— Зак, — коротко постучав, позвала Габриэлла и надавила на ручку двери. В комнате царил полумрак. Только тусклый свет от высокого металлического торшера спасал комнату от плотной темноты, образовавшейся благодаря наглухо задёрнутым шторам. Шум льющейся воды едва уловимым эхом отражался от бледно-серых стен, извещая о том, что хозяин спальни уже вернулся.

Габриэлла нервно огляделась и подошла к рабочему столу. Ноутбук, телефон, книги. На кресле чёрная сумка с документами. Она потянулась к его мобильнику, но, не осмелившись даже коснуться, отвернулась к кровати. Большой, мягкой и наполненной уймой сладких воспоминаний. Здесь он любил её, когда их роман только начался, пока не устал от постоянных утренних уходов Габриэллы к себе в спальню. Тогда Захария практически переехал в её комнату. Проводил ночи, брился, одевался. Она улыбнулась, и уже готовая отринуть все сомнения, бросила взгляд на пол. Украшение лежало возле правой ножки кровати и сияло множеством граней в неровном тусклом свете ночника. Такое же утончённое, женственное и невероятно прекрасное. Бриллиантовая цепочка Эммы. Обожаемая ей. Та, с которой она никогда не расставалась. Та, которую для неё сделал Захария.

Габриэлла резко наклонилась и, подхватив её, быстро спрятала в карман брюк. Что делает эта вещь в спальне Захарии? Что делает она практически в его кровати? Эмма любила это украшение, любила так же сильно, как и его создателя. Габриэлла почувствовала, что почва буквально уходит из-под ног, а отвратительная догадка на полной скорости врезается в мысли.

Той ночью Захария не пришёл к ней. А где он тогда был? Чем занимался? Неужели написанное в письме — правда, и её Зак состоял в любовных отношениях с собственной сестрой?!

Она снова вернулась к столу и, нервно оглянувшись, открыла сумку с документами. Бумаги, блокнот, письма. Габриэлла достала последние и начала просматривать. Что хотела найти, она и сама не знала. Может, увидеть похожий конверт или очередное приготовленное для неё послание. Габриэлла так увлеклась, что не заметила, как перестала литься вода, а светлая дверь тихо отворилась.

— Что-то ищешь? — мягко спросил Захария. Габриэлла замерла и, осторожно положив письма на стол, повернулась. Он стоял, лениво облокотившись о стену. Раздетый, только белое полотенце наброшено на бёдра. Вся поза выражала крайнюю расслабленность и незаинтересованность происходящим, вот только глаза пугали. Потемневшие от злости, холодные и абсолютно чужие.

— Ручку, — натянуто улыбнувшись, ответила Габриэлла. — Надо было кое-что записать, — понимая, что говорит абсолютные глупости, продолжила она.

Захария оттолкнулся от стены и подошёл к ней.

— Вот эту? — Он взял в руки ручку, лежавшую на открытом телефонном справочнике, и протянул Габриэлле.

— Зак, я…

— Тш-ш… — приложив ей палец к губам, шепнул он. — Теперь я буду говорить. — Захария провёл костяшками пальцев по её скуле, спустился ниже, лаская шею, потом обхватил тонкое горло и сжал.

— Какую правду ты ищешь, Габриэлла? Какие ответы хочешь получить? — Она открыла рот, но сказать не смогла ни слова, только вздрогнула всем телом, когда он сильнее сжал горло. — Дрожишь? Боишься меня? — почувствовав её страх, произнёс Захария. — Мало боишься, раз осмелилась рыться в моих вещах! — Он чуть ослабил хватку и, наклонившись к её уху, прошептал: — Габриэлла, дорогая, тебе знакомо такое выражение: любопытство — сгубило кошку? — Захария разжал пальцы и, обхватив её талию, стремительно привлёк к себе.

Она чувствовала, как бешено стучит сердце, как пульс пойманной птицей бьётся в горле. Было страшно, но выбора нет. Габриэлла знала, что единственная власть, которую она имела над ним, это его неукротимое желание к ней. Магия её тела. Его огонь. Их страсть.

Она привстала на цыпочки и коснулась его губ своими. Сначала осторожно, боясь, что он оттолкнёт, потом, не встретив сопротивления, её язык скользнул внутрь и сплёлся с его. Поцелуй был глубокий, долгий и наполненный желанием. Как бы Габриэлла не желала остаться бесстрастным участником происходящего, выходило плохо. Она хотела его так же сильно, как и он её. Страх, сомнения и недоверие отступили на второй план, куда-то в дальний уголок сознания, оставив только вожделение. Габриэлла таяла от требовательных и умелых прикосновений его рук. Сходила с ума от жарких губ, оставлявших невидимые ожоги на её коже. А её душа пела, когда она ловила его изменившийся взгляд: ласковый, родной, бездонный.

