Услыхали соседи рев тигра. Услыхали, как заплакал маленький Бамба. Кинулись родичи кто куда: как же можно не бежать, коли в деревню тигр пришел!

Поплакал Бамба и затих.

«Ну, — думают родичи, — пропал маленький Бамба, утащил его тигр в тайгу!»

Прибежала мать домой.

А Бамба на спине лежит, носом пузыри пускает, полосатым тигриным хвостом играет. А тигр рядом с его люлькой лежит: задавил его маленький Бамба и хвост оторвал. Вот так Бамба!

Увидел он мать, вытащил соску изо рта.

— Ну, беда, — говорит, — сколько зверей развелась, спать не дают, в окна прыгают. Видно, придется мне, — говорит, — за них самому взяться, коли нет в деревне мужчин!

Встал Бамба на ноги. Отцовское копье в руки взял, прикинул. «Маловато!» — говорит. Обеими руками за копье взялся, нажал, пополам сломал. «Плоховато!»— говорит. В тайгу пошел, левой рукой молодую лиственницу взял, набок свернул, с корнем вырвал, сучья ободрал, землю отряхнул, попробовал — удобно ли? «Легковато! — говорит. — Ну, да раз другого нет, ничего не поделаешь — и это пригодится».

Смотрят на него родичи, диву даются — в кого уродился! Не было еще таких нанаев. И уже не Киле Бамба его называют, а Мерген Бамба, богатырь Бамба.

А Бамба такой охотник стал, что лучше и быть не может. Бамба только из дому выходит, еще на охоту собирается, а за девятью сопками, за девятью озерами звери в норах просыпаются, с летками прощаются, знают — от Бамбы не уйти!

Бамба острый глаз имеет: один раз взглянет — сразу скажет, сколько серебристых волосков на спине у чернобурки, сколько белых у нее в хвосте. Бамба острый слух имеет, прислушивается, говорит: «За девятью реками да за девятью ручьями соболята пищат. Значит, там ставить капкан надо».

Бамба силу имеет: сто дней без отдыха зверя добывает, одну ночь проспит — и еще сто дней зверя бьет.

Бамба ест здорово: утром — косулю, на обед — сохатого, за ужином медведя съедает! По животу себя погладит: «Съел бы еще, да на завтра оставить надо!»

Бамба зверя бьет: один стреляет — десять охотников добычу собирают. С охоты ребенок идет — за ним целый поезд собачьих упряжек едет: пушнину везут.

Вот так Бамба!

Добрый Бамба был. Услышит, где-то в деревне ребенок плачет, — пойдет скажет: «Ты чего ревешь? На тебе лаха пукани. Играй». Рыбий пузырь даст ребенку, станет тот по пузырю ладонью стукать, шум поднимет, плакать перестанет. Столько Бамба медведей перебил, что каждому ребенку в деревне над люлькой мафа гарани — медвежий клык — повесил, на счастье да чтобы злые черти не пугали. Сыты все в деревне были: мяса хватает, пушнина есть, рыбы вдоволь.

Ездят нанаи за реку, в Никанское царство. Меха продают. Халаты покупают да припасы. Лица у нанаев круглые, животы толстые, глаза ясные, косы красным жгутом оплетены, унты на них красивые, шелками шитые, руки у них ловкие, ноги у нанаев быстрые.

Смотрел, смотрел с другого берега на нанаев никанскнй амбань — начальник. Завидки его взяли: живут нанаи хорошо, дружно, дани никому не платят, все у нанаев есть. А своих никанских мужиков амбань давно ободрал, как липку: себе возьмет, царю возьмет, солдату возьмет, монаху возьмет, купцу возьмет, да еще раз себе, а что там мужику остается? «Дай, — думает амбань, — я с нанаев ясак — дань — возьму. С них брать ясак буду, богатство себе наживу».

Вот послал он своих солдат и чиновников к нанаям. Едут: с саблями, с копьями, сила несметная!

К нанаям приехали. Те гостям рады, угощать стали. Да никанцы на угощение и не смотрят — в амбары полезли. Рассердился тут Бамба на никанцев.

— Невежи вы, — говорит, — вести себя в гостях не умеете!

А солдаты носатые были.

Похвалил их Бамба за длинные косы, всех вместе теми косами связал да и бросил в воду. Поболтались никанцы в воде, поболтались, да и утонули… Сильный был Бамба!

Сколько раз амбань никанский своих солдат посылал, а обратно их так и не дождался.

