– Слушай, Женя, а почему ты так обрадовался возможности смотаться из нашей реальности? Кажется, приключений тебе и там хватало.

– Ну, как сказать… У вас же цивилизация, народу полно… Со всеми вытекающими последствиями.

– Тебе было тесно и душно?

– Дело не в этом. Помнишь, посредник сказал, что по натуре я воин, а не солдат. Вот у нас в Поселке все полноценные мужчины были такими, и здесь у всяких Оленей-Бизонов – то же самое. А в твоем мире воинов нет вообще.

– Это как же?

– А вот так! Ты представляешь разницу между воином и солдатом?

– Смутно…

– По-моему, она очень четкая: воин – это тот, КТО воюет, а солдат – это тот, КЕМ воюют! Понимаешь?

– Почти. Воины в твоем понимании у нас все-таки есть: генералы, маршалы…

– И президент – главный из них? Может быть, это и так, но все остальные – солдаты. Сколько бы ни показывали по телевизору всяких суперменов, все они действуют или по приказу, или, по сути, являются разбойниками, которые нарушают ваши законы. У меня барьер, психологическая несовместимость с вашей цивилизацией: защищать надо себя и своих друзей, а все остальное может идти сам знаешь куда.

– М-да… А тебе не кажется, Женя, что наши друзья-Бизоны последнюю пару часов ведут себя как-то странно? – спросил Николай, всей душой надеясь на отрицательный ответ. – Ведь они, похоже, переговариваются жестами, только это почти незаметно.

– Они и стараются, чтобы было незаметно, – улыбнулся напарник. – И не надо их так откровенно рассматривать, мы просто беззаботно болтаем на непонятном для них языке. Хочешь еще о моей, так сказать, несовместимости с твоим миром? Тогда слушай и смотри на меня. За Бизонами следи боковым зрением и не делай озабоченное лицо.

Это было уже давно – я тогда еще не перестал удивляться вашей жизни. Иду как-то вечером по микрорайону. Подкатывают ребята – человек пять. Мне и сейчас в вашем мире на глаз дают лет шестнадцать-семнадцать, а тогда я, наверное, лет на тринадцать-четырнадцать выглядел. А эти явно старше, крупнее и сильнее, конечно. Ты, наверное, представляешь, как такие наезды происходят: скучно ребятам, гормоны в крови бродят… Я на них смотрю и понять не могу: здоровые парни, а прицепились к пацану-задохлику. Зачем? У нас в Поселке обидеть слабого – это не грех, но и не подвиг же! Тут нечем хвастаться, хотя никто и не осудит. А эти глумятся, друг перед другом выпендриваются: то да се, мол, деньги давай! Была у меня с собой какая-то мелочь, даю и смотрю, что будет. А ничего: деньги забрали и дальше наезжают – бить, значит, хотят! Я бы, может, и дернул бы стометровку от них, как ты советовал, но мне интересно стало. Выбираю среди них главного (здоровый, гад!) и слегка ему пару раз по корпусу – по лицу бить не стал, уж больно прыщей много. Потом выкручиваю руку за спину и спрашиваю: «Ты зачем это?» И почти взрослый парень начинает скулить: «Дяденька, прости засранца! Я больше не буду!» Ну, ладно, отпускаю – все равно, думаю, он уже в дерьме. И, в качестве благодарности, чуть не получаю бутылкой по голове! Я много твоих лекций прослушал на эту тему, но отказываюсь понимать, почему мне нельзя укладывать таких мальчиков на асфальт с летальными повреждениями? Чтобы они, подонки, взрослыми не стали, чтобы детей таких же не нарожали! Точнее, я не понимаю, почему ты мне это запрещаешь? Как будто не знаешь, что в тюрьму я не пойду ни под каким видом, а жить до старости никому обещаний не давал.

– Тяжело с тобой, – вздохнул Николай. – Интересно, почему Бизоны повернули в маленькую протоку? До сих пор мы все время шли по самой большой воде.

– Наверное, скоро узнаем. Ты хорошо плаваешь?

– Прилично.

– А грести умеешь?

– С кормовым веслом я могу, но не более того. Ни маневра, ни скорости от меня ждать не придется.

