Оказалось, в Петровском все в порядке, никто ничего не сжигал, байдара с поисковой группой добралась до зимовья лишь накануне вечером, и с утра Орлов планировал выйти навстречу, а тут как раз все и совпало.

– Что ж вы, лейтенант, нас подвели? – укорил Невельской Гаврилова. – Мы вас так ждали в Аяне!

– Виноват, господин капитан первого ранга, – смутился загорелый тридцатилетний моряк. – Осенью льды затерли выход из залива, пришлось зимовать. Льдами же побило обшивку, до сих пор на ремонте.

– Зато команда «Охотска» помогла нам в строительстве, – сказал Дмитрий Иванович. – Теперь у нас три дома для размещения товаров и команды, а мы с вами, Геннадий Иванович, будем делить флигелек – по комнате на семью. – Он оглядел толпящихся на палубе и со вздохом добавил: – Однако теперь надо будет строить еще.

…«Байкал» вошел в залив и малым ходом направился к берегу. Екатерина Ивановна стояла на полубаке и смотрела на открывшуюся ее глазам панораму – полукругом серо-коричневая полоса галечника, омываемая накатными волнами, дальше – темно-хвойный и местами лиственный лес, за ним синели сопки, переходящие в головершинные горы, многие из которых покрывали снежные шапки. На фоне леса виднелись постройки; на берегу стояли люди – человек двадцать – двадцать пять.Здесь ей предстояло прожить четыре долгих года. Все познать и все преодолеть. Рядом и вместе с любимым мужем.

Глава 2

1

Владимир Николаевич Зарин даже предположить не мог, какой гнев у генерал-губернатора вызовет его сообщение о том, что Невельской уехал в залив Счастья с молодой женой. Лицо Муравьева мгновенно покрылось красными пятнами, руки вцепились в подлокотники кресла, рыжеватые усы и бакенбарды встопорщились.

– Я же просил, настоятельно просил и вас, и Геннадия Ивановича не пускать ее.

– Ну, Николай Николаевич, не могли же мы держать ее силой. Она и мысли не допускала остаться тут соломенной вдовой.

– Какой еще, к черту, соломенной вдовой?! – заорал Муравьев. – Она там и месяца не проживет – начнет чахнуть! Вы что, согласились на погибель ее отправить?! Она будет болеть, Невельской возле нее сидеть – он же не сможет ее оставить в беспомощном состоянии! – а дело, важнейшее государственное дело будет стоять?!! Англия, того и гляди, войну начнет, а у нас ни Камчатка, ни Амур ничем не защищены! Вы это понимаете, дорогой мой друг и товарищ?! Вы, двое, поддались взбалмошной девчонке, более того, не выполнили мой приказ…

– У вас была просьба, – вставил Владимир Николаевич, с трудом сохраняя спокойствие.

– Настоятельная просьба! А настоятельная просьба генерал-губернатора означает приказ в деликатной форме – это вы должны понимать, милейший Владимир Николаевич!

У Муравьева как-то по-особому дернулась напряженная правая рука, и лицо исказилось от боли. Зарин вскочил и бросился к нему:

– Ваше превосходительство! Николай Николаевич, дорогой, что с вами?!

– Все-все-все! – Муравьев превозмог себя и расслабленно опустился на сиденье. Краска сошла с лица, он прикрыл глаза, левой рукой отстраняя склонившегося Зарина. – Успокойтесь, Владимир Николаевич. Вам вообще незачем волноваться: вы уже вне моей компетенции, вас переводят в Курскую губернию. Вы ведь хотели именно туда? – он открыл глаза и остро глянул через стол на вернувшегося в свое кресло Зарина. – Можете сдавать дела генерал-майору Карлу Карловичу Венцелю. Он прибывает со дня на день.

– Благодарю вас, ваше превосходительство, – склонил голову Зарин. – Мне жаль, что так получилось.

