Он повернул голову, на лице застыла насмешливая улыбка. Шизуку беспокоил его взгляд, в котором крылось некое тепло. Кондо словно очень осторожно заигрывал с ней. В прошлом году он спас ей жизнь по пути в Ширакаву, и с тех пор в их отношениях возникла какая-то неловкость. Шизука испытывала к Кондо чувство благодарности и хотела даже разделить с ним ложе, но тут у нее завязался роман с Ишидой, доктором господина Фудзивары, кроме которого ей уже никто не был нужен.

Печально было осознавать, что это неправильный выбор. После замужества Каэдэ она расстанется с Ишидой навсегда. Трудно придумать, как снова встретиться с доктором. На прощание он просил ее возвращаться как можно скорей, даже признался, что будет скучать. Но как ей вернуться, если она более не служит Каэдэ? Роман держался в строжайшей секретности. Узнай об этом Фудзивара, пришлось бы переживать за безопасность доктора.

«Я ничуть не лучше Каэдэ, – думала Шизука. – Нет такого возраста, когда любовь уже не обжигает».

Они миновали Ямагату и проехали еще двадцать миль в деревню, где остановились на ночь. Кондо знал хозяина постоялого двора, возможно, даже был ему родственником, хотя Шизуку это мало волновало. Ее страхи оправдались: он четко дал понять, что хочет заняться с ней любовью. Когда она сослалась на усталость с дороги, глаза Кондо переполнились грустью, но он не стал ни настаивать, ни брать ее силой. Шизука была благодарна ему и злилась на себя за отказ.

На следующее утро они оставили лошадей на постоялом дворе и начали подъем по крутой горе. Кондо сказал:

– Почему бы нам не пожениться? Получилась бы хорошая семья. У тебя ведь два сына? Я бы стал им отцом. Мы еще достаточно молоды, чтобы обзавестись детьми. Твои родители одобрили бы брак.

У Шизуки душа ушла в пятки, особенно при мысли, что они действительно бы одобрили.

– Разве ты не женат?

В таком возрасте это странно.

– Я женился в семнадцать, на девушке из семьи Курода. Она умерла несколько лет назад. У нас не было детей.

Шизука бросила на Кондо взгляд, пытаясь понять, скорбит ли он.

– Моя жена была несчастна. Не в своем уме. Временами ее подолгу мучили жуткие видения и страхи. Являлись призраки и демоны. Она была не так уж плоха, когда я находился рядом, но меня часто посылали далеко на задания. Я работал шпионом на семью матери, Кондо, которая меня усыновила. Однажды сильно задержался из-за проливных дождей. Когда я не вернулся в обещанный срок, жена повесилась.

Впервые его голос утратил иронию. Шизука прониклась чужим горем и неожиданно для себя почувствовала симпатию.

– Ее слишком строго воспитывали, – сказал Кондо. – Я не раз думал о том, сколько зла мы невольно причиняем нашим детям. Хорошо, что у меня их нет.

– В детстве жизнь – игра, – отметила Шизука. – Помню, как я гордилась своими талантами, презирала людей неодаренных. Ребенку не приходится сомневаться в правильности своего воспитания. Оно принимается, как есть.

– Ты даровитая, ты племянница и внучка мастеров Муто. Быть Куродой, средним сословием, не так просто. А если природа не наделила тебя сверхъестественным даром, тренировка невыносимо сложна. – Кондо остановился и тихо продолжил: – Вероятно, она была слишком восприимчива. Никакое воспитание не может искоренить человеческую сущность.

– Любопытный взгляд. Сочувствую тебе.

– Ну, это дело прошлое. Однако оно заставило меня усомниться во многих вещах, привитых с детства. Я это редко кому говорю. Любой из Племени отличается послушанием.

– Если бы Такео вырос в Племени, он бы тоже знал, что это такое, – размышляла Шизука вслух. – Он ненавидит, когда ему говорят, что делать, не терпит никаких ограничений. И как поступают Кикуты? Дают ему в напарники Акио как двухлетнему ребенку. Они сами виноваты в его отступничестве. Шигеру с самого начала знал, как с ним обращаться. Он добился преданности. Такео ради него был готов на что угодно.

«Как и мы все», – подумала она и тотчас прогнала эту мысль. Шизука хранила много секретов о господине Шигеру, которые известны только мертвым, и боялась, что Кондо может о чем-то догадаться.

