Я вспомнил свой родной мир, вспомнил Империю, где прожил уже больше года. Мне показалось, что устами демоницы со мной говорит мой собственный разум. Поэтому с ней сейчас трудно было спорить. Я, конечно, мог просто отмахнуться, кто она, в конце концов, такая, чтоб ей возражать (по местным нравам и удар в зубы показался бы вполне адекватным ответом). Но и самому вдруг стало интересно разобраться в себе. Каким я вижу человеческий мир? Каким я его чувствую?

— Ты забываешь вот о чём: что человек говорит, в то он и верит. Если он говорит о добре и справедливости, он станет поступать именно так, как говорит. В том числе и с окружающими, — с улыбкой произнёс я, больше заинтересовавшийся её реакцией, чем собственным мнением на этот счёт.

— Потому что побоится собственных мыслей! — запальчиво ответила мне Маша. — Такие, как вы — не хозяева себе, а рабы собственного разума.

— Разве это плохо?

— Дикари! Справедливость — просто выгода! Расчёт! Господин справедлив к своему слуге, если хочет от него непомерных усилий к своей выгоде, или особенной преданности. Но преданность всё равно даёт не справедливость, а жестокость. Страх.

Я вдруг вспомнил пустошь нижнего демонического мира, взбеленившегося Ниршава — и Аштию, противостоящую ему своей спокойной готовностью что угодно бросить под ноги принципу справедливости. Пусть в ущерб себе, пусть и жестом, отдающим преимущество слабому. Если бы не видел этого собственными глазами, наверное, не поверил бы, потому что сомневался в своей решимости умереть за принципы. Даже если это мои принципы.

Но я видел. И теперь точно знал — есть глубины человеческого сознания, не вписывающиеся в простую и логическую схему. И слава этой сложности!

— Нет, не только. Что ты можешь знать о людях?

Демоница блеснула на меня желтоватыми от ярости глазами.

— Вы немощны хотя бы потому, что самим себе врёте. Кто врёт себе для собственного успокоения — представляет собой жалкое подобие разумного существа. Рисуете себе благостную картину своей натуры, мира, общества…

— А знаешь, чем каждый из нас сильнее каждого из вас? Мы не одни. Всегда есть тот, кто нас поддержит в трудной ситуации, не даст рухнуть в пропасть. А ты — одна. Где они, твои слуги? Страх мало чем помог тебе. Доброта и справедливость, пусть иногда и не совсем искренние, получается, эффективнее?

Она снова сверкнула на меня глазами, но ничего не сказала. Может быть, решила, что, если спор пойдёт дальше, я могу и рассердиться? Я держал в руках её жизнь, и это она тоже принимала как должное.

Позже, засыпая в одиночестве на вполне себе удобной, но почему-то не навевающей сновидений постели, я думал, что всё, как ни крути, познаётся в сравнении. Я ценил в имперцах искренность, а вот демоница видела в них лишь то, что мне докучало в собственных соотечественниках.

Но, может быть, умение создать вокруг себя иную реальность — это не порок человеческой расы, а благо? Преимущество? Всё то прекрасное, пробуждающее в душе свет, что создавали люди, порождалось не то чтобы ложью, но полуправдой. А вернее сказать — верой в повседневную власть того, что присутствовало в мире лишь редкими, но зато пронзительно-яркими моментами.

Может, и хорошо, что так? Тем более что никто и теперь не скажет наверняка, что такое правда. Какая она, правда? Даже сами люди видят её по-разному.

Аштия отправила меня в отпуск лишь спустя несколько дней после того, как крепость пала — убедившись, что тактическая цель и в самом деле достигнута. Я чувствовал себя настолько вымотанным, что никаких эмоций по поводу близкой встречи с женой не испытывал. Лишь подумал о демонице — едва ли разумно брать её с собой в Империю. Кстати, вот интересно — будет ли Моресна ревновать и негодовать? Считаются ли вообще отношения с представительницей нечеловеческой расы отношениями?

Аканша мой вопрос озадачил.

— Кхм… Ну, женщины — странный народ. Казалось бы. Понятно, что воин полжизни проводит в походах и где-то там обнимает женщин или демониц, но какое это имеет значение для семьи? Но они строят скорбные лица. Или вот демоница — вообще не человек. Но я слышал, кто-то из жён моего бывшего командира устраивала ему сцены. Ты ведь свою жену лучше всех знаешь.

