Прошло несколько секунд или минута, и я заметил, что никто не обращает на меня внимания. Дорога была хорошо освещена. Я посмотрел в сторону Ванвских ворот и увидел врезавшийся в центральный барьер "ситроен", все стекла которого были выбиты. Вокруг было полно полицейских, но стрельба прекратилась. Так как моя профессия заключается в том, чтобы все понимать, то я понял, что "ситроен" попытался повторить такой же вираж, какой удался мне, но не вписался в него. А потом полицейские стали стрелять в "ситроен", потому что его пассажиры начали стрелять в меня, а легавые решили, что стреляют в них, либо я не знаю, что еще.

Я осмотрелся вокруг и увидел, что нахожусь под мостом, вернее, даже под двумя мостами, так как железнодорожный мост нависал над обычным. Полицейское заграждение было, таким образом, где-то над моей головой. Я пересек шоссе и направился на запад, к воротам Брансьон. Никто не преследовал меня.

Перед въездом на кольцевую дорогу столпилось много автомобилей, зевак и полицейских, бегавших взад-вперед.

– Что происходит? – спросил меня ворчливым тоном старикан, прогуливавший на поводке собаку.

– Не знаю, – ответил я. – Это у Ванвских ворот. – Я указал на другую сторону железнодорожного полотна. – Наверное, несчастный случай, авария.

– Но почему стреляли? – с раздражением наседал он. – Я слышал выстрелы!

– Не знаю, – сказал я. – Я только что пришел.

Я обошел его и направился на север. Старик проводил меня подозрительным взглядом. Я сел в метро на станции "Ванвские ворота". В одиннадцать часов я вернулся в квартиру Жюля. Хейман сидел один в гостиной на кожаном канапе и читал Джека Лондона. Перед ним стояла большая бутыль водки. Телевизор был выключен, на стеклянном столике тихо играло радио.

– Я тоже выпью немного, – сказал я.

– Я прикончил водку, – отозвался Хейман, – но в кухне есть скоч[7]. Малышка легла спать, – добавил он, так как я с немым вопросом озирался по сторонам. – Она совершенно обессилена. Вы тоже собираетесь отдать концы, судя по вашему виду...

Я кивнул ему и отправился на кухню плеснуть себе виски с водой. Потом вернулся в гостиную и, довольно ворча, опустился в кресло.

– Я сломал вашу машину.

– Вот как, – произнес Хейман.

Я рассказал ему подробно.

– Как вы объясните, что они ждали вас перед бистро? У Коччиоли просто не было времени, чтобы предупредить их.

– Не знаю. Думаю, они сели на "хвост" Коччиоли...

– Да, – согласился Хейман, – но, с другой стороны, может быть, он с ними заодно, начиная с Марселя или еще раньше. Когда он отправил к вам Марту Пиго, он прямо сказал, чтобы вы ничего не делали.

– При тех обстоятельствах это выглядело вполне естественно.

– Тем не менее...

Я вздохнул.

– Вы знаете, – сказал Хейман, – все это не может долго продолжаться.

– Я знаю.

– Просто чудо, что они еще не схватили вас. Вам и дальше придется рассчитывать только на чудо. Кстати, на что вы рассчитываете?

Я пожал плечами, снова вздохнул и снял трубку телефона. Я достал из кармана клочок бумаги и набрал провинциальный номер.

– Впрочем, – поджал губы Хейман, – поступайте, как знаете.

Телефон долго не соединяли.

– Протестантская община "Скоптсис", – сообщил грудной женский голос. – Что я могу для вас сделать?

Я повесил трубку, встал и подошел к книжным стеллажам. Я порылся в "Ларуссе", "Пти Роберс" и "Чембер'с твентис сэнчери дикшенэри"[8], но ничего там не нашел.

– Что вы ищете? – спросил Хейман.

Я протянул ему мистико-гигиеническую брошюрку.

– Скоптсис.

– Если мне не изменяет память, – сказал Хейман, – то это древняя славянская секта. Секта весельчаков. Считая, что зло является порождением плоти, они направляют сексуальную энергию на пение гимнов. Вы хотите стать членом секты, Тарпон? Мне кажется, этот телефонный номер соответствует департаменту Сены и Марны, но я не поручусь.

