— Об этом я пока еще не думал, уважаемая матушка! — возразил Куно. — А потому, чтоб не было так скучно, — хочу звать к себе гостей. Вот и приехал сюда с носилками.

— Ах, вы очень любезны и заботливы, — прервала его дама, раскланиваясь и улыбаясь.

— Ехать верхом ему было бы, пожалуй, трудно, — как ни в чем не бывало продолжал Куно. — Я говорю о патере Йозефе, капеллане Я хочу взять его к себе; он был моим учителем, и мы с ним так и условились, когда я покидал Цоллерн. А на обратном пути, под горой, я прихвачу и госпожу Фельдгеймер. Боже мой! — она стала совсем дряхлой старушкой, а когда-то, когда я с покойным отцом в первый раз поехал верхом, она спасла мне жизнь. В Хиршберге у меня достаточно комнат, там пусть и умрет. — Сказав это, он пересек двор, чтобы позвать с собой отца капеллана.

Юнкер Вольф с досады прикусил губы, графиня пожелтела от злости, а маленький Шальк расхохотался.

— Что дадите вы мне за клячу, которую он подарит мне? — сказал он. — Братец Вольф, отдай мне за нее панцырь, полученный тобой в подарок! Ха-ха-ха! Он берет к себе патера и старую ведьму. Отличная парочка! По утрам он сможет брать уроки греческого у капеллана, а после обеда учиться колдовству у госпожи Фельдгеймер. Ну и штуки выкидывает глупый Куно!

— Он подлый человек! — воскликнула графиня. — Тут не над чем смеяться, маленький Шальк! Это позор для всего семейства, и мне заранее стыдно перед соседями, что граф фон-Цоллерн приезжал за старой ведьмой и увез ее к себе в великолепных носилках и на мулах. Это у него от матери, — она тоже вечно возилась с больными и со всякой сволочью. Отец перевернулся бы в гробу, если б узнал об этом.

— Да, — добавил маленький Шальк, — отец и в могиле сказал бы: «Без вас знаю, вздор!»

— В самом деле. Вот он идет со стариком и не стыдится вести его под руку! — возмущенно воскликнула графиня. — Пойдемте, я не хочу с ним больше встречаться.

Они удалились, а Куно проводил своего старого учителя до моста и помог ему сесть в носилки. Внизу же, у подножья горы, он остановился перед хижиной госпожи Фельдгеймер и застал ее совсем готовой к отъезду, с узлом склянок, горшочков и снадобий и другою утварью, а также и с самшитовой палочкой.

Впрочем, вышло совсем не так, как это представлялось злобному уму графини фон-Цоллерн. Никого из соседей не удивил поступок рыцаря Куно; нашли прекрасным и достойным похвалы, что он захотел скрасить последние дни госпожи Фельдгеймер; а в том, что он взял к себе патера Йозефа, видели проявление благочестия. Единственные недовольные им и поносившие его были его братья и графиня, но только во вред себе: неестественные отношения родных братьев возбудили всеобщее негодование, и, как бы в отместку им, прошел слух, что они дурно живут с матерью, в постоянной с ней вражде, и что всегда стараются поступать наперекор друг другу. Граф Куно фон-Цоллерн-Хиршберг делал неоднократные попытки примирить с собой братьев. Он не мог выносить, что они, часто проезжая мимо его крепости, никогда не заговаривали с ним, а когда встречались с ним в поле или в лесу, приветствовали его холоднее, чем незнакомца. Но все его попытки ни к чему не привели, и они над ним же еще подсмеивались. Однажды ему пришло в голову еще одно средство, которое могло бы, как он предполагал, привлечь к нему их сердца, ибо он знал их скупость и жадность. Почти посредине их владений находился пруд, принадлежавший, однако, к участку Куно. В этом пруду водились щуки и карпы, славившиеся по всей округе, и, к великой досаде братьев, любивших удить, отец забыл приписать этот пруд к их участкам. Они были слишком горды, чтобы без ведома брата удить там, и в то же время не хотели просить у него разрешения.

Но Куно достаточно хорошо знал братьев, чтобы догадаться, что пруд мил их сердцу, и поэтому в один прекрасный день попросил их встретиться с ним там.

Было чудесное весеннее утро, когда все три брата почти одновременно съехались туда из своих трех замков.

— Вот замечательно! — воскликнул маленький Шальк. — Ровно в семь часов я выехал из Шальксберга.

