Машина Клары ехала по узкой дороге к загородному дому, лайнер в эти минуты чертил в небе белую полосу. Уже вечером с печатных станков в типографиях «Нью-Йорк тайме», «Бостон глоб» и «Фигаро» сойдут газетные страницы с таким сообщением:

«ПОДТВЕРЖДЕНА ПОДЛИННОСТЬ ПОСЛЕДНЕЙ КАРТИНЫ ВЕЛИКОГО РУССКОГО ХУДОЖНИКА

Нашлось главное полотно художника Владимира Рацкина, исчезнувшее более ста сорока лет назад. Картина, официально опознанная знаменитым экспертом Джонатаном Гарднером, должна стать украшением престижных торгов, устраиваемых аукционным домом «Кристиз» в Бостоне 21 июня. Молоток аукциониста будет в руках Питера Гвела».

Такая же заметка появится в отделе «Искусство» итальянской «Корьерре делла Сера», её воспроизведут на первых страницах три международных журнала искусства. Четыре европейских и два американских телевизионных канала решат послать на аукцион своих корреспондентов.

Джонатан прилетел в Бостон под вечер. Когда он включил свой мобильный телефон, «ящик» коротких сообщений оказался набит доверху. Такси привезло его в старый порт. Сев на террасе кафе, памятного ему и Питеру, он позвонил другу.

– Ты уверен, что хорошо подумал? Это не безрассудство? – спросил лучший друг.

Джонатан прижал телефон к уху.

– Питер, если бы только мог понять, что со мной творится!

– Не требуй от меня невозможного. Вникнуть в твои чувства – это ещё куда ни шло, но понять абракадабру, которую ты сейчас на меня вывалил, – нет уж, уволь! Даже слушать не желаю. Хочешь доставить мне удовольствие – никому об этом не рассказывай, особенно Анне. Если удастся избежать распространения этого бреда по всему городу, объявления тебя умалишённым и заточения в соответствующее заведение, будет славно, особенно, знаешь ли, за три недели до аукциона.

– Плевать мне на аукцион, Питер!

– Вот и я говорю: здорово тебя зацепило! Сделал бы рентген, что ли, вдруг у тебя аневризма сосуда в черепе? Чего доброго, лопнет!

– Брось пороть чушь! – взвился Джонатан. Оба помолчали, потом Питер попросил прощения.

– Мне очень жаль…

– А мне каково! до свадьбы осталось всего две недели. Я даже не знаю, как разговаривать с Анной.

– Поговорить все равно придётся. Лучше поздно, чем никогда, не станешь же ты жениться против своей воли, только потому, что уже разосланы приглашения! Если ты так влюблён в эту женщину в Англии, как говоришь, то подумай о своей жизни, действуй! Тебе кажется, что ты крупно вляпался, но знал бы ты, как я тебе завидую! Как хотел бы вот так влюбиться! Это дар свыше, не пренебрегай им. Я побыстрее покончу с делами и вернусь из Нью-Йорка уже завтра, чтобы быть рядом с тобой. В полдень встретимся в кафе.

Джонатан прогуливался по набережной. От тоски по Кларе ему хотелось выть. К тому же через несколько минут он собирался ехать домой, чтобы выложить всю правду Анне.

Дом он нашёл погруженным в темноту. Он долго звал Анну, но ответа не было. Он поднялся к ней в мастерскую и там, на столе, увидел фотографии. На одной они с Кларой были запечатлены лицом к лицу перед аэропортом. Джонатан обхватил руками голову и упал в кресло Анны.

Она вернулась только ранним утром. Джонатан уснул на первом этаже, на диванчике в гостиной. Она сразу пошла на кухню, даже не поздоровавшись. Налила в кофеварку воды, насыпала в фильтр кофе, нажала кнопку. Потом поставила на рабочий стол две чашки, достала из холодильника пакет с тостами, сняла с полки над раковиной две тарелки, положила на стеклянную маслёнку нож – все это в гробовом молчании. Единственными звуками были её звонкие шаги по плиточному полу. Снова открыв холодильник, она всё-таки соизволила обратиться к Джонатану:

– Кажется, ты всегда ешь на завтрак клубничный конфитюр?

Джонатан хотел подойти к ней, но был остановлен угрожающим взмахом ножика для масла. Он уставился на двухсантиметровое лезвие с круглым кончиком.