Я позвонил в справочное бюро и без всякого труда узнал адрес вышеупомянутого ордена, местопребыванием которого был Виллер-Котре. Я поблагодарил операторшу, повесил трубку и записал адрес.

– Кстати, о воздержании, – заметил Хейман. – Вы много потеряли, не посмотрев фильма. Роль матери исполняла Ава Гарднер. До чего же красивая женщина! Что вы опять ищете?

– Карту автомобильных дорог.

– Вы слишком многого хотите. Карту купим завтра.

– И машину тоже. Если о вас завтра не будет упомянуто в газетах, вы отправитесь к дробильщику машин и купите какую-нибудь доходягу за тысячу франков, больше мы не можем себе позволить. Все, что от нее требуется, это проездить несколько дней.

– Слушаюсь, командир! – крикнул Хейман. – Я чувствую себя сегодня разбитым и подавленным. Хотите, я научу вас играть в китайские шахматы? – Я покачал головой. – В этом доме нет европейских шахмат, – продолжал Хейман, – есть только китайские и японские. Шарлотт умеет играть в китайские шахматы. Она побила меня, плутовка. Впрочем, очень славная девушка.

– Да.

– Немного худовата. Лично я предпочитаю Аву Гарднер. Но очень мила. Мне кажется, ей будет приятно, если вы пожелаете ей спокойной ночи.

– Как это? – пробормотал я. – Как это? Н-нет.

Я подошел к стеллажу и начал читать заголовки книг. Хейман тихонько хихикал за моей спиной, потом я услышал, как он допил свой стакан, поставил его на стол и со вздохом встал.

– Я постелил себе в другой комнате, – сообщил он, – Мне очень жаль, дорогой, но вам остается только канапе. Желаю приятных сновидений и не ищите скоч, я забираю его с собой.

– Спокойной ночи, – пожелал я.

– Спокойной ночи.

Некоторое время я еще продолжал смотреть на книги. Я чувствовал себя совершенно выжатым, но в то же время мне не хотелось спать. Я надел дубленку и вышел на улицу.

Я сел в метро на станции "Насьон" и вышел на станции "Саблон". Рене Музон жила в двухстах метрах от метро в респектабельном доме. В привратницкой я нашел список жильцов и поднялся на лифте на пятый этаж. На одной из двух дверей я прочел имя Рене Музон и нажал на кнопку звонка. Было без четверти двенадцать.

– Кто там?

Женщина приоткрыла дверь и взглянула на меня поверх цепочки. Я достал устаревшее жандармское удостоверение и помахал им перед ее носом.

– Главная инспекция национальной жандармерии, – сказал я строгим тоном, – Рене Музон? Откройте, пожалуйста.

Она устало посмотрела на меня и открыла. Я прошел за ней в гостиную. На ней были светло-коричневый шелковый халат и тапочки с белыми помпонами. Ее волосы цвета сливочного масла были завиты под барашка. В остальном у нее была хорошая, немного тяжеловатая фигура, а лицо круглое, красивое, немного усталое, с большими голубыми глазами. Она говорила, не вынимая изо рта сигарету, приклеившуюся к губе.

– Вы знаете, – сообщил я, когда мы вошли в гостиную, – вы имели право не открывать мне в такое позднее время, но в таком случае мне пришлось бы вернуться завтра.

– Садитесь.

– Спасибо за понимание. – Я осторожно опустился в кресло.

Рене Музон раздавила сигарету в фарфоровой пепельнице, взяла другую из серебряного портсигара и прикурила ее от серебряной зажигалки.

– Вы по поводу Лионеля?

– Какого Лионеля?

– Черт побери! – неожиданно выкрикнула она с поразившей меня яростью. – Не играйте со мной в прятки! – Она сделала шаг в сторону, споткнулась и упала в кресло, я бы сказал, с хореографической легкостью и изяществом. Я знаю, что он бандит, – заявила она. – Мне на это наплевать. Это мужчина моей жизни.

Она посмотрела на меня с вызовом, потом засмеялась нервным смехом и наклонилась вперед, демонстрируя свою грудь, чтобы поднять серебряную рюмку и хрустальный графин, стоявшие на полу на подносе.