– Поступки Такео заслуживают похвалы, – отметил он, – если верить всем слухам о нем.

– Ты впечатлен, Кондо? Мне казалось, тебя ничто не удивит!

– Храбрость восхищает всех, – ответил он. – Я, как и Такео, разных кровей, племенных и клановых. Племя растило меня до двенадцати лет, а затем я стал якобы воином, а на самом деле шпионом. Поэтому мне понятен душевный конфликт, который он переживает.

Некоторое время они шли молча, и вдруг Кондо добавил:

– Ты ведь знаешь, как нравишься мне.

Кондо вел себя непринужденно, открыто заявил о своих чувствах. Шизука ясно ощущала его желание. Раньше ей было жаль Кондо, а теперь она не могла противиться ему. Будучи любовницей Араи и служанкой Каэдэ, она обладала высоким статусом, дававшим ей защиту. Ныне не осталось ничего, кроме собственных талантов и человека, который спас ей жизнь и может стать хорошим мужем. Не было причин не переспать с ним, поэтому когда около полудня они остановились поесть, Шизука последовала за Кондо в тень деревьев. В воздухе стоял аромат сосновых иголок и кедра, грело солнце, обдувал ветерок. Вдалеке приглушенно шумел водопад. Кругом просыпалась новая жизнь. Кондо оказался не так плох, как она опасалась, хотя довольно груб и быстр по сравнению с Ишидой.

«Если так решила судьба, то надо извлекать максимум пользы, – подумала Шизука и тотчас засомневалась: – Что же со мной? Неужели я нежданно постарела? Год назад я бы отшила такого, как Кондо, без колебаний, но год назад я считала, что по-прежнему принадлежу Араи. С тех пор столько воды утекло, столько интриг сплели, столько людей ушло: погибли Шигеру и Наоми, а я была вынуждена притворяться холодной, будто мне все равно; не могла выплакаться даже, когда отец моих детей повелел убить их; не имела права показать испуг, когда Каэдэ лежала при смерти…»

Шизуку не первый раз мучило вынужденное притворство, жестокость, безжалостность. Сердце сжималось при воспоминании о Шигеру, который хотел мира и справедливости, при мысли об Ишиде, враче, ненавидевшем убийства. «Я уже стара, – убеждала себя Шизука. – В следующем году мне стукнет тридцать».

Защипало глаза, и она поняла, что вот-вот расплачется. Слезы побежали по щекам, и Кондо, неправильно поняв их, прижал ее еще ближе. Они стекали ему на грудь и скапливались озерцом на багрово-коричневых татуировках.

Потом Шизука встала и пошла к водопаду. Окунув платок в ледяную воду, вытерла лицо, напилась. Лес вокруг молчал, только квакали лягушки и голосили первые цикады. Холодало. Надо поспешить, чтобы добраться до деревни до сумерек.

Кондо уже собрал связки, нанизал на палку и закинул ее за плечо. Они отправились в путь, и Шизука, зная дорогу, шла первой.

– Послушай, – вдруг произнес Кондо, – я ведь не верю, что ты смогла бы причинить вред Такео. Вряд ли ты решилась бы убить его.

– Почему нет? Мне не впервой!

– Ты славишься неколебимостью, Шизука, но когда речь заходит о Такео, смягчаешься, будто тебе его жаль. К тому же любовь к Каэдэ не позволит тебе принести ей такое горе.

– Какой ты проницательный! Знаешь обо мне буквально все! Ты случаем не лисий дух? – Шизука боялась, что Кондо догадался о ее романе с Ишидой, и молилась, чтобы он не заговорил об этом.

– Во мне течет кровь Племени, – парировал он.

– Вдали от Такео мне не придется разрываться. Впрочем, тебе тоже. – Она шла молча, но вдруг сказала: – Наверное, мне действительно жаль его.

– А все считают тебя безжалостной. – В голос Кондо снова прокралась ирония.

– И все же меня трогают человеческие страдания. Не те, которые люди навлекают на себя по собственной глупости, а уготованные судьбой.

Склон пошел круто вверх, и у Шизуки сбилось дыхание. Она молчала в ожидании пологой тропы и думала о нитях, связавших ее жизнь с Такео и Каэдэ, о будущем клана Отори.

Дорога расширилась, и Кондо зашагал рядом.