— И я тоже в семь! — И я! — отвечали братья из Хиршберга и из Цоллерна.

— Так, значит, пруд лежит как раз посредине, — продолжал младший брат. — Прекрасный пруд!

— Да, и именно поэтому я и пригласил вас сюда. Я знаю, вы оба большие любители рыбной ловли, и хотя и я иногда не прочь поудить, — рыбы в пруду хватит на все три замка, и на берегах его нетрудно разместиться, даже если и случится удить нам всем троим зараз. Поэтому я хочу, чтобы отныне пруд этот считался нашим общим достоянием, и каждый из вас будет иметь на него те же права, что и я.

— Как милостив к нам господин наш брат! — проговорил маленький Шальк, насмешливо улыбаясь. — Он дарует нам по шести моргенов воды и сотни две рыбок! Ну а мы что ему должны за это? Даром бывает ведь только смерть.

— Но я отдаю вам пруд даром! — сказал Куно. — Ах, мне бы так хотелось встречаться с вами иногда у этого пруда и говорить с вами. Ведь мы же одного отца дети!

— Нет! — отвечал брат из Шальксберга. — Так ничего не выйдет. Нет ничего глупее, как удить в компании. Всегда один другому только разгоняет рыб. Давайте сговоримся удить по дням: например, ты, Куно, будешь удить по понедельникам и четвергам, во вторник и пятницу — Вольф, а в среду и субботу — я, так, по-моему, будет лучше всего.

— А по-моему, и так не годится! — воскликнул мрачный Вольф. — Я не хочу никаких подарков и делиться тоже ни с кем не хочу. Ты прав, Куно, предлагая нам этот пруд, потому что, в сущности, мы имеем на него одинаковые права, и давайте поэтому бросим кости, кому из нас владеть им в будущем; если я окажусь счастливее вас, вы всегда сможете попросить у меня позволения поудить в пруду.

— Я не беру костей в руки, — возразил Куно, опечаленный упорством братьев.

— Ну конечно! — продолжал смеяться Шальк. — Он слишком благочестив и богобоязнен, господин наш брат, и считает игру в кости смертельным грехом. Но я предложу вам нечто, что не посрамит и самого набожного отшельника. Принесемте удилища и крючки, и кто сегодня утром, пока часы в Цоллерне не пробьют полдень, наловит больше всех рыбы, тот и будет владеть прудом.

— В сущности, глупо с моей стороны бороться за то, что и так принадлежит мне по праву наследства; но для того, чтобы вы видели, что я действительно хотел поделиться с вами, я принесу свои рыболовные снасти.

Они разъехались по домам; близнецы поспешно позвали слуг, велели им перевернуть все старые камни и набрать червей для приманки рыбы. Куно же взял свою всегдашнюю удочку и приваду, приготовлять которую его выучила госпожа Фельдгеймер, и первым вернулся обратно к пруду. Когда прибыли близнецы, он предоставил им выбрать самые удобные места, а потом и сам закинул удочку. И вот рыбы как бы признали в нем господина пруда: целые стаи щук и карпов подплывали к нему и так и кишели вокруг его удочки. Самые старые и крупные оттесняли маленьких; каждое мгновение он вытаскивал удочку, и когда снова закидывал ее в воду, двадцать-тридцать рыб разевали уже рты, чтобы схватить острый крючок; не прошло и двух часов, как вся земля вокруг него была покрыта чудесными рыбами; тогда он бросил удить и подошел к братьям посмотреть, как идут у них дела.

Маленький Шальк поймал мелкого карпа и двух жалких ельцов. Вольф — трех усачей и двух пескариков, и оба уныло глядели в пруд, так как они отлично видели со своих мест невероятное количество рыбы, наловленной Куно.

Как только Куно приблизился к брату Вольфу, тот вскочил, плохо скрывая свою ярость, разорвал уду, сломал удилище на мелкие куски и побросал их в пруд.

— Не один, а тысячи крючков желал бы я забросить в этот пруд, и пусть на каждом из них трепетала бы рыбка! — вскричал он. — Но тут дело не чисто, — все это колдовство и чародейство. Иначе как бы мог ты, глупый Куно, в какой-нибудь час наловить больше рыбы, чем я ловлю в год?

— Ну как же, как же, теперь я вспомнил, — продолжал маленький Шальк. — Ведь удить его научила госпожа Фельдгеймер, подлая ведьма, — и как глупо было с нашей стороны удить с ним, ведь он скоро сам будет волшебником.