— Мы с ней подобные вопросы не обсуждали. Никогда.

— Однако вероятность сцены мала, разве нет? Я слышал, твоя супруга из низов, и ваш брак неравный…

— Да при чём тут это! Знаешь, я просто до ужаса хочу домашнего покоя. А не скандалов, если они могут быть. Даже если их нетрудно будет прекратить.

— Так не говори ей. Оставь демоницу в обозе, да и всё.

— Но когда-нибудь её придётся привезти домой.

— Хе, да когда это будет?! Нашёл о чём сейчас волноваться. Сейчас сделай так, чтобы было уютно и тихо, а когда надо будет привезти трофей домой, тогда и решишь, как это сделать. И что сказать.

Аканш демонстрировал недоумение, мол, что тут сложного-то? А мне казалось, что проблема так и осталась проблемой, решение пока не брезжило. В самом деле — как в этом полигамном мире женщины воспринимают внесупружеские связи своих мужей?

Моресна была моей отрадой в этом мире. Нет, я не любил её так, чтоб перехватывало дыхание или темнело в глазах, чтоб считать минуты до следующей встречи. Но всё более и более ясно я осознавал, что не хочу обходиться без неё, не мыслю своего дома без её заботы. Мне хотелось, чтобы всё шло непременно так, как и раньше, и ради этого я был готов на многое.

В долгожданном отпуске она встретила меня восторженно и ласково, и мигом окружила вниманием, о котором мне мечталось в походе. Я грезил об этом почти каждый вечер, и теперь мечта воплощалась без обмана и изъятия. И дело было даже не во вкусной еде, чистом постельном и носильном белье и поцелуях. В Моресне жил внутренний покой, который она дарила мне. Без него всё остальное не было бы воплощённой мечтой.

— И как оно всё? — спросила жена с любопытством, когда мы лежали вместе, обнявшись, в неге и ласке шелковистых простыней. Восхитительный момент, момент наивысшего наслаждения и успокоения, когда женщина может просить у своего мужчины почти что угодно. В такие мгновения отказывать невыносимо.

— В смысле? — переспросил я, решив, что она спрашивает о ходе моей карьеры, и засомневался, что и как ей рассказать.

— Какой он — демонический мир?

— А-а… Мрачновато. Солнца никогда нет, из настоящей зелени только лишайники. А то, что там деревьями называется, на деле — самые что ни на есть натуральные живые существа. Хищные. Все источники воды надо проверять, прежде чем пить.

— А демоны страшные?

— Да разные. Когда дерёшься, не думаешь о том, как выглядит противник. Выжить бы.

Она разочарованно повела носом.

— А демоницы красивые?

— Кхм… Ну, как тебе сказать… Я не особенно-то их видел. Одну только. Бывшую правительницу одного из районов Аскеналя.

— О-о… Правительницу! Вроде Аштии Солор?

— Думаю, Аштия получается рангом повыше.

— А та демоница была красивая?

— Хм… Знаешь, среди демониц нет красивых. Они… зовущие. Вызывающие. Красивыми могут быть только женщины. Вот ты красивая.

Казалось, этот ответ совершенно успокоил Моресну. Аканш прав — женщины очень уж странные существа. Необъясним и таинствен ход их мыслей. Жена больше ни о чём меня не спрашивала.

Дом, обустроенный ею, поразил меня. Да, это не домишко, с которого я начинал. Пусть особняк мне не принадлежит, но я при нынешних доходах могу спокойно позволить себе снимать такой, и это уже кое-что значит. Здесь было по-настоящему уютно и удобно жить. Местные коммуникации подразумевали водопровод, канализацию, даже подобие центрального отопления — это уже было мне известно по жилищу купца Прахима Айми. Имелось и освещение на магическом принципе, такое же простое в обиходном использовании, как и электрический свет.

В своём новом доме я пользовался большинством благ, предлагаемых здешней цивилизацией. Конечно, большую их часть скорее могла оценить моя жена… Но и мне перепадало. Хорошо умеют жить местные богачи! Они умеют жить в любом мире. Везде и всюду богатым хорошо, ведь понятие комфорта не объективно, а сравнительно. Если ты живёшь хоть чуть лучше, чем окружающие, — ты уже счастлив.