Полотенце Захарии давно соскользнуло с бёдер, а одежда Габриэллы хаотично летела в сторону. Его желание было настолько очевидным, что она абсолютно не удивилась, когда он резко повалил её на кровать и обхватил запястья рукой.

— Зак, что ты делаешь? — изумлённо произнесла она. Габриэлла встрепенулась под ним, но ничего не добилась. Захария придавил её тело своим, и единственное, что ей оставалось — дышать. Туман, поселившийся в голове от сладких поцелуев рассеялся, оставив после себя сначала недоумение, затем панику. Габриэлла не могла поверить в происходящее: по её запястьям скользнула тонкая ткань, и они оказались крепко привязаны к изголовью кровати. Она стряхнула с себя оцепенение и дёрнула руками в тщетной попытке освободиться. Не туго, но надёжно.

— Зак… — пискнула Габриэлла. Она боялась. Всегда боялась беспомощности.

— Успокойся, я всего лишь хочу преподать тебе урок доверия. — Он нежными короткими поцелуями касался её губ и щёк, а потом отстранился и, посмотрев прямо в глаза, вкрадчиво напомнил:

— Ты ведь моя, Габриэлла.

Потом мир погрузился во тьму. Захария осторожно завязал ей глаза и провёл кончиками пальцев по обнажённому телу. Не осталось ничего, кроме ощущений, звуков и прерывистого частого дыхания. Габриэлла пыталась расслабиться, чтобы не чувствовать удушающую тяжесть охватившей каждый дюйм тела паники. Но не могла. Ей было страшно, а когда ложбинки на груди коснулось что-то металлическое и холодное, она вздрогнула.

Захария обвёл полушария груди и медленно начал двигаться вниз, вызывая каждым ледяным прикосновением волну мурашек, но не тех, которые появлялись, предвкушая удовольствие, а тех, которые вызывал холод и страх. Он ненадолго задержался на плоском животе, и Габриэлла только сильнее стиснула кулаки, больно впиваясь ногтями в ладони, когда ощутила холод металла в самом интимном месте. Воображение ярко и красочно начало рисовать разнообразные догадки, одну ужасней другой, а испуг тяжёлым чёрным клубком осел в животе, вызывая болезненные спазмы.

Габриэлла уже готова была взвыть от бессилия или закричать во всё горло, когда холод сменился жаром. Его пальцы нежными крыльями бабочки порхали по её бёдрам, а язык трепетно коснулся клитора. Захария искусно, со знанием дела, выводил замысловатый рисунок, оживляя её дрожащее замёрзшее тело. Габриэлла не хотела показывать, какую бурю в ней вызывают его ласки. Не желала обнаруживать ту власть, которую он имеет над её телом, но и оно предало её. Тихий стон против воли сорвался с приоткрытых губ, а низ живота заныл в предвкушении. Она часто задышала и подалась бедрами ему навстречу. На контрасте страха и желания, холода и жара все ощущения стали чётче и во сто крат острее, а стоны больше не были едва различимыми. Габриэлла хотела, чтобы Захария взял её, и он брал.

Оргазм невесомым шелестом омыл её тело, доставив хрупкое деликатное наслаждение, но этого было мало. Габриэлла желала его. Сейчас ей нужен был сам Захария. Только он мог принести облегчение, утолить чувственный голод и заставить забыть обо всём.

— Ты нужен мне, Зак… — простонала Габриэлла и вновь дёрнула руками.

Захария стремительно накрыл её тело и одним движением развязал шёлковый галстук. Она потянулась свободными руками к повязке на лице, собираясь освободиться.

— Не надо, — тихо попросил он и полностью вошёл в неё.

Габриэлла обняла его за плечи и выгнулась навстречу очередному сильному толчку. В полной темноте она ощущала каждое движение особенно ярко. Тело казалось невероятно живым, отзывающимся на малейшую ласку, а голова абсолютно свободной от сомнений, запретов или внутренних барьеров. Это было больше, чем страсть, сильнее, чем любовь. Острая потребность принадлежать, растворяться полностью, терять себя в самом тёмном древнем чувстве. И Захария испытывал то же самое, в этом Габриэлла не сомневалась. Они оба сгорали в огне всепоглощающего желания, и это пугало.