Пока он восстанавливал силы в кустах, он установил, что одна из его ипостасей была более гибкой, чем другая, и могла преодолевать расстояния в мгновение ока и находить пишу или лучшее убежище. И вот однажды это существо вернулось в дом Нагваля Хулиана, чтобы посмотреть, оплакивают ли его там.
Он услышал, как молодые люди печалятся о нем, и это было для него приятным сюрпризом. Он стал жадно наблюдать за ними, поскольку ему страшно нравилось убеждаться, что они думают о нем. Но тут Нагваль Хулиан обнаружил его и положил всему этому конец.
Впервые он по-настоящему испугался Нагваля. Дон Хуан услышал, что Нагваль приказывает ему прекратить это безобразие. Он появился внезапно как черный колоколообраз-ный предмет огромной массы и силы. Он схватил дона Хуана. Дон Хуан не знал, каким образом Нагваль схватил его, однако это причинило ему боль в каком-то более глубоком смысле, чем физическая. Это была острая нервная боль, которую он ощутил в животе и в районе солнечного сплетения.
– Я тут же вновь оказался на берегу реки, – сказал дон Хуан смеясь. – Я поднялся, перешел вброд недавно обмелевшую реку и направился домой.
Помедлив, он спросил меня, что я думаю об этой истории. И я ответил, что она ужаснула меня.
– Ведь ты мог бы погибнуть в этой реке, – сказал я, чуть не крича. – Что за отвратительную шутку с тобой сыграли! Этот Нагваль Хулиан, должно быть, просто безумец!
– Подожди минутку, – запротестовал дон Хуан. – Нагваль Хулиан был коварным, но отнюдь не безумным. И он делал то, что должен был делать Нагваль и учитель. Это верно, что я мог погибнуть. Но все мы должны быть готовы к такому повороту событий. Тебя самого мог растерзать ягуар, или ты мог бы умереть от любой из тех вещей, которые я с тобой проделывал. Нагваль Хулиан был властным и уверенным – и прямо брался за дело. С ним не было никакого хождения вокруг до около, никаких лишних слов.
Я настаивал, что все это, может быть, и было ценным как урок, но мне методы Нагваля Хулиана по-прежнему кажутся странными и чрезмерными. Я уверял дона Хуана, что все, что я слышал о Нагвале Хулиане, до такой степени возмутительно, что у меня сложилось о нем самое негативное представление.
– Я думаю, ты боишься, что на днях я собираюсь бросить тебя в реку или заставить носить женское платье, – сказал он и рассмеялся. – Вот почему ты не одобряешь методы Нагваля Хулиана.
Я признался, что он прав, и он, смеясь, заверил меня, что у него нет намерения подражать методам Нагваля Хулиана, потому что у него они не сработают. Он, по его словам, является таким же безжалостным, но не столь практичным, как Нагваль Хулиан.
– В то время, – продолжал дон Хуан, – я не мог оценить его искусство, и, конечно же, мне совсем не нравилось то, что он сделал со мной. Но теперь, всякий раз, когда я думаю об этом, я восхищаюсь им все больше – каким великолепным и прямым путем он поместил меня в положение безмолвного знания.
Дон Хуан сказал, что чудовищность его переживания заставила его совершенно забыть о монстре. Он без сопровождения дошел до дверей дома Нагваля Хулиана, но затем передумал и отправился к Нагвалю Элиасу в поисках утешения и совета. И Нагваль Элиас объяснил ему глубокую подоплеку действий Нагваля Хулиана.
Нагваль Элиас с трудом сдерживал возбуждение, когда услышал историю дона Хуана. Он горячо объяснил дону Хуану, что его бенефактор был великолепным сталкером, действующим практически. Его бесконечные поиски всегда были направлены на прагматические цели и решения. Его поведение в тот день на реке было шедевром сталкинга. Он манипулировал всеми и всех поразил. Казалось, даже сама река была под его контролем.
Нагваль Элиас решительно настаивал, что в то время, как дона Хуана несло по течению и он боролся за свою жизнь, река помогла ему понять, что такое дух. И благодаря этому дон Хуан получил возможность войти прямо в безмолвноезнание.
