Со временем и это Киллайд собирался выяснить. Потому что давно чувствовал себя единым целым с Александром, и к его предкам относился точно так же, как к своим единокровным, останься они в живых.
Между прочим, услышав его рассуждения о сложном процессе внедрения сознания в новое тело (если это происходит спонтанно) Юлиедана не на шутку обеспокоилась своим будущим (пусть пока только и гипотетическим) переселением:
— А ведь моё сознание тоже не в спичечном коробке хранится! И вообще поражаюсь, как это мы все вместе уживаемся?.. И где конкретно и чем я сейчас думаю?..
— Тут и сомневаться нечего, — пустился в рассуждения мемохарб. — Ты только за меня аурой закрепилась, а весь твой умственный потенциал зависает вокруг нас, всё в том же астрале. И не распыляется благодаря мощному притяжению моей сдвоенной ауры.
— Ладно, если так… Но вот когда мы найдём для меня оболочку, не окажется ли она никудышней?.. И не рассосётся ли моё сознание после этого переноса, в инфополе планеты?
— Очень, ну очень рано ещё об этом беспокоиться. Как тут говорят: даст бог день, даст бог и пищу. Освободимся малость от насущных проблем, осмотримся, поищем, поэкспериментируем всем коллективом… И всё получится у нас с тобой великолепно!
Эффер вроде как успокоилась, но чуть позже вновь стала тормошить своего носителя:
— Саша, тут ещё один такой деликатный момент, о котором я не хочу, чтобы знали остальные…
— Нет проблем! Слушаю тебя внимательно.
— Дело в том, что я не хотела бы переселяться в тело одной из здешних лилипуток. Хочется в нормальное тело обыкновенной женщины… И ты не подумай чего, я никогда ксенофобом не была! Просто…
— Не вопрос! — горячо заверил Киллайд свою коллегу по непроизвольному путешествию в иные миры. — Прекрасно всё понимаю. И даже поддерживаю в твоём выборе. Раз уж придётся доживать свой век на Земле, то надо выглядеть как подавляющее большинство здешнего населения.
На том и порешили. Вопрос-то ведь несложный. Наоборот, потребуй Юлиедана знакомую, привычную для себя оболочку, скорей всего и не нашли бы такую. Всё-таки людей маленького роста на Земле до исчезающего мало. Да и вообще, какое существо маленького роста не мечтает стать великаном? Хотя бы иногда? Хотя бы в иной жизни? Так что пожелания мадам Эффер вполне естественны. Как и намерения не особо разглашать суть своих устремлений.
А вот в научной работе, которую до того вели юные студенты первого меда, пришлось сделать вынужденный перерыв. Правда вначале Бельских и Шульга сдали все зачёты, а потом и экзамены зимней сессии. И ушло у них на всё это не более нескольких дней. Потому что зачёты им ставили автоматом, ну а с экзаменами все недоразумения с преподавателями решал профессор Ахутин. Причём Михаил Никифорович давил порой на коллег так, требуя оценки только "отлично", что той же Настеньке становилось неудобно. Словно они какие-то бестолочи и сами сдать не могут. А их куратор не гнушался и особый отдел подключать при нужде, и на всесильного министра здравоохранения ссылаться походя.
Но в этих вопросах Киллайд поддерживал Ахутина на все сто. Очень ему не хотелось, чтобы в такое смутное и напряжённое время его жена отдалялась от него дальше, чем на несколько метров. И так всегда покрывался потом, стоило ему только вспомнить наезд на них комендантского грузовика. Хорошо, что тогда всё обошлось! А если нет?!..И поэтому считал предоставление небольшого академического отпуска их юной семье, сразу после сессии, вполне оправданной и своевременной. Они и так всё знают получше большинства преподавателей, так зачем устраивать затратные по времени испытания?
Между прочим, Михаил Никифорович, хоть и будучи пакри, действовал всегда настолько правильно и настолько чётко, что ему любой внушаемый чиновник бы позавидовал. Особенно после событий на даче покойного вождя, а потом и в Кремле, генерал-лейтенант медицинской службы окончательно преобразился. Хотя и до того смело мог считаться Человеком с большой буквы. Видимо о чём-то догадался, по поводу своих протеже, и с того момента любая просьба Шульги буквально упреждалась заранее. Не говоря уже о том, что и сам министр, товарищ Смирнов, сразу же давал зелёную улицу для любых чаяний будущих светил медицинской науки. Министру вполне, для правильных действий, хватало двух первых пакетов внушения. Словно человек добровольно изменил свой характер и выбрал единственно верную форму своего поведения. Только и оставалось на такое воскликнуть:
— Вот бы так исправлялись и действовали все чиновники и все министры!
