Я сел за столик, за которым Шарлотт и Хейман уминали бутерброды с ветчиной.

– Все в порядке? – спросил Хейман.

Я не ответил. Отломив кусок хлеба, я начал машинально жевать его. Я взял бумажную салфетку, достал карандаш и начертил схему организации, которая выглядела примерно так:

Фанч Танги – > Филиппин Пиго

Высокопоставленные функционеры – > Цедрик Каспер

Рег. л. суд. пол. Марселя – > Протестантская община

Мадрье – > Коччиоли?

Жорж Роз – > Институт Бодрийяра

?

Я мог добавить к этой схеме другие имена: Рене Музон, Марты Пиго, Шарля Прадье и других и нарисовать другие стрелки, но это не упростило бы схему. Самым интересным в ней был огромный вопросительный знак внизу.

"Что могла обнаружить в Марселе комиссия по финансовому контролю Региональной службы судебной полиции?", – написал я под вопросительным знаком и добавил три стрелки, связывающие Танги, Институт Бодрийяра и Протестантскую общину. "Чем могут заниматься эти люди?", – добавил я. На оба вопроса мог быть только один ответ. Я поднял глаза, и мой блуждающий по залу взгляд неожиданно остановился на старом крестьянине с совершенно лысым черепом. И в этот самый момент я вспомнил, где видел раньше шофера "пежо".

– Черт побери, – сказал я.

Я поднял руку, чтобы подозвать официанта. Он неохотно оторвался от экрана телевизора.

– Желаете еще что-нибудь, господа?

– Нет, – ответил я, – но я хотел бы задать вам один вопрос.

– Я знаю, какой, – проговорила Шарлотт...

– Не говорите глупостей, – отрезал я.

– Держу пари на десять тысяч франков.

– Вы шутите? – спросил официант.

– Нет, я действительно хочу задать вам вопрос...

– Да, – спокойно вмешалась Шарлотт. – Помимо навозной жижи, что еще может вонять в вашей очаровательной деревне?

– Это хорошо, это прекрасно, – повторял Хейман на заднем сиденье. – Можете ничего мне не объяснять, но пусть эта плутовка перестанет ржать, это невыносимо!

Мы возвращались в Париж в темноте. Я сидел за рулем. Шарлотт рядом со мной давилась от смеха.

– Я ржу, – объяснила Шарлотт, – потому что на Тарпона невозможно смотреть без смеха.

– Можете вообще на меня не смотреть.

– Юпитер, ты сердишься... Дорогой Эжен, не только вы способны догадываться...

– Догадываться! – с яростью повторил я.

– Это было совсем нетрудно. Я даже не потребую с вас десяти тысяч франков.

– Нет уж! – возразил я. – Я вам их отдам.

– Нет, мы не заключили пари.

– Вы перестанете паясничать? – спросил Хейман. – О чем вы говорите?

– Мы говорили о десяти тысячах франков, – ответила Шарлотт. – Чтобы их получить, нужно ответить на вопрос: "Что воняет?"

– Давайте, продолжайте, – сказал я. – Хотите быть интересной...

– Но если вы скажете: "Это козел", то ответ будет неправильным, несмотря на все утверждения крикливых школьников, морочащих голову классным наставникам. Правильный ответ: Община "Скоптсис". Воняют протестанты "Скоптсиса". Или, по выражению официанта: "Все эти понаехавшие из Парижа бонзы, там, на холме".

– С меня довольно, – вмешался Хейман. – Я хочу выйти из машины.

– Ладан, курильница для благовоний, ароматические костры, сауна, серные ванны, – перечислила Шарлотт. – Воистину Протестанская община "Скоптсис" воняет непозволительным образом. Добавим к этому ацетон, уксусный ангидрит, соляную и виннокаменную кислоту, и мы можем констатировать характерный состав загрязнения воздуха. – Она повернула голову назад. – Дорогой Хейман, при помощи перечисленных мной продуктов можно превращать морфий в героин, но это процесс трудоемкий и опасный.

Мы выехали из Мо, и я включил "дворники", так как пошел дождь. Щетки "дворников" были съедены молью и почти ничего не стирали.

– Поразительно! – воскликнул Хейман спустя несколько секунд. – Вы превосходно разбираетесь в химии.

