Я киваю в такт словам следователя и делаю понимающее лицо. Очень понимающее. Знаем, плавали. Чем больше пугают – тем меньше у них есть фактов или доказательств. Вообще – первые двадцать минут наедине со следователем – самые важные. Что будет потом, какие версии накидают нанятые адвокаты, о чем вы будете говорит на суде – все это меркнет перед этими двадцатью минутами. Потому что именно здесь и сейчас, вы наиболее уязвимы. У вас еще нет своей версии, вы еще не подготовились. А говорить, защищать себя и свою позицию – очень охота. Незабвенная фраза – «я не буду говорить, пока вы не вызовете мне адвоката!» – вызывает у следователя здоровый смех. Вас же не допрашивают, говорит он, мы просто беседуем. Или вам есть чего опасаться, вы совершили что‑то незаконное? И редко у кого хватает духа стоять на своем. Обычно люди начинают говорить. И я тоже буду. Зачем разочаровывать добрых людей, надевших на меня наручники?

– Я слышал об этом. – киваю я: – действительно, лишение магии может вызвать глубокую психологическую травму. Например, в своих исследованиях на эту тему, шведский академик Миллер указывает, что в таких случаях происходит фактическое слияние самоидентификации человека с его способностями, то есть мы можем прийти к выводу, что маг не позиционирует себя как «человек», или «гражданин» или даже «мистер Смит», а идентифицирует себя именно как «маг огня» или «телекинетик». Миллер в своей работе указывает что именно эта психологическая особенность магов и ограничивает полноценную интеграцию в общество. Да что далеко ходить, у нас в Сейтеки был один мужичок со способностью придавать форму своей правой руке, любую мог, но он как правило изображал из нее что‑то неприличное. Звали его Ян Збишек, то ли поляк, то ли чех, мать его была из Европы, беженка во время Второй Войны, а тут устроилась в пекарню. Хорошая такая женщина, вышла замуж за старого Ясимару, того самого, у которого сына забрали в армию, а тот вернулся на одной ноге, да еще с какой‑то молодой вьетнамкой, Нгуен как‑то там. У нее еще родинка была почти на всю щеку, людей это отпугивало, и старик запретил ей в пекарне работать, булки продавать. Нет, ну в ночную смену она работала конечно, пока могла, но скоро у них двойня родилась и пришлось ей дома сидеть с малышами.

– Что? – говорит голос из‑за лампы: – о чем это? Не уходите от темы!

– Так я и говорю – Ян Збишек. Как‑то раз он залез в спальню одной весьма почтенной дамы, и они там весьма неплохо проводили время, да только муж ее из командировки невовремя вернулся и застал их в супружеской постели. Шум, скандал, а самого Яна этот муж по спине кочергой так огрел, что его рука в таком вот положении и осталась навсегда. С тех пор его дети и звали хреноруком, а в пекарне он больше не работал, потому как окрестные мамочки не могли смотреть, как он булки в бумагу этой рукой заворачивает. Конечно, будет тут у тебя моральная травма, как не быть. И таких вот историй – до черта. Вот, например, была еще одна дамочка …

– Стоп! Прекратить! – ревет голос: – что ты мне тут втираешь? Отвечай по существу!

– Так это и есть по существу. – нимало не смущаюсь я: – вы же не хотите, чтобы я вам неправду, сказал, или не рассказал всего, чего знаю, не дай боже. Вы же сами сказали – рассказывайте все, что знаете. Вот я и рассказываю. А если вы меня перебивать будете, то это затянется еще дольше. Хотя я лично всегда рад поговорить, потому как меня редко выслушивают до конца, все торопятся куда‑то. Здорово, что наконец есть возможность поговорить, следователь‑сан.

– Вам был задан вопрос. Будьте так любезны, Псевдоним‑сан, ответьте на него. – скрежещет голос.