– Перестань, Анна. Нам надо поговорить.

– Нет! – крикнула она. – Говорить не о чём!

– По-твоему, было бы лучше, если бы мы признали свою ошибку через полгода или через год?

– Замолчи, Джонатан, замолчи!

– Анна, мы уже много месяцев ломаем эту комедию – готовимся к свадьбе, я старался, как мог, мне хотелось, чтобы мы любили друг друга, искренне хотелось! Но чувствам нельзя лгать.

– А женщине, на которой хочешь жениться, лгать можно, да?

– Я приехал, чтобы сказать тебе правду.

– На каком этапе своей «правды» ты нашёл силы сделать это, Джонатан?

– Вчера, когда я её осознал. Я каждый вечер звонил тебе из Лондона, Анна.

Анна схватила сумку, открыла её и достала ещё один конверт с фотографиями, чтобы швырнуть их по одной Джонатану в физиономию.

– Вот ты на террасе кафе во Флоренции, вот в такси на площади Согласия, вот в этом ужас ном английском замке, вот в ресторане в Лондоне… Все это – в один и тот же день? Только за позавчера?

Джонатан посмотрел на фотографию Клары, упавшую к его ногам, и у него ещё сильнее сжалось сердце.

– Давно ты устроила за мной слежку?

– Как получила от тебя факс, в котором ты назвал меня «Кларой», так и устроила! Полагаю, её так зовут?

Джонатан не ответил, и Анна перешла на визг.

– Её зовут Кларой? Говори, я хочу слышать, как ты произносишь имя той, которая ломает мне жизнь! Что, трусишь?

– Не Клара сломала наш союз, мы сделали это сами, без посторонней помощи. Мы оба любой ценой старались вести одинаковую жизнь, но наши тела уже не соприкасались.

– Это утомление от приготовлений к свадьбе, Джонатан. Мы же не животные!

– Анна, ты меня больше не любишь.

– Можно подумать, что ты сходишь с ума от любви ко мне!

– Я оставлю тебе дом, я уйду сам.

Её взгляд был невыносим.

– Ничего ты мне не оставишь, потому что не покинешь этих стен. Тебе не удастся просто так выскочить из нашей жизни, Джонатан. Свадьба состоится. В субботу 19 июня, ровно в полдень, хочешь ты этого или нет, я официально сделаюсь твоей женой и останусь ею, покуда нас не разлучит смерть.

– Ты не можешь меня принудить жениться на тебе, Анна, как бы тебе этого ни хотелось.

– Могу, Джонатан, поверь, могу!

Неожиданно Анна присмирела, её взгляд стал другим, руки, до этого судорожно прижатые к груди, упали, морщины ярости на лице одна за другой разгладились. Она развернула на рабочем столе газету. На первой странице красовалась фотография: Джонатан и Питер.

– Прямо поздравительная открытка, правда, Джонатан? Только у меня к тебе вопрос… Когда пресса узнает, что эксперт, подтвердивший подлинность картины, которая побьёт рекорды стоимости продажи на торгах последнего десятилетия, на самом деле является любовником женщины, выставившей её на продажу, то' кто первым сядет в тюрьму за мошенничество – Клара или ты? Как ты считаешь, Джонатан?

Он смотрел на Анну, не в силах шелохнуться. Ему казалось, что у его ног разверзлась бездна.

Она взяла газету и принялась ироническим тоном читать статью.

«Эта картина с неведомым прошлым, обнаруженная владелицей известной галереи, объявлена экспертом Джонатаном Гарднером подлинной. Знаменитая компания „Кристиз“ и аукционист Питер Гвел выставляют её на продажу…» Твой дружок лишится профессии и получит два года тюрьмы условно за сообщничество. Ты тоже лишишься своего драгоценного звания, но благодаря мне отделаешься всего пятью годами. Мои адвокаты постараются убедить присяжных, что главный организатор этого мошенничества – твоя любовница.

С Джонатана было довольно. Он отвернулся от неё и пошёл к двери.

– Подожди, не уходи, – сказала Анна с нервным смешком. – Позволь зачитать ещё несколько строчек, ты их герой, суди сам… «Благодаря авторитетному установлению подлинности, произведённому Джонатаном Гарднером, цена картины, предварительно оцениваемой в два миллиона долларов, может вырасти на аукционе в два-три раза».

Анна поймала его в холле за рукав и принудила обернуться.