– У меня есть диплом. Заметьте, дорогой Хейман, что великий сыщик Эжен Тарпон и я отталкивались в своей дедукции от одних и тех же элементов: во-первых, это дело уходит корнями в Марсель, где комиссар Мадрье (мир праху его) что-то обнаружил, а во-вторых, что псевдорелигиозная община имеет возможность выделять большое количество ядовитых паров, не вызывая никаких подозрений у невежественных крестьян, уверенных в том, что община воняет ладаном. Почему вы ухмыляетесь, Тарпон? Вы ведь знаете, что мы можем ошибаться только в одном случае из двух.

– Вы действительно основывались только на двух элементах и ни на чем другом? – спросил я.

– Я советую вам сбавить скорость, – заметила Шарлотт. – Я что-нибудь упустила по вашей логике?

– Вы просто не знали всего, – сказал я. – Видите ли, прежде чем я стал заниматься этим чертовым делом, я получил заказ от одного фармацевта, подозревающего своего служащего в похищении денег из кассы.

Я рассказал им о проблемах господина Жюда и о том, как я прокатился в Дьепп, сидя на "хвосте" у Альбера Переса, выигравшего крупную сумму у американца.

– Разумеется, из этого я заключил, что именно Альбер Перес таскал деньги из кассы Жюда. Я не придал значения тому факту, что в тот вечер он выиграл, а предположил априори, что в другие вечера он проигрывал. Я решил, что в тот вечер ему просто повезло. Но я ошибся. За столом сидели двое типов, которые прикарманивали банкноты американца: Альбер Перес и шофер "пежо".

– А, все понятно, – заметил Хейман.

– В таком случае я начала распутывать не с того конца, – признала Шарлотт.

– Они не игроки. Они отмывают деньги.

– Ничего не понимаю, – сказала Шарлотт.

– Происхождение этих денег очень легко объяснить налоговой инспекции или полиции, потому что они были выиграны при свидетелях. Американец умышленно проигрывал Пересу и шоферу. Он не играл с нами, а платил им очень крупную сумму.

Шарлотт переваривала услышанное. И неожиданно она сказала то, что долго мучило меня в глубине подсознания, но что я еще до сих пор окончательно не осмыслил.

– Но это же потрясающе! – воскликнула она.

– Что потрясающе?

– Ну все это, то, что вы вышли на псевдообщину, которая производит наркотики... а за несколько дней до начала всего этого кошмара вы напали на след инкассатора, парня, который передает им деньги... Согласитесь, что это потрясающе!

– Да, потрясающе, – согласился я, – Но в таком случае это не случайно.

Мы вернулись в Париж в двадцать два часа. В двадцать два часа пятнадцать минут мы припарковали машину у дома Жюля и поднялись в квартиру. В двадцать два часа семнадцать минут я позвонил по домашнему телефону месье Жюда. Я не очень надеялся, что получу от него то, что хотел, учитывая, что в его глазах я был теперь затравленным зверем, за которым охотится полиция.

– Куда вы пропали? – воскликнул месье Жюд. – Я звонил вам минимум десять раз, но вас не было дома.

– Вы не читаете газет?

– Ничего, кроме "Энит". А в чем дело?

– Так. Не беспокойтесь, мое следствие продвигается. Я хотел узнать, предприняли ли вы что-нибудь за эти дни? Например, звонили ли вы в полицию или побеседовали с Альбером Пересом?

– Нет, но мне следовало бы позвонить! – крикнул месье Жюд. – Вы в курсе, что этот гнусный мошенник сбежал?

– Да, разумеется, – машинально солгал я, потому что месье Жюд был моим клиентом, которому я собирался предъявить счет на три тысячи франков, и это был мой единственный источник дохода в ближайшей перспективе – Да, разумеется, – повторил я, – но вы можете не волноваться: это не он таскал у вас деньги.

– Не он?

– Нет, у него не было в этом необходимости. Мне некогда сейчас вам все объяснять, но можете мне поверить. Как вы узнали, что он сбежал?

– Как узнал? Но он не вышел на работу в понедельник. Я попытался дозвониться до него, но никто не отвечал, и вчера я сам поехал к нему: жалюзи на окнах опущены, а дверь никто не открывает. Я уверен, что он сбежал.