую должность, а генерал Робер Нивель, так хорошо проявивший себя под Верденом, занял его место. Жоффр считал, что, начиная с 1917 года, британская армия должна играть основную роль в войне. Но Нивель высмеял эту идею. Он заявил, что французская армия самая сильная в мире и должна играть первую роль в самой большой и окончательной победе, которая уже так близка. Хотя он был намного красноречивее своего предшественника, слова его звучали в том же духе, что и у Жоффра. Но в результате своей разговорчивости он обращался к прессе куда чаще Папы Жоффра, а так как французские газеты попадали к нам в Германию, мы вполне могли узнавать из них об его намерениях. Ученые и те, кто следил за событиями того времени, помнят, что Нивель всегда был сторонником внезапного мощного и всесокрушающего наступления. Не должно было быть никаких мелких атак, но одно генеральное наступление — мощнейший прорыв. Ну, предупрежден — значит, вооружен. Мы в штабе — который уже переехал в Крейцнах — согласились, что осталось уточнить только одно — место этого великого наступления.
Тем не менее, многие идеи Нивеля были хороши. Одна из них состояла в том, что солдаты, идущие в бой, должны больше знать о целях боя. Тогда, если командир будет убит или ранен, они не останутся совершенно беспомощными, как часто бывает. Они будут знать, что им нужно делать, и продолжат бой даже без командира. Лично я считал эту идею прекрасной, особенно в сравнении с альтернативным подходом, рассматривавшим солдат как пушечное мясо. Я согласен, что очень желательно, чтобы даже солдат или сержант имел разумное представление о цели и ходе боя. Но гораздо хуже, если он получает в свои руки полный комплект директив — в письменном виде!
Другая идея Нивеля была еще разумней. Он подчеркивал большую важность фактора внезапности. Теперь фактор внезапности рассматривается как один из важнейших факторов во всей военной истории, и ни один военный ученый не стал бы возражать Нивелю в этом вопросе. Но, тем не менее, вы не добьетесь внезапности, если будете говорить о ваших планах с каждым офицером, и особенно с каждым политиком, с кем вам придется сталкиваться. Однако первые сведения о плане будущего наступления просочились к нам не из последнего источника, они попали к нам почти невероятным образом. В середине февраля 1917 года немецкая Третья армия провела местную операцию в Шампани. Целью этого наступления было лишь небольшое локальное изменение позиции, потому что в результате сентябрьских сражений 1915 года Третья армия именно на этом участке оказалась на очень неудачной территории. Наступление было успешным, немцам удалось захватить две или три мили траншей. Документы, которые были взяты не только с тел погибших и из карманов пленных, но и найденные в блиндажах, сначала прошли проверку в штабе Третьей армии, а затем были направлены в Генштаб. Один из них, обнаруженный в блиндаже управления роты, оказался очень интересным. Это был приказ по дивизии, изданный командиром 2-й французской пехотной дивизии, датированный 29 января, в котором подробно сообщалось о предстоящем в апреле генеральном наступлении на участке фронта в районе Шмен-де-Дам. [20] Для нас это было совершенно неожиданной новостью, потому что согласно не утихавшим слухам, наступление должно было произойти где-то в районе Сен-Мийеля и южнее его сквозь Лотарингию.
