Но седьмой «В» терпел зверства Овчарки. Потому что этим ребятам некогда было ее бояться. Ведь они собирались в двухдневный поход со своим Петром Брониславовичем и его задорной женой. Они обдумывали маршрут, заносили его на карту местности, заранее отмечали возможные привалы, стоянки, тщательно составляли списки необходимых вещей…

Крысы исчезли из школы, точно никогда их тут и не было, точно не носились они табунами по столовой, не грызли спортинвентарь и не пугали народ.

Исчезли из города и горе-испытатели. Санэпидемстанция только хотела предъявить им счет на сумму ущерба, нанесенного их незаконной деятельностью, но Алевтина и Артем испарились, словно их, как и крысаков в школе, тоже никогда и не было. Как воспоминание о них остались только опечатанная квартира и попорченные гимнастические маты, которые под руководством все того же Петра Брониславовича латал и штопал весь седьмой «В».

Даже несмотря на то, что на улице стало совсем тепло и ни о каком снеге не было даже речи, уроки физкультуры вновь проводились теперь в любимом спортзале. Чему седьмой «В» был особенно рад.

Петр Брониславович принимал прыжки в длину с места. Те, кто уже прыгнул и получил оценку, разбрелись по спортзалу и занимались своими делами.

Арина Балованцева уселась на брусья. Взгляд ее гордого индейского лица, обрамленного темно-пепельными волосами, постриженными в «каре», был устремлен куда-то вдаль.

Антон Мыльченко, только что с трудом преодолевший рубеж, за который Петр Брониславович выставил в журнал заслуженную оценку «удовлетворительно», торопливо направлялся к выходу из спортзала. Но остановился. Потому что глядящая вдаль Арина привлекла его внимание.

«Интересно, о чем она думает? – поинтересовался сам у себя Антоша, не переставая смотреть на Арину. – Наверное, опять какую-нибудь стратегию разрабатывает, какое-то приключение унюхала. А что же я? Ведь я, как писатель и психолог, в первую очередь должен все события общественной жизни разузнавать. И превращать их в художественные произведения! Вот он, мой гражданский долг. Так что, Балованцева, мы еще посмотрим, кто кого в приключенческом плане переиграет…»

Антон знал, что имеет полное право так думать. Ведь его детективный рассказ был, наконец-то, готов. Тем более что на горизонте показался и первый его читатель – Зоя Редькина. Эта добрая девочка первая заявила Антоше на днях, что не держит на него зла за все былое. И прощает его.

Так что Антон Мыльченко смело подошел к Зое.

– Послушай, Зоя, как я в своем рассказе сделал ряд существенных исправлений, – без всякого вступления начал Антоша, не дойдя даже нескольких шагов до слегка ошарашенной Редькиной, – и из-за этого детективный рассказ приобрел свою основную красоту. Ну, значит, действие его я перенес в девятнадцатый век…

– Зачем? – меньше всего сейчас Зоя готова была слушать о детективном рассказе и девятнадцатом веке. Но Мыльченко – он и есть Мыльченко. От него чего угодно ожидать можно.

– Россия девятнадцатого века! Это романтизм! – воскликнул Антоша на весь спортзал, так что половина класса очень внимательно на него посмотрела. – И сыщик Великолепенский – главный герой. Остальная история – прямо как наша. Только, вот, слушай мою гениальную находку! Вместо крыс в моем детективе действуют гибриды. Нухорики. Которые угрожали… Да нет, не Петру Брониславовичу, это же художественный вымысел. А помещику и другу Антона Великолепенского князю Грженержевскому. Угрожали эти гибриды уничтожением посевов зерновых. Да. Сыщик, конечно же, поспешил на помощь своему страдающему другу. И вывел тех, кто этих гибридов нухориков разводит и заставляет посевы жрать и соседям вредить, на чистую воду… Круто?

Зоя Редькина долго молчала. А потом сказала негромко:

– Антоша, во-первых, этих гибридов нухориков не ты сам придумал…

– Сам! Клянусь! – Антоша постучал себя в грудь.

– Есть такие зверюшки – ханурики, то есть хонорики, тоже гибриды, смесь хорька и норки. Я по телевизору смотрела, их на шапки выращивают. Ты тоже, наверно, это слышал, но забыл…

Антоша заметно сник и сгорбился.

– А во-вторых, – продолжала Зоя, – ты Балованцевой и Рындину детектив-то свой лучше не показывай.

– Почему это? – удивился писатель. – Повествование о событиях, не столь отдаленных. Практически чистая документальная правда. Только с художественной обработкой.

– Понимаешь. – Зоя развела руками. – Они обидеться могут за эту твою художественную обработку. Операцию провернули они. А рассказ-то ты не про них, а про каких-то помещиков написал.

– Я ж тебе объясняю – это художественный вымысел!

– Не надо, Антоша, – попросила Зоя, – за этот за свой вымысел ты всегда будешь по ушам получать. А оно тебе ведь, правда, не надо?

Антон Мыльченко глубоко вздохнул. Шаркнул кроссовкой перед собой, заложил руки за спину и с пафосом произнес:

– Да, нам, творческим людям, никогда не было легко жить на свете и бытовать в искусстве… Всегда гонения, непонимание. Ишь ты – по ушам, по ушам…

Он говорил долгую речь. Зоя Редькина смотрела на него и думала о своем. С некоторых пор у нее появилась некая таинственная вещь. Которую обязательно нужно было спрятать от нахальных взглядов и шаловливых ручонок родственничков. Но куда спрятать? Больше всего для этой цели подошел бы, конечно, тайничок – то есть перекочевавшее к Петру Брониславовичу домой пианино. Но как туда пробраться, не вызвав излишних вопросов? Помощник нужен.

А может, взять этого путаника Гуманоида в напарники? Все-таки он немножко в курсе дела. Да и вдвоем, наверно, легче хранить тайну. Как ни крути все-таки Антоша – друг. Своеобразный, конечно. Но друг.

И Зоя Редькина решила поведать свою тайну Антоше.

– Ну, Мыльченко, слушай…

Антоша просиял.

– Неужели, правда, тайна? – широко раскрыв глаза, спросил он. – И ты мне ее будешь рассказывать?

– Ага.

«И сыщик Великолепенский превратился в одно сплошное ухо. Ведь чужая тайна требовала к себе повышенного внимания. Вот уже в деятельном мозгу Антона Великолепенского начали выстраиваться версия за версией…»

– Так ты слушаешь про мою тайну, Гуманоид? Эй, ты где?

– Я само внимание, Зоя!

А что за тайна была у Зои Редькиной – это уже совсем другая история.