– Конечно. Я обожаю на вопросы отвечать. И говорить правду. Потому что, если ты, например кому неправду говоришь – так это завсегда потом тебе аукнется. Вот был у нас паренек по имени Дзиро, хаживал он к дочке соседа, а тот был начальником почтового участка в околотке. Как‑то раз поймал его сосед, а Дзиро с перепугу и соврал, что он просто, дескать цветочки понюхать хотел, которые соседская жена выставляла на подоконник. Ну сосед возьми да заруби беднягу, а все, потому что жена соседа в этих горшочках какие‑то порошки в гокудо передавала таким вот образом, мафия у них была там. А скажи Дзиро правду, так максимум что ему было бы – женится заставили бы. Я так полагаю, что он бы уж предпочел женится, чем быть зарубленным. И начальника почты посадили и его жену, а их дочурка с горя пошла в проститутки работать, да только поссорилась там с какой‑то девицей и пырнула ее заколкой до смерти. И тоже в тюрьму попала. Вот, видите, следователь‑сан, сколько проблем из‑за того, что человек вовремя правду не сказал.

– Вам был задан вопрос – кто надоумил вас на провокацию против власти Императора?!

– И это хороший вопрос. Но как я уже говорил ранее – невозможно ответить на него, не рассказав предварительно контекст ситуации. – киваю я: – вы ведь хотите знать правду? Я вот не вижу вас из‑за этой лампы, но более чем уверен, что хотите. И не просто правду, а именно – всю правду, верно? Вам на службе наверное премия полагается за правду, а как быть, если вы ее до конца не выслушали? Это уже какая‑то полуправда получается. Вот зачем вам полуправда? Это уже получается ложь. Вы же потом и будете говорить, дескать Псевдоним‑сан не всю правду вам…

– Аматэрасу! Как можно быть такой тупой! – взрывается голос, и я прячу улыбку. Нельзя давать играть на твоих нервах, иначе все это будет в два раза тяжелей. Я не знаю, какие у них полномочия и насколько тяжким является трещина, которую мы нанесли Воле Императора, но мне кажется, что эти ребята блефуют. Начать с того, что если бы все было всерьез, то нас скорей всего попросту бы устранили. Я уже думал о том, как можно задержать нашу веселую гоп‑компанию в месте, в котором эта самая гоп‑компания бы не захотела оставаться. Ответ – никак. По крайней мере лично моей фантазии не хватало. Начать с того, что запереть где бы то ни было нашу розовую куноичи – не представлялось возможным в принципе. Ну а будучи в сознании – призвать Сакуру и убедить ее перенести тебя подальше от нехороших дядь и теть – дело двух минут, если не одной. Как содержать под стражей Линду или Читосе – тоже ума не приложу. Хорошо, допустим вы можете некоторое время держать в глубоком подземелье Майко – до тех пор, пока она не найдет вариант тела, который сможет сломать замки и выкопаться, по дороге свернув шею стражам. Так что единственный действенный способ устранения угрозы – ликвидация. Причем – мгновенная. Если у них есть ребята вроде покойного Зигги, ну или Мары, то это вполне возможно.

Но мы сидим за столом с направленной мне в лицо лампой и разговариваем. Думаю, что на самом деле эти ребята просто не знают, что с нами делать, а что‑то делать надо. Оставить совсем без последствий они не могут, но и полномочий на серьезные меры не имеют. И что же в таком случае делают инквизиторы, которые одинаковы во всех мирах и вселенных? Конечно же – блефуют. Задерживают и начинают допрашивать с таким видом, будто все уже знают. Если вот так вот помариновать человека, незнакомого с техниками допроса, то он скорей всего сам себе ужасов напридумывает и во всем сознается.

– Вы издеваетесь над следствием! – говорит голос: – думаете вы самая умная?!

– Что вы, и в голову не приходило. Самый умный человек на свете – это Ясуо Кишитама, ведущий спортивного шоу на «Токио ТВ», это же установлено. Говорят, что он в состоянии перечислить все притоки Рейна или вычислить скорость поезда, направляющегося из Киото в Токио если известно, что в поезде сорок два окна, а у станционного смотрителя в восемьдесят пятом году умерла бабушка.

– Ты! – ревет голос и лампа падает на пол, кто‑то хватает меня за отвороты пиджака и поднимает. У меня на предплечьях вздуваются вены, выпуская кровавые лезвия – едва, чуть‑чуть, готовые к применению в любой момент.

– Отставить! – гремит другой голос и меня отпускают. Промаргиваюсь, глаза привыкают к полумраку и я вижу стоящего рядом со мной мужчину в форме.