Дон Хуан сказал, что, поскольку он был еще неоперившимся юнцом, он слушал Нагваля Элиаса, не понимая ни слова, но он был искренне восхищен и впечатлен глубиной Нагваля.
Во-первых, Нагваль Элиас объяснил дону Хуану, что для сталкеров чрезвычайно важны звучание и смысл слов. Слова используются ими как ключ ко всему, что скрыто. Поэтому сталкеры нуждаются в том, чтобы сформулировать цель, прежде чем пытаться достичь ее. Они сначала никогда не раскрывают свою истинную цель. Им необходима пелена из слов, чтобы тщательно скрыть главный удар.
Нагваль Элиас назвал это действие пробуждением намерения. Он объяснил дону Хуану, что Нагваль Хулиан пробудил намерение, эмоционально заявив перед лицом всех своих домочадцев, что собирается с ходу показать дону Хуану, что такое дух и как его определить. Это было совершенно бессмысленно, потому что Нагваль Хулиан знал, что нет способа идентифицировать дух. В действительности же он пытался сделать следующее: поместить дона Хуана в место безмолвного знания.
Сделав это заявление, скрывавшее его истинную цель, Нагваль Хулиан собрал так много людей, как только мог, делая их таким образом своими сознательными и бессознательными помощниками. Все они знали о провозглашенной им цели, но никто из них не знал, что у него на уме на самом деле.
Нагваль Элиас надеялся, что его объяснение сможет вытряхнуть дона Хуана из его невозможного состояния полной недисциплинированности и безразличия, но в этом он сильно заблуждался. И все же Нагваль терпеливо объяснил ему, что в то время, когда он боролся с течением, он достиг третьей точки.
Старый Нагваль объяснил, что положение безмолвного знания называется третьей точкой, поскольку, для того чтобы достичь его, нужно пройти вторую точку – место без жалости.
Он сказал, что точка сборки дона Хуана приобрела достаточную подвижность, чтобы он смог стать двойным, и это позволило ему пребывать в месте разума и в месте безмолвного знания или альтернативно, или одновременно.
Нагваль сказал дону Хуану, что это было потрясающее достижение. Он дажЈ по-отечески обнял дона Хуана и не переставал говорить о том, как дон Хуан вопреки тому, что он ничего не знал – или, может быть, именно потому, что он ничего не знал, – смог переводить всю свою энергию из одного места в другое. Для Нагваля это означало, что точка сборки дона Хуана обладала максимально благоприятной естественной подвижностью.
Он сказал дону Хуану, что каждое человеческое существо обладает способностью к такой подвижности. Большинство из нас, однако, утрачивает ее, так как мы никогда ее не используем, за редким исключением – например, в борьбе за спасение собственной жизни.
Дон Хуан слушал, завороженный звуками голоса старого Нагваля. Когда он был внимателен, он мог уследить за всем, что говорил этот человек, чего никогда не наблюдалось при его общении с Нагвалем Хулианом.
Старый Нагваль продолжал объяснять, что человечество в целом находится в первой точке, точке разума, но что не у каждого человеческого существа точка сборки находится точно в положении разума. Те, кто пребывает точно в этом месте, являются истинными лидерами человечества, хотя во все времена многие из этих гениев развития разума оставались человечеству неизвестными.
Нагваль сказал, что было другое время, когда человечество находилось в третьей точке, которая тогда, конечно, еще была первой точкой. Но потом человечество перешло в место разума.
Когда безмолвное знание было первой точкой, преобладало такое же положение вещей. Точка сборки не каждого человеческого существа была непосредственно в этой позиции. Вот почему истинные лидеры человечества всегда были теми редчайшими человеческими существами, чьим точкам сборки случалось находиться в точном положении либо разума, либо безмолвного знания. Остальное человечество, сказал дону Хуану старый Нагваль, было только публикой, аудиторией. В наши дни они являются поклонниками разума. В прошлом они были поклонниками безмолвного знания. Они были теми, кто восхищался и слагал оды героям в любом из положений.