– Мне тоже очень не хотелось с вами расставаться. – В дотоле жестком голосе генерала прорезались теплые нотки. – Но вы человек умный и понимаете, что ваши конфликты с Запольским зашли слишком далеко. Это же надо дойти до того, что исправляющий дела председателя совета и казачий генерал общаются через посредника, коим выступает чиновник Струве! В другое, спокойное, время я, не раздумывая, предпочел бы вас, несмотря на ваш критический к моим действиям настрой… Не спорьте, не спорьте, – он поднял руку, останавливая возражения Владимира Николаевича, – вы частенько критиковали мои решения и, должен признать, нередко справедливо. Я, в общем, не в обиде. Но сегодня нужен особо не рассуждающий, быстрый исполнитель, и Запольский представляется мне именно таковым.

Муравьев замолчал и начал массировать раненую руку, искоса поглядывая на Зарина. Он явно ожидал реакции на свои слова, и Зарин остался верен себе:

– Боюсь, вы в нем скоро разочаруетесь, ваше превосходительство. Но вы правы: это уже не мое дело. За Курскую губернию благодарю. – Он встал, щелкнул каблуками, – Честь имею! – и направился к выходу.

Муравьев проводил его взглядом и не окликнул, хотя в том, как теперь уже бывший иркутский губернатор уходил из кабинета, так и читались ожидание оклика и надежда на более теплое расставание. «Ничего, пусть помучается, – подумал генерал, – а теплые проводы устроим, когда сдаст дела и соберется отъехать».

Когда за Владимиром Николаевичем закрылась дверь, Муравьев позвонил. В кабинет вошел и вытянулся новый старший адъютант, тридцатилетний капитан Сеславин.

– Кто в приемной, Александр Николаевич?

Сеславин сверился со списком (Муравьев было недовольно сощурился, но тут же понял: адъютант же никого не знает):

– Штабс-капитан Вагранов и чиновник Волконский.

– Пришли вместе?

– Так точно, – кивнул Сеславин.

– Вместе и зови.

Доклад Вагранова о безуспешных поисках пропавшей паровой машины и сопровождавших поиски странных событиях генерал-губернатор выслушал с непроницаемым лицом. Ходил по кабинету, поглядывая на вытянувшегося Михаила Волконского, и молчал.

А странности были. Очень непонятные и неприятные.

Иван Васильевич проснулся рано утром и не сразу понял, где находится. Осмотрелся, медленно поворачивая голову на подушке. Комната с белеными стенами и потолком. Две железных кровати – на второй спал Миша Волконский. Некрашеные стол у единственного окна и две табуретки. Комната похожа на ту, в мугунском трактире, где они ночевали перед поездкой на прииск. На столе – бутылка, два стакана, тарелки: наверное, ужинали…

Как – ужинали?!! Они же сели пить чай на занадворовском прииске, и там что-то случилось!

Вагранов вскочил и выглянул в окно. Улица была залита утренним солнцем; в кронах деревьев, похожих на прозрачные зеленые облака, на разные голоса заливались птицы; где-то неподалеку бухал и гудел бубен. Так и есть – они в мугунском трактире. Однако… знакомая площадка перед трактиром, прошлым утром раскисшая от мелкого, нудного дождя, сейчас была не только сухой, но и местами покрытой молодой ярко-зеленой травкой.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Иван Васильевич. – Как мы сюда попали и сколько проспали?

Надо сесть и все спокойно обдумать.

Он так и поступил: оделся, сел на кровать и начал вспоминать, тщательно обкатывая в уме каждый свой шаг. И сразу же столкнулся с тем, что какие-то моменты память восстановить не может.

По всему выходило: его и Мишу чем-то опоили, привезли в Мугун и уложили в постель. Спрашивается: для чего?! Ведь, проспавшись, они могут снова поехать на прииск и довести начатое до конца. И если даже теперь никаких следов машины не найдут – ее, разумеется, уже увезли и спрятали, – все равно останется обвинение занадворовской компании во главе с самим Фавстом Петровичем в умышленном препятствовании официальному дознанию. Хотя… те могут заявить, что никто ни в чем не препятствовал, мол, приезжим стало плохо от целебной настойки, поэтому их перевезли в более удобное место.

Но почему просто не убили?

Опасно. Начнется поиск пропавших. У старосты Кындызыка, а потом у здешнего трактирщика узнают, куда направились посланцы генерал-губернатора, и выйдут на прииск. А там уж обязательно найдется кто-нибудь, чьи трусость, недовольство или желание отомстить помогут добраться до истины, которая для виновных пахнет каторгой.