Порой кажется, что врачи психиатрических клиник походят на своих пациентов. Можно лишь предполагать, что кроится за вкрадчивым голосом, тщательно подобранными словами и простодушной, на первый взгляд, улыбкой.

Главный врач встретил Матвея в вестибюле. На его лице была глупая улыбка, пробуждающая желание стереть ее хорошим апперкотом или хуком слева. Человек, представившийся доктором Шуваловым, пригласил писателя в свой кабинет.

Стены коридоров были выкрашены в голубые, небесные тона. Из дверей, то и дело, выглядывали люди. Некоторые улыбались и махали Матвею рукой.

— Что вас привело к нам? — Спросил Шувалов, предлагая присесть на стул, напротив своего рабочего стола. — Кстати, пока мы не начали разговор… Ваша Екатерина необыкновенно похожа на мою первую жену. А старший сын?… Одно разочарование — как можно так поступить с отцом. Потрясающая история! А какие характеры! «Бесконечный рассвет» с недавнего времени стал моей настольной книги.

— Спасибо, — Матвей смутился.

— Ну, так рассказывайте, милейший Матвей Алексеевич, что вас привело ко мне? — доктор все так же глупо улыбался и часто моргал глазами.

— Я работаю над новой книгой, и собираю рабочий материал…

За дверью послышался шорох. Шувалов медленно встал со стула. На его лице была все та же улыбка. Он резко опустил косяк и распахнул дверь. На пол с шумным грохотом упал высоченный парень.

— Ну, Юрий Николаевич!.. Опять вы за свое? Мы же с вами об этом неоднократно говорили и вы мне даже обещали, что не будете подслушивать. Милейший мой, подслушивать, не хорошо, — доктор помог встать парню на ноги, — идите к себе, вам нужно больше отдыхать.

Парень размашисто кивал головой и улыбался примерно так же, как это делал Шувалов. Из уголка его рта вытекала тонкая слюна, которую он вытер рукавом.

— Я н-не к вам, — он нагнул голову, словно провинившийся ребенок и посмотрел на Матвея, — он п-поговорит с вами… он в-вам все р-расскажет…

— Ну, все, милейший Юрий Николаевич, — доктор вышел из кабинета и прикрыл дверь, — Юлечка! — доктор окликнул проходившую мимо медсестру, проводите, пожалуйста, Юрия Николаевича в его палату и позаботьтесь, чтобы его никто не тревожил, — он развернулся вернулся за стол. — Итак, мы остановились на том, что вы пишете новую книгу, — он положил руки на стол и скрестил пальцы.

— Да. Я хотел бы встретиться с одним из ваших пациентов и взять у него интервью. Его зовут Прохор Двинин.

Улыбка исчезла с лица доктора, и выражение его лица стало тревожным. Он вновь часто заморгал.

— А почему именно этот пациент? — доктор едва уловимо заикался и заметно растерялся. — У нас есть много людей, чьи судьбы поражают и могут стать основой для неплохого сюжета.

— Мне интересен именно этот пациент, доктор. Вы позволите мне с ним пообщаться?

— Это особый пациент. Он под круглосуточной охраной. Если я дам добро, вас все равно к нему не пустят. Нам запретили давать комментарии прессе, а тем более пускать к нему журналистов. А насколько я знаю, вы еще работаете и в газете. Я ведь прав? При всей моем почтении к вашему таланту, поймите меня правильно, у меня могут быть серьезные неприятности.

— Уверяю вас, это исключительно для книги. О моем визите сюда никто не узнает. Поверьте, для меня это очень важно.

— Как я уже говорил, палата охраняется круглосуточно, — последнее слово доктор произнес по слогам, — времена нынче страшные. Люди находятся под сильным воздействием масс-медиа. Как только в прессу просочились первые новости о «хозяине тайги» у него появилось масса подражателей и одновременно, врагов. По краю прокатилась волна поджогов, помните? Есть секты, в которых огонь ассоциируется с адом и возводится в культ. И не мудрено, что Двинин стал воплощением Сатаны. Это еще полбеды. Говоря о врагах. За два года на его жизнь покушались двенадцать раз.

У меня есть одна идея, — доктор заговорщически перешел на шепот, но я смогу устроить встречу при двух условиях.