Напряжение росло, и болтать Николаю совсем расхотелось. Протока сузилась метров до тридцати и плавной дугой загибалась влево; обзора нет ни вперед, ни назад, зато с любого берега можно достать стрелой или копьем – прекрасные мишени! Две лодки, что были впереди, сократили дистанцию и шли теперь почти вровень справа и слева. В каждой по три человека: один гребет на корме, другой, стоя на колене, подрабатывает веслом на носу, а третий сидит в середине с луком наготове.

– Женька, по-моему, тебе пора забрать карабин.

– Давай. И патроны. Если будем в воде, выбирайся на правый берег и двигайся вверх по течению. Выплывешь в ботинках? Тогда расшнуруй, чтобы сразу сбросить. Только учти – с лодкой нельзя расставаться до последней возможности. И улыбайся, Коля, улыбайся!

– Стараюсь. Может, забрать у него весло?

– Попробуй.

Придерживаясь за борта, Николай повернулся к гребцу:

– Тебя зовут Хмурое Утро, воин?

– Да.

– Далеко ли до границ земли, где охотится племя Кеты?

– Близко.

– Тогда слушай меня: сейчас ты положишь весло и займешь мое место.

– Нет!

Николай превратил свою улыбку в оскал:

– Ты сделаешь так, Хмурое Утро! Не заставляй воинов Евражки показывать свою силу! – Он достал сигарету, прикурил, прикрыв ладонью огонек зажигалки, и выпустил дым изо рта и носа. – Ты сядешь на мое место и приготовишь свой лук и стрелы. Делай так, или умрешь!

Этот маневр явно не входил в планы воина-Бизона, но у него не хватило духу сопротивляться. Оказавшись на корме, Николай немедленно пожалел, что затеял все это: весло оказалось безобразно тяжелым, а лодка решительно не желала двигаться по прямой. Он боролся минут десять, пытаясь вспомнить давно забытый навык: на себя вдоль борта, а потом вправо, на себя – и вправо…

Когда это длинное кожаное корыто начало хоть немного слушаться, Николай обнаружил, что протока кончается, и впереди что-то вроде глубокого переката с довольно быстрым течением. Две лодки, шедшие почти рядом, теперь оказались далеко впереди, а задние, кажется, продолжают держать дистанцию. Хмурое Утро ведет себя как-то странно: крутит размалеванной головой и, похоже, не собирается готовить лук. «Или у него его нет? – перепугался Николай. – Вчера же был: лежал вдоль борта прикрытый меховой рубахой, а сегодня… Как же я не заметил?!»

– Где твой лук, Хмурое Утро?

Воин не ответил, и Николай пихнул ногой скомканную шкуру на дне: под ней не оказалось не только лука и колчана со стрелами, но и боевого топора, с которым Хмурое Утро, кажется, вообще никогда не расставался!

Лодку почти без помощи гребца вынесло в основное русло, и простор распахнулся во все стороны. Николай глянул вперед и вверх…

– Что это?! – Он чуть не упустил весло, пытаясь показать: высоко в небе над долиной сверкнул, отражая лучи солнца, какой-то предмет.

– И-и-и-ай-хо-о-о!!! – заорали воины на передних лодках.

– И-и-и-ай!! – подхватили те, что были сзади.

После этих воплей голос напарника прозвучал спокойно и тихо:

– Не туда смотришь, Коля.

Знакомый медик когда-то сказал, что у Женьки имеет место «повышенная острота зрения». У Николая такой аномалии не было, но и он разглядел, что темная полоса впереди – не мыс и не изгиб берега, а целая толпа лодок, почти перегородившая русло. Они еще очень далеко, но две лодки Бизонов, которые ушли вперед, теперь в два весла несутся назад. Николай оглянулся: задние лодки тоже уходят!

– Куда?!! – заорал он и всем телом подался влево, почти повиснув над водой.

Женька успел сделать то же самое: деревянный каркас затрещал, заскрипели узлы креплений, но их кожаная посудина, приняв полсотни литров воды, все-таки выровнялась. Хмурое Утро вынырнул метрах в десяти и без всплесков, не оглядываясь, поплыл наперерез ближайшей лодке Бизонов. В точке встречи кормовой гребец убрал весло и лег на дно. Хмурое Утро ухватился за корму и одним рывком перебросил свое мускулистое тело с потеками краски внутрь судна. Через мгновение он уже сидел в центре, а гребцы вновь работали веслами. Еще через пару минут вся эскадра скрылась за изгибом протоки.

– Нам туда не надо, Коля.

– Мог бы не говорить – все и так ясно. Кажется, мы наделали кучу ошибок.