«Дрейк, 42 уровень…»

Там было что-то еще, но отчего-то разглядеть оставшийся фрагмент надписи не удавалось. Она размывалась в глазах, как до того тонул в тенях тронный постамент.

Значит все же игрок. Странно только, что он забыл на стартовой локации для начинающих.

Дрейк прокашлялся и спросил чуть громче.

- Новенький, говорю? Совсем новенький, или просто не играл давно? – он прищурился, видимо тоже пытался рассмотреть надпись, возможно зависшую и над головой самого Шестьсот семнадцатого. Затем со странным выражением лица нахмурился, то ли что-то припоминая, то ли подозревая своего собеседника в коварстве. - Магрейн? Чет совсем незнакомое имя.

Шестьсот семнадцатый все еще молчал. А что тут ответить? Констатировать и так очевидную истину, что он новенький? Подтвердить, что Магрейн? Ударить себя в грудь с возмущенным вопросом о том, как о нем кто-либо мог не знать?

Хотя, откровенно говоря, слышать собственное имя из чужих уст, столько времени спустя, даже в мыслях его озвучивать, казалось непривычным и даже немного пугающим. Словно похоронив кого-то и возвратившись домой, ты обнаруживаешь этого кого-то на его прежнем месте как ни в чем не бывало.

Непроизвольно поведя плечами и ощущая, как Безликий дублирует это движение в новой реальности, Шестьсот семнадцатый подумал, что этот разговор стоит прекратить до того, как ему станет окончательно неуютно и, найдя лазейку в уже и так не сильно прочной обороне, головная боль одержит над ним верх.

Машинально кивнув из вежливости, то ли прощаясь, то ли подтверждая слова Дрейка, Шестьсот семнадцатый развернулся и решительно зашагал в сторону недавно явившей себя двери.

- Хамло! – беззлобно выдал ему вслед игрок и вернулся под свое покрывало.

***

За следующей дверью обнаружился сад. Даже нет, скорее лес, с не особенно могучими деревьями и пышным молодым подлеском. Высоко над головой терялось вдалеке темное небо, однако большего парень рассмотреть не успел. Звуки стрекота насекомых, шум зелени и ветра, пение и уханье немногочисленных птиц, сладкие и свежие запахи навалились на него со всех сторон сразу, подминая, ломая волю, зажимая голову в тиски.

Как раз в этот момент почти у самого носа парня пролетела яркая белая бабочка. Она и стала последней каплей.

Вместе с болью резко возник страх, продиктованный непреодолимым инстинктом самосохранения. Захотелось увидеть что-то неправильное, какой-то дефект. Размытые текстуры, пиксели, повторяющиеся «скопированные» деревья. Захотелось, чтобы чертова бабочка просто вдруг растворилась в воздухе, будто и не существовала вовсе. Что-то, что доказало бы виртуальность этого мира, реалистичного, но все же не идеального.

Не может быть, чтобы этот мир был полностью выдуман. Так не должно быть. Сон не должен ощущаться реальнее бодрствования. Ярче – да. Эмоциональнее, активнее, интереснее – да. Но не так.

Сердце понеслось вскачь. Шестьсот семнадцатый начал задыхаться. Но чем больше воздуха он вдыхал, тем хуже становилось.

- Выйти! Выйти из игры! Выйти!

Его голос эхом пронесся по лесу, вспугнув пару птиц и какого-то мелкого зверька, которого он не разглядел – точнее, не хотел разглядывать.

«Выход из игры» - послушно сообщила система, и парня выкинуло в темное пространство, теплое и глухое, как материнское чрево. С трудом сохраняя последние остатки самообладания, он вырвался из виртуала и дождался, пока крышка капсулы не съедет в сторону хотя бы наполовину. Шум активирующейся системы фильтрации рассола долетал будто издалека.

Шестьсот семнадцатый в последнюю секунду сорвал с себя маску, перегнулся через борт капсулы, и его стошнило на пол. Рассол с костюма капал в неприятную жижу, увеличивая ее размеры с каждой секундой.

Но даже не это оказалось наибольшей проблемой.

Хуже всего то, что даже сейчас, в этот пугающий и крайне неприятный момент, парню невероятно сильно хотелось вернуться в мир Таркита, куда более живой, чем он сам.

