Но едва Хоремхеб услышал слово «золото», как лоб его нахмурился, и он принялся нетерпеливо похлопывать себя по ляжке золотой плеткой. Он сказал:

– Твоя речь как жужжание мухи в моих ушах и нет в ней ни толка ни смысла, а на языке твоем кучи дерьма! Ты отлично знаешь, Каптах, что у меня нет добычи, от которой я мог бы уделить тебе часть, и что все золото, какое мне удается получить, я употребляю на войну с хеттами. Сам я бедный человек, и единственная моя награда – моя слава. Поэтому советую тебе выбрать более подходящее время для разговоров о золоте. Одно могу сделать ради тебя: приказать схватить твоих заимодавцев и приговорить их к разным наказаниям, например повесить на стене вниз головой. Это освободит тебя от долгов.

Каптах, однако, не желал освобождаться от них таким неправедным путем, на что Хоремхеб сказал, невесело усмехаясь и продолжая похлопывать себя плеткой:

– Всякий богатый человек – преступник, потому что много золота может накопить только тот, кто бессердечен, кто грабит и обирает бедняков. Воистину для того, у кого много золота, я всегда найду подходящую вину, и никто не уличит меня в неправедном суде! Обвиняемый и сам в душе будет знать, что виновен. Поэтому и тебя, Каптах, я хочу спросить, как могло случиться, что Роду, начальник гарнизона Газы, растягивал тебя на колесе как сирийского шпиона, а потом запихнул в темницу? Он, может, и безумен, но все же он настоящий воин, у него должна быть какая-то причина!

Каптах тотчас стал раздирать на себе прекрасные одежды в знак своей невиновности, благо платье было мое и убытки от этого жеста терпел я, а не он. Одновременно он вопил во всю глотку и бил себя в грудь.

– Хоремхеб! Хоремхеб! – кричал он. – Ты ли сейчас говорил о благодарности! И вот сам уже возводишь на меня напраслину! Разве не я отравлял хеттских лошадей и поставлял зерно в Газу? Разве не я нанимал смельчаков и посылал их к тебе в пустыню с донесениями о хеттском войске? Не я подкупал рабов, чтобы они дырявили ножами мешки с водой, которые хетты брали в свои боевые колесницы, отправляясь против тебя в пустыню? Все это делал я – ради тебя и ради Египта, не думая о вознаграждении. Поэтому я посчитал справедливым и правильным оказывать кое-какие услуги хеттам и людям Азиру, от чего тебе большого вреда не было. Вот почему, когда я бежал в Газу, спасаясь от разъяренных хеттов, винивших меня в падеже их лошадей и поражении на Поле мертвецов, при мне находилась глиняная охранная табличка, полученная от Азиру. Мудрый человек принимает все меры предосторожности и не вверяется одной-единственной стреле, но припасает в своем колчане много стрел. И какой прок был бы тебе от меня, если бы я пренебрегал мудростью! Какой прок был бы тебе и Египту, если б моя кожа сохла, вывешенная на стене! Ведь вполне могло случиться, что хетты опередили бы тебя и овладели Газой. Вот на этот случай я и запасся у Азиру охранной табличкой, чтобы при необходимости отдать Газу хеттам – если б ты чересчур замешкался и они так и так в нее бы вошли. Табличка Азиру была у меня надежно спрятана под платьем, но этот Роду страшно подозрительный, и его люди разорвали мою одежду и нашли табличку, хоть я все время прикрывал ладонью слепой глаз и твердил о ядовитых сирийских жуках, как мы условились. Ну а после того, как нашли табличку, Роду уже не хотел верить никаким условным словам и велел растягивать меня на колесе, пока я не заревел как бык и не признался, что я точно сирийский шпион – только чтобы он перестал отрывать мне руки и ноги! Ведь тогда тебе не было бы от меня никакого проку, не правда ли, Хоремхеб? Или это не так?

Хоремхеб расхохотался и ответил:

– Вот тебе и награда за труды, мой милый Каптах! Я знаю тебя, а ты знаешь меня, так что оставь-ка эти разговоры о золоте, они меня слишком волнуют и могут даже рассердить!

Каптах, однако, уперся и под конец выторговал у Хоремхеба единоличное право на покупку и продажу всей военной добычи в Сирии. Таким образом, он получил исключительное право покупать у воинов или обменивать на пиво, вино, игральные кости и женщин всю ту добычу, которая была взята из хеттского лагеря на Поле мертвецов и из лагеря осаждавших Газу и поделена между ратниками. Кроме того, он получил исключительное право продавать или обменивать те долевые части добычи, что принадлежали фараону и Хоремхебу, приобретая взамен необходимое для войска снаряжение. Уже одно это право могло сделать его богачом, ибо в Газу приплывали купцы из Египта и шли торговцы из сирийских городов, махнувшие рукой на хеттов и Азиру ради наживы – ради военной добычи и покупки пленников-рабов; но теперь ни один из них не мог торговать в Газе, не уплатив Каптаху положенной пошлины с каждой сделки. Каптах, однако, этим не удовлетворился и потребовал предоставить ему такое же право на любую добычу, взятую впредь в Сирии войском Хоремхеба. Хоремхеб согласился и на это, поскольку согласие ему ничего не стоило, а сам он купцом не был. Взамен Каптах пообещал не скупиться и щедро одарить его.

И все же Каптах был недоволен. Слова Хоремхеба глубоко задели его, и, когда мы вернулись в мои покои, выпив перед этим вина вместе с Хоремхебом, Каптах помрачнел и стал сетовать на людскую неблагодарность:

– Разве не естественно и не разумеется само собой, что мудрый человек выбирает сторону победителя и заранее заботится о том, чтобы оказаться именно на его стороне, кто бы ни стал победителем? И не мог я, живя и торгуя в Сирии, не оказывать услуг хеттам и Азиру! А если бы Хоремхеб потерпел поражение? Мне бы просто пришлось отдать Газу хеттам, как это ни противно моему желанию, поскольку хетты разбираются в торговых делах лучше Хоремхеба, и проку мне от них было бы куда меньше. К счастью, этого не случилось, и я благодарю нашего скарабея за его заботу. Воистину неблагодарность – единственная награда в этом мире! Ведь фиванские носильщики и рабы тоже проклинают мое имя, а я ли не поил их даром вином, я ли не покупал им на твое, господин, золото оружие, подвергая себя великой опасности пред лицом Амона! И Амон никогда б не простил мне этого, если бы я не направил людей Пепитамона на тайный склад оружия, принадлежавшего рабам, и не предал в их руки главарей носильщиков, когда увидел, что дела Атона плохи. И никому от этого вреда не было, наоборот, это спасло жизнь многим. А главари рабов и носильщиков так и так со временем попали бы к Амону. Нельзя же меня винить в том, что Эйе с Пепитамоном надумали усесться на пристани и кидать людей на съедение крокодилам! А какие убытки я понес, когда сгорел «Крокодилий хвост»! Сколько у меня там добра в задних покоях и подвалах было припрятано – того, что я скупил у рабов и носильщиков за умеренную цену или обменял на вино! Но еще больше я потерял, когда рабы стали преследовать меня и сожгли мои мельницы и дома в Фивах, мои амбары они тоже сожгли, хотя в то время в Фивах уже все было спокойно. Представь, они винили меня в своем поражении! Они гонялись за мной повсюду, так что моя жизнь была постоянно в опасности, несмотря на приданных мне стражников. Так было в Фивах, а потом они сговорились с корабельной прислугой и послали весть рабам и носильщикам в Мемфис, так что и там опасность подстерегала меня, хотя Хоремхеб приказал меня охранять. Вот почему мне пришлось бежать в Сирию. Впрочем, все обернулось к лучшему, теперь я снова богат и, когда кончится война, буду богаче, чем был когда-либо, и, может быть, богаче всех людей в Египте. Разумеется, если Хоремхеб победит. Но теперь я не сомневаюсь в его победе, и я буду прилежно молить о ней нашего скарабея, умащать его и приносить ему каждый день жертвы из свежего коровьего навоза. Хетты мне надоели, это скряги; когда они торгуют, то записывают каждую мелочь, и красть у них трудно. Но – возвращаясь к неблагодарности фиванских рабов – ты сам видел, Синухе, что я их всячески поддерживал, пока власть в Фивах была у них в руках и я мог извлекать из этого какую-то пользу. Ничего нет дурного в том, что я передавал жрецам сведения об их действиях, называл имена их главарей и их приметы: если бы рабы победили, им от этого не было бы ни малейшего вреда, но они проиграли, а я таким образом сохранил жизнь и благоволение Амона, которое пошло бы мне на великую пользу, останься я в Фивах. Разумеется, я знаю, что такое поведение считается малопочтенными неблагородным и что ты, господин мой Синухе, его не одобришь, но ты ведь всегда был человеком глуповатым и простодушным, такова твоя природа, а я – я всего лишь бывший раб и родился в глинобитной лачуге, мне никто не помогал подняться, если я оступался. Поэтому я сам должен был печься о себе и своей выгоде, и я никогда не понимал, какая польза человеку от благородства, если в результате он будет валяться на земле с перерезанным горлом! Нет, Синухе, мудрый всегда на стороне победителя, и не стоит считать это чем-то постыдным, лучше отдать должное мудрости, которая облегчает человеку жизнь и приносит немалую выгоду!