Так что лабораторные эксперименты в институте пока были заброшены или велись помощниками и последователями по небольшим, набросанным наскоро планам. А вот Анастасия Юрьевна Бельских всё больше и больше становилась второй, ближайшей половинкой своего супруга. Во всех смыслах, ибо не отдалялась от него ни на шаг. Почти. Даже пару раз себе ворчать позволила:
— Мы уже с тобой света белого не видим! Из дома — совсем не выходим! Не говоря уже о каком-то театре или походе в кино!
И сама же при этом игриво смеялась, глядя, как Александр пялится на неё с недоумением. А потом с удовольствием выслушивала, как он ей пенял в строптивости и пресыщенности:
— У-у-у, конфетка моя! Экая ты привереда стала! Да мы только два часа, как с необитаемых островов Тихого океана вернулись! А вчера полдня Нью-Йорк и Париж рассматривали, выбирали места для размещения линкоров. А тебя ещё и в холодный театр потянуло? Да по нанесённым по пояс сугробам? Да под присмотром кавалерийских патрулей?..
— Всё, всё! — смеялась она в ответ. — Поняла!.. И на первый раз тебя прощаю… Не можешь девушку в кино сводить, ну и не надо!.. Я тебя всё равно люблю…
Ну да, женскую логику не понять даже мужчине, живущему в третий раз. Если его хотят сделать виноватым, то всё равно сделают, как бы он резонно не возражал и насколько бы хитро не выкручивался. Лучше сразу смириться и не оправдываться. А только предлагать и фантазировать. Что Шульга и делал:
— А почему бы и нет? Выбирай страну и кинотеатр. Ты на каком языке хочешь посмотреть какую-нибудь премьеру?
— Точно! Мы ведь можем из астрала увидеть что угодно!.. Поэтому давай заглянем… мм, в Голливуд! А?
Она всё никак не могла привыкнуть, что досконально знает почти полтора десятков самых распространённых мировых языков и легко может смотреть любую кинокартину практически в любой стране. И сейчас радовалась как ребёнок: муж пригласил на романтический поход в кино!
Несмотря на загруженность, выбрали два часа, да и понеслись на поиски прославленного Голливуда. Нашли. Осмотрелись. Отыскали парочку кинозалов в которых вёлся показ. Глянули и там, и там. Вроде прониклись. Понравилось. В общем. Да и сам антураж всего действа, приводил Настю в восторг:
— Представь только: завтра дяде Боре, так небрежно, скажу, что мы летали на премьеру нового фильма в Голливуд. Да он онемеет от удивления!.. А если ещё и сёстрам двоюродным расскажем, то…
— …то нам будет обеспечены крупные неприятности, — закончил за любимую Шульга и сразу пояснил: — Сестрички с нас не слезут, пока сами в Голливуде не побывают. А оно нам надо?
— Ой! И правда! Мы с тобой сами ничего толком посмотреть не успеваем. А ведь нам ещё в итальянскую оперу, в Ла Скала не мешало бы заглянуть… А потом в Вену…
Её муж на это лишь вздохнул и пробормотал:
— Не знаю, как сёстры, но кто-то меня уже серьёзно оседлал…
— А как ты хотел? — возмутилась притворно Бельских. — Иметь жену и не баловать её высоким искусством? — и тут же прильнула к нему, меня тон на ласковый: — Или тебе самому неинтересно? — на что получила горячее заверение:
— Мне с тобой интересно всё!
Но оба прекрасно понимали: пока свободного времени нет, каждая минута на счету. Что-то упустить сейчас — потом придётся перенапрягаться в квадрате. Если не в кубе. Подготовка к операции "Блеф" вступала в завершающую фазу.
Правда, планы на неё претерпели некоторые изменения, особенно в начальной стадии. Всё-таки грапповцы решили подвешивать линкоры не сразу над четырьмя столицами, а вначале только над одной. То есть пятнадцатого февраля нечто грандиозное повиснет в небе над Москвой. Именно для Советского правительства и прозвучит первый ультиматум со стороны инопланетян. Пусть эта новость разлетится по всему миру, заставит задуматься остальных и лишь затем, семнадцатого или восемнадцатого числа, ещё три громадных корабля зависнут над Вашингтоном, Лондоном и Парижем.