Понял тут амбань, что силой амурских людей не возьмешь. Думать стал, всех своих мудрецов и чиновников созвал, чтобы думали, как с амурской земли поживу взять. Думали, думали никанские мудрецы и придумали. Говорит амбаню самый старый:

— Солдат не посылай: солдат мечом, а не головой думает. Пошли купца к нанаям. Купец — что паук: присосется— не оторвется, пока всю кровь не выпьет!

Так и сделал амбань. Послал к нанаям купца Ли-чана.

Приехал Ли-чан к нанаям на Амур. Как лисица Ли-чан: слова хорошие говорит, три короба всякой всячины сулит. Язык у Ли-чана без костей— словно хвост у лисицы по ветру стелется. Приехал купец — стал нанаям товары в долг давать: «Бери, бери — потом сосчитаемся!» Кому бусы, кому котел, кому халат расписной, кому серьги, кому крупы с мукой. «Бери, бери — посчитаемся потом!» Видят нанаи — добрый купец. Видят нанаи — с Ли-чаном жить можно. Не кричит купец, не грозит, ногами не топает, все с улыбочкой делает, все посмеивается Ли-чан.

Так купец нанаев к себе и приучил. Не стали нанаи в Никанское царство ездить, не стали товары привозить, у Ли-чана все, что надо, покупают. Что ни попросят — у купца все есть.

Вот пришло время Ли-чану долги платить.

Потащили нанаи Ли-чану меха.

Только все у Ли-чана сразу дорого стало. Говорит: дорога трудная товары возить, разбойники по дороге шалят; амбаню платить надо, разбойникам платить надо, царю никанскому платить надо.

Отдали нанаи всю пушнину, а долг не покрыли. Остались у Ли-чана в долгу. Ну, нанаи народ такой — долг прежде всего отдать надо! И стали нанаи за тот долг работать. Что в тайге ни добудут — Ли-чану тащат. Что в реке ни выловят — к нему же. Приехал Ли-чан к нанаям тонкий, как червяк, — стал Ли-чан толстый, как боров! Зато нанаи стали тощать. Все никак долг отработать не могут.

Думали, думали, к Киле Бамба пошли…

Вот какое дело, — вздыхают, — никак долг отдать не можем! Видно, черт в это впутался. Сначала Ли-чан одну шкурку за одну считал. Потом Ли-чан две шкурки за одну считать стал. Теперь три считает Ли-чан за одну. Как быть?

Пошел Бамба к купцу. Рассердился, стал спрашивать: как так получается? А Ли-чан ему эрэнте — книгу— показывает, все долги в той книге записаны. Смотрит Бамба — не понимает тех значков, что в книге записаны, а видит — верно, что-то есть. Если столько долгов, сколько значков, — не выбраться нанаям из долга. И не подумал Бамба, что в той книге обману больше, чем долгов. Стал Бамба нанаев спрашивать, что брали. Отвечают ему: «Халат взял, крупу взял, водку взял, а что дальше было — не помню!» Что до водки берут — помнят нанаи, что после — не помнят, всю память та водка нанаям отшибает…

Стал Бамба родичам помогать.

Родичей из беды не выручил, а сам в нее попал, сам в долгу у Ли-чана оказался. Как получилось это — не знает Бамба.

«Видно, не купец Ли-чан, а черт, — думает Бамба. — Как это у него три шкурки за одну идут, непонятно!»

К шаману Бамба пошел, про купца спросить. А шаман пьяный-препьяный сидит, едва языком ворочает. Послушал он Бамбу, послушал и говорит:

— Правда твоя! Черт Ли-чан! Вот смотри, какую мне водку дал: три дня назад я выпил и до сих пор пьяный. Разве может простой человек такое сделать? Конечно, черт этот Ли-чан.

Ну, а против черта что может охотник сделать?

Ничего!..

Говорит Бамба шаману:

— Пошамань. Прогони того черта Ли-чана! Совсем отощали нанаи, все к нему несут. Скоро помирать будут!

Отвечает шаман:

— Против Ли-чана шаманить не могу. Он такой черт, что я с ним не справлюсь, — не нанайский, а никанский черт. Амба-амбани он — чертовский черт! Ты ему больше пушнины давай.

— В заповедные леса пойду зверя бить, — говорит Бамба. — На Сихотэ-Алинские горы пойду, тигра, барса, рысь возьму!

— Нельзя туда. Охоться здесь, — говорит шаман. — На Сихотэ-Алине горные черти живут. Удэгейский Как-заму те горы сторожит, в камень людей превращает!

— К Большому морю пойду! Сивуча, тюленя, нерпу возьму, — говорит Бамба.

Замахал на него шаман обеими руками: