– Мы вернёмся через два часа, – бросила она молодому человеку, схватила папки, которые тот свалил ей на стол, и заторопилась к двери. Оглянувшись, Клара сказала Джонатану: – Поедемте со мной.

На улице она наклонилась к нему и прошептала:

– Его зовут Фрэнк, он работает в другой моей галерее. Современное искусство! – И она поправила бюстгальтер.

Ошеломлённый Джонатан открыл перед ней дверцу машины. Клара перебралась через рычаг переключения скоростей в противоположное кресло.

– У нас руль не с той стороны, что у вас, – со смехом напомнила она и исторгла из двигателя «Купера» надсадный рёв.

Галерея в Сохо оказалась раз в пять больше галереи в Мейфэре. Живопись, представленная в ней, не относилась к сфере, в которой Джонатан разбирался, однако он опознал две работы Баскья, две Энди Уорпола, одну Бейкона, одну Виллема де Коонига, а также скульптурные композиции Джакометти и Чиллиды.

Клара посвятила полчаса беседе с клиентом, посоветовала ассистенту перевесить две картины, проверила, тщательно ли протёрта мебель, незаметно проведя по поверхности пальцем, подписала два чека, поданные в оранжевой папке молодой женщиной с рыжими и зелёными прядями волос. Потом она подсела к компьютеру, тоже своего рода произведению искусства, чтобы написать несколько писем, и, удовлетворённо переведя дух, предложила Джонатану съездить с ней к коллеге. Фрэнка по её просьбе предупредили, что его ожидание в Мейфэре немного затянется. После этого, попрощавшись с четырьмя работниками галереи, они укатили.

Клара смело носилась по узким улочкам Сохо, прежде чем втиснуться на единственное свободное местечко на Грик-стрит. Джонатан ждал, пока она договорится о приобретении какого-то монументального скульптурного произведения. На Альбермарл-стрит они вернулись уже днём. Привезённая утром картина оказалась не той, которую мечтал увидеть Джонатан, но её красота не позволила ему разочароваться.

Приезд фотографа прервал хрупкую интимность, даровавшую счастье обоим, хотя они не торопились в этом признаваться. Пока Джонатан занимался экспертизой картины, Клара возилась за письменным столом, разбирая бумаги и делая записи. Время от времени она поднимала на него глаза, он то и дело поступал так же. В редкие моменты, когда их взгляды встречались, оба спешили опустить глаза, стесняясь совпадения своих чувств.

Питер провёл день в офисе «Кристиз», готовясь к аукциону. Он собрал прошлые клише и отбирал те, которые можно было поместить в его каталоге. Он часто бегал к своим администраторам, демонстрируя, что сумеет все вовремя устроить, но больше времени проводил, запершись в архиве. Сидя перед дисплеем компьютера, подсоединённого к одному из крупнейших частных банков данных, какие только существуют в области торговли живописью, он перебирал статьи о Владимире Рацкине и репродукции его работ, появившиеся за столетие. Административный совет, который должен был принять окончательное решение, перенесли на завтра, но Питера все равно не покидало ощущение, что ворот его рубашки – это неуклонно затягивающаяся намыленная петля.

Вечером, найдя Джонатана в гостинице, он потащил его на светский раут, хотя друг больше всего на свете ненавидел эти сборища. Но требования профессии неумолимы: пришлось Джонатану корчить хорошую мину на представлении мюзик-холла, на котором собрались и крупные коллекционеры, и перекупщики произведений искусства. Но хватило его ненадолго: как только представление закончилось, он сбежал без оглядки. На улицах Ковент-Гарден он попытался представить себе жизнь, которая кипела здесь в прошлом. Тогда роскошные фасады были в плачевном состоянии, улицы района, ныне одного из самых престижных в огромной метрополии, тонули в нечистотах. В слабом свете фонаря он мог наткнуться здесь сто пятьдесят лет назад на русского художника, рисовавшего углём торопившихся на рынок и с рынка прохожих.

Питер тем временем встретил свою давнюю знакомую-итальянку, ненадолго, проездом, заглянувшую в Лондон. Немного поколебавшись, он пригласил её после представления в ночной клуб. В конце концов, решающее заседание должно было состояться днём, когда он обычно испытывал душевный подъем. Когда они с Мелёной, рука об руку, вошли в клуб, часы показывали всего лишь полночь.

Джонатан встал рано. Питера не оказалось в холле в назначенное время, и он неторопливо направился в галерею. Там его ждала решётка на витрине. Он купил газету и решил подождать Клару в кафе. Немного погодя там объявился молодой Фрэнк с предназначенной Джонатану запиской:

«Дорогой Джонатан, извините, что я не пришла, сегодня утром я занята. Картину примет вместо меня Фрэнк, он, разумеется, впустит вас в галерею. Знаю, как вам не терпится увидеть сегодняшнюю картину! На сей раз я предоставляю вам полную свободу: освещайте её, как хотите, я знаю, что у вас получится чудесно. Я подъеду, как только сумею. Желаю вам прекрасного дня в обществе Владимира. Как бы мне хотелось присоединиться к вам обоим!

Сердечно Ваша, Клара».

Он в задумчивости сложил записку и спрятал её в карман.

Когда он поднял голову, Фрэнк уже был в галерее. У входа остановился неизменный утренний фургон. Джонатан остался сидеть за стойкой: ему захотелось перечитать записку Клары. В 11 часов он пришёл к Фрэнку, но и к полудню они не обменялись даже словечком. Бригадир рабочих предупредил, что распаковка займёт на этот раз больше времени. Джонатан посмотрел на часы и вздохнул. У него почему-то не было желания любоваться уже вывешенными картинами.

Стоя у окна, он сначала считал проезжающие по улице машины, потом прикидывал, сколько уйдёт времени у контролёра-парковщика, чтобы выписать протокол. Он насчитал семь новых посетителей в кафе напротив, четверо из которых пили и ели внутри. Потом прикинул высоту уличного фонаря: всего-навсего два с чем-то метра. Когда на улице появился красный «купер», Джонатан перестал дышать; но машина проехала, не остановившись. Он вздохнул, подошёл к столу Клары и снял телефонную трубку.

– Ты где? – спросил он Питера.

– В аду! У меня чудовищное похмелье, а тут ещё собрание начинается на час раньше…

– Ты собрался?

– Уже четыре раза глотал аспирин, если ты об этом, и подумываю о пятой таблетке. А почему у тебя такой голос? – спросил Питер, когда Джонатан уже собрался вешать трубку.

– Что у меня с голосом?

– Ничего особенного. Можно подумать, что ты только что с похорон собственной бабушки.

– Увы, старина, с тех пор уже минуло много лет.

– Прими мои соболезнования. И не сердись, у меня от страха поджилки трясутся.

– Я с тобой. Крепись, всё будет хорошо.

– Положив трубку, Джонатан стал от нечего делать наблюдать за Фрэнком, возившимся в задней комнате.

– Вы давно здесь работаете? – спросил он его, кашлянув.

– Мисс Клара наняла меня три года назад, – ответил молодой человек, задвигая ящик с документами – Вы с ней хорошо ладите? – задал Джонатан следующий вопрос.

Фрэнк удивлённо посмотрел на него и молча продолжил работу. Прошёл час, прежде чем Джонатан опять нарушил молчание: он предложил Фрэнку пойти съесть по гамбургеру, но тот оказался вегетарианцем.

В зале заседаний Питер опустился на единственное свободное место за большим столом из красного дерева. Устроившись в кресле поудобнее, он стал ждать своей очереди. Каждый раз, когда кто-нибудь из коллег брал слово, ему чудилось, что у него в ушах маневрирует на ржавых гусеницах целая танковая дивизия, а виски ломило, как от близких залпов крупнокалиберных орудий. Заседанию не было видно конца. Наконец сосед Питера справа закончил презентацию, и слово предоставили ему самому. Члены совета листали розданные им досье. Он подробно изложил расписание своих торгов, уделив особое внимание аукциону в Бостоне в конце июня. Когда он сообщил о своём желании предложить там среди прочего только что выставленные картины Владимира Рацкина, по собравшимся пробежал шепоток. Слово взял председатель, он же директор. Он напомнил, что клиентка, предлагающая картины Рацкина, – крупная галеристка. Если она доверит эти полотна компании «Кристиз», то будет вправе ждать особого внимания к ним. Торопить события нет необходимости. Вполне подойдут и торги, намеченные в Лондоне во втором квартале.