— Интересно, что это за условия? — спросил Матвей, нащупав в кармане бумажник.

— Ну, во-первых, с собой у вас не будет никаких диктофонов, микрофонов, ни ручки, ни блокнота. Никаких шпионских штучек. Детектор сработает, и вы попадетесь. У вас не будет ничего. У вас будет ровно сорок две минуты. Потом объясню почему. Во-вторых, извиняюсь за наглость, но ничего не могу с собой поделать, — на лице доктора вновь появилась глупая улыбка, — я буду одним из первых, кто получит рукопись вашей новой книги.

— Я согласен. Когда? — Матвей почувствовал необыкновенное удовлетворение от первой победы.

— Завтра в восемь утра. Подойдите заблаговременно. К половине седьмого — к началу смены, — доктор встал со стула, давая понять, что разговор закончен, — зайдете со служебного входа.

— Замечательно, большое вам спасибо.

— Пока не за что. Я вас провожу.

Матвей с огромным удовольствием покинул здание клиники. Несмотря на все старания архитекторов, такие здания, как правило, получаются весьма мрачными и уродливыми. От них веет тяжелой энергетикой и холодом. Хотя по-другому и быть не может. Разве может, допустим, хоспис или морг выглядеть как воскресная школа или ночной клуб?

Матвей бросил короткий взгляд на клинику и отправился домой.

Ночью Матвею приснился кошмарный сон. Старик с изуродованным лицом склонился над ним, лежащим в постели. Его цепкие руки вцепились в челюсть и разжали ее. Жесткие седые волосы кололи лицо Матвея. Старик открыл рот, обнажив гнилые и редкие зубы. Из широко раскрытой пасти выползали маленькие белесые насекомые и вываливались наружу. Поток становился плотнее. Вскоре Матвей лежал на движущемся покрывале. Насекомые заползали ему в рот и нос, пробираясь в глубины его парализованного тела.

Липкая паутина кошмара все еще опутывала его разум, когда мужчина, озираясь, провел рукой по простыне и затем закрыл лицо. Стрелки часов показывали половину восьмого. Где-то внизу живота пульсировала артерия.

Матвей прошел на кухню и выпил стакан воды. Кошмар разогнал все остатки желания выспаться. Холодный пол обжигал ноги. Мелкая дрожь мучила тело, напоминая о насекомых из сна.

По телевизору показывали комедию о французских жандармах.

«То, что надо!» — подумал Матвей и устроился в кресле. Луи де Фюнес был подходящей компанией для остатка ночи.

Сон пришел вновь только перед самым рассветом. Повисшая в воздухе рука выронила пульт (локоть держался на поручне кресла). Грохот разбудил Матвея.

Он прошел по комнате, залитой лучами утреннего солнца, и распахнул окна. Свежий воздух потрепал настенный календарь и пролистал журнал на столе. Будильник, одиноко лежавший на полу, должен был зазвонить еще только через полчаса.

Матвей почувствовал во рту вкус свежезаваренного кофе и потянулся на кухню. Когда-то это было любимой традицией. Кофе на рассвете после прекрасного утреннего секса (господи, по воскресениям они занимались любовью два, а то и три часа после пробуждения) был больше чем привычкой. Это был своеобразный обряд или ритуал, без которого день был бы напрасным.

Аня надевала его рубашку на голое тело (она смотрелась в них просто великолепно) и выходила на кухню. Прежде чем заваривать кофе, она открывала окна и впускала в их семейное гнездышко утренний ветер, теребивший ее волосы и подол рубашки, делая ее невообразимо очаровательной.

Доктор Шувалов встретил Матвея у служебного входа. Дрожавшие губы и бегавшие глаза выдавали его волнение. Но глупая улыбка не сходила с его лица и казалась вымученной.

— Сорок две минуты он будет под системой, в процедурной палате, — сказал он, и протянул писателю колпак и халат светло-зеленого цвета.

— Я думал, они будут белыми, — проговорил Матвей, переодеваясь в медбрата.

— Помилуйте, Матвей Алексеевич, двадцать первый век за окном, вы же не пекарь и не хирург. Вы санитар психиатрической клиники.