Не смотря на все желание вернуться в Игру, Шестьсот семнадцатый медленно стащил с себя костюм и закинул его в отсек для очистки. Активировал функцию самодезинфекции капсулы. Как был, голый, принял таблетку обезболивающего, вытер пол и только потом направился в душ. Привычные, механические действия и ощущения настоящей реальности постепенно успокоили его и привели в чувство.

Он недооценил игру. Знал ведь прекрасно, что незнакомую ситуацию, окружение и врагов лучше переоценить, чтобы подготовиться заранее. И пусть противодействие будет чрезмерным, но все же всегда стопроцентно эффективным. В противном случае можно попасть в ловушку, приготовленную собственной же легкомысленностью. И все-таки недооценил.

Больше подобного не повторится.

Шестьсот семнадцатый ощущал себя настолько разбитым, что предпочел сразу завалиться спать, не в состоянии даже полноценно расстелить спальник. Сон, нахлынувший на него, сложно было назвать приятным.

Его окружала плотная, живая и пульсирующая тьма, в которой, он это знал точно, ощущал всем своим нутром, затаился враг. Опасный и непредсказуемый. Он не нападал и никак не проявлял себя, но это бездействие сводило с ума еще больше, заставляло до боли напрягать мышцы и испытывать почти постоянный страх. Шестьсот семнадцатый кружился вокруг себя, жадно вглядываясь в темноту и стараясь уловить хотя бы отблеск, тень движения, хотя бы признак чужого присутствия. Но все его усилия были тщетны. Он вертелся до тех пор, пока полностью не утратил ощущение пространства и своего в нем положения, пока не утратил самого себя.

«Магрейн».

 Шестьсот семнадцатый вынырнул из сна, как из толщи вонючей, ядовитой воды, резким рывком сев на скрученном в три погибели спальнике, и несколько долгих минут приходил в себя, хватая ртом воздух и почти не ощущая, как по лбу и вискам скользят крупные капли пота.

Сон, всего лишь сон.

Но когда эта истина, наконец, дошла до его сознания, парень понял, что это жуткое видение не прошло даром. Его подсознание выдало подсказку.

Пускай он не знал, кто его враг. Пока не знал. Но он мог изучить поле боя. Превратить пульсирующую бесформенную тьму в своего лучшего союзника и идеальный инструмент для сражения.

Отрезвляющая мысль принесла неожиданно приятную нервную разрядку. Мышцы расслабились, остатки головной боли растаяли без следа, забрав за собой вялую сонливость. Шестьсот семнадцатый включил свет, свернул спальник, размялся, возвращая телу ощущение самое себя, и только потом осознал, что совершенно забыл вывести пса из режима гибернации и отключить его на ночь. В результате к этому моменту и так уже порядком изношенный внутренний источник питания разрядился окончательно, почти на сутки выведя робота из игры.

Впрочем, на сей раз досадное недоразумение проблем не принесло. Ему больше не нужно заниматься одноразовыми ремонтными и сервисными работами. Появившееся внезапно лишнее время стоило потратить не только на полную подзарядку, но и на диагностику всех систем, мелкий текущий ремонт, до которого уже давно не доходили руки.

Пока Шестьсот семнадцатый осторожно разбирал верхнюю панель на корпусе пса, чтобы добраться и до сердечника, и до основных систем, спрятанных в толще хорошо защищенного бронированного туловища, его разум входил в привычный режим функционирования.

Что следовало сделать стартом в изучении будущего поля боя?

Для начала было бы неплохо очертить хоть какой-нибудь базис.

Что вообще он знал об Игре? Пожалуй, лишь то, о чем рассказывали в школе на уроках истории, да то, что долетало в форме обрывочных слухов до незаинтересованной в этой информации сознания.

Механически сверяя тестером показатели электрических цепей, парень на мгновение замер, закрыв глаза и воспользовавшись самым первым освоенным им приемом мнемонического вспоминания.

Предмет вел старый мистер Браун, с голосом настолько не соответствовавшим его мелкой, сухопарой фигурке, что казался искусственно измененным. Где-то на задворках памяти Шестьсот семнадцатого смутно шевельнулось воспоминание. Жест. Тембр.