Прошло два месяца, прежде чем сломанная нога Лизы окончательно зажила. Лиза все еще не выходила из комнаты, но скучать было некогда: навестивший ее Пол любезно прихватил с собой из конторы всю канцелярскую работу, которой давно уже надо было заняться.

— Здесь почти совсем нечего делать, — заверил он Лизу, затаскивая последнюю доверху забитую бумагами огромную коробку и ставя ее к еще нескольким таким же, практически заполонившим небольшую комнатку, и удалился.

Но девушка была ему благодарна за кучу работы. Только занимая себя делом, она могла не думать о пропавшем отдыхе и не представлять — в который раз! — пленительных морских пейзажей и не клясться, что она все же поедет на какой-нибудь курорт. Когда-нибудь. Может быть, даже летом, хотя Пол и не любит, когда ее кто-то замещает. А она и так в самые горячие месяцы не брала даже выходных. Но хорошего понемножку.

Еще чаще Лиза думала об Энгусе. Я должна, говорила она себе, выяснить о нем как можно больше, ведь я практически ничего о нем не знаю. И она еще и еще раз прокручивала в уме каждую секунду, что он провел с ней в больнице, вспоминая каждую, самую незначительную деталь: как он сидел на слишком маленьком для него стуле, как улыбался, как говорил…

Лиза никому не рассказывала об Энгусе. Ни друзьям, ни Полу. Это был секрет, ее секрет. Она инстинктивно чувствовала, что, рассказав о нем кому-нибудь, лишь причинит себе боль, но утешения не найдет.

Да она и не увидит его больше. Этот привлекательный незнакомец появился и тут же исчез, как мечта, которая никогда не сбудется.

Лиза была абсолютно уверена в этом, но три месяца спустя, подметая пол, она увидела письмо, лежащее на коврике в прихожей, и, внезапно испугавшись чего-то, дрожащими руками подняла его.

Еще не вскрывая конверта, она поняла, от кого оно. В фирменном конверте, надписанное черными чернилами и со штампом Лондона, оно могло быть только от Энгуса Гамильтона, поскольку других знакомых в столице у Лизы не было.

Письмо было кратким и категоричным. Энгус вместе с несколькими друзьями отправлялся в круиз и предлагал ей присоединиться к ним. «И не смейте, — читала девушка, сидя на софе в крошечной гостиной, — даже думать об отказе. Только так я смогу успокоить свою совесть и искупить вину за происшедшее». В конце был постскриптум: «Я убежден, что на сей раз вы вернетесь домой на своих ногах».

Разумеется, она не собиралась соглашаться, дабы успокоить его совесть. Кинув письмо в сумочку, чтобы никто не увидел его — хотя она жила одна, Лиза стала убеждать себя, почему она не может принять приглашение Энгуса Гамильтона.

Во-первых, именно она не смотрела, куда шла, и виновата в случившемся опять же только она. С первого взгляда предложение кажется очень даже заманчивым, но она слишком часто вот так же срывалась вслед за родителями, вдохновленными прекрасными, как им вначале казалось, идеями, и к чему это потом приводило, она очень хорошо помнила. Прежде чем на что-то решиться, надо все хорошенько обдумать — золотое правило, которому Лиза следовала уже несколько лет. Когда спокойно сядешь и задумаешься, все вещи предстанут в истинном свете, и многие предложения, кажущиеся заманчивыми, окажутся вовсе не такими.

Когда погибли ее родители, Лизе было всего семнадцать лет, и она стремилась к тому, что для других девушек ее возраста было предметом глубокой ненависти: к возможности позвонить домой, возможности, уютно устроившись в кресле перед окном, любоваться изменяющимися со сменой времени года окрестностями, жить в одном и том же доме, где было бы безопасно и уютно. И конечно же, не позволять импульсивным, бездумным решениям управлять ее жизнью. Никогда, ни за что на свете. Это слишком рискованно.

Лиза хорошо помнила выражение лица Энгуса. Жалость — вот что сквозило в его глазах, пока он говорил с ней в больнице. И именно из жалости он и приглашает ее в круиз.

Ее родители тоже относились к ней с изрядной долей сострадания. Как они, такие подвижные, с бьющей через край неудержимой энергией, смогли произвести на свет подобное тихое и робкое создание? Они не могли понять, как можно прожить целый год на одном и том же месте, видя одни и те же лица, тот же пейзаж из окна, а Лиза не могла понять, как можно так часто переезжать.

И внезапно ей захотелось принять приглашение Энгуса, хотя бы для того, чтобы доказать самой себе, что она уже давно не робкая девчонка. Ее импульсивное решение оказалось настолько сильным, что перевесило благоразумие.

Позвонив по телефону, указанному в письме, она переговорила с женщиной, представившейся личным помощником мистера Гамильтона и объяснившей все детали предстоящего путешествия.

А через три недели, уже коря себя за безрассудство, взволнованная и полная мрачных предчувствий, Лиза уезжала в круиз.

Утешало только одно: если она почувствует себя неуютно в компании Энгуса и его приятелей, то на теплоходе есть и другие люди, так что скучать ей не придется. Но в случае чего она и одна неплохо отдохнет. Ведь в подобных круизах немало одиноких женщин, так что ее одиночество никого не удивит.

Когда самолет взлетел, Лиза закрыла глаза, перестав думать о том, что ждет ее впереди, и постаралась насладиться полетом, пытаясь не вспоминать об авариях самолетов. Когда же девушка глянула в иллюминатор, то позабыла все свои страхи, увидев, как быстро проносится самолет над землей, взмывая все выше и выше в бескрайнюю голубую даль.

Когда они пролетали над Лансаротом, Лиза опять запаниковала. Интересно, подумала она, не повернет ли командир самолет обратно в Англию, если его хорошенько попросить. Ей вдруг страшно захотелось вернуться домой, чтобы оказаться подальше от Энгуса Гамильтона, весьма странным образом пытающегося залечить неспокойную совесть. Хотелось бы знать, что он сделает, если она уедет так быстро. Наверное, пожмет своими мощными плечами и скажет, что хотел сделать как лучше.

Но, конечно же, Лиза и сама знала, что она никуда не улетит, а последует четкой инструкции, любезно напечатанной его секретаршей и высланной вместе с авиабилетом. Слишком поздно поворачивать назад.

Все еще сомневаясь в правильности решения, Лиза вышла из самолета и ступила на благодатную землю Барбадоса. Следуя совету гамильтоновской секретарши, подошла к регистрационной стойке, а через несколько минут уже летела на остров Сент-Винсент.

Панорама, открывавшаяся под крылом самолета, была захватывающей. Голубое ласковое море и длинные белые полоски пляжей ошеломляли, особенно новичков. Остров же Сент-Винсент превосходил все ожидания.

Шофер такси ждал Лизу у здания аэропорта, как и предупредила секретарша, — и она его сразу же увидела, едва вышла на улицу с чемоданом и сумкой.

Девушка надела свободную цветастую юбку и блузку с короткими рукавами, зная, что будет жарко, но она и представить себе не могла, насколько жарко окажется на самом деле. Горячий воздух, точно наброшенное на нее толстое покрывало, не давал дышать, и Лиза поняла, что чувствует цыпленок, запекающийся в духовке. В Англии даже в самые жаркие дни температура была гораздо ниже.

Жизнь била ключом в прохладных стенах аэропорта, а на улочках курорта не было видно ни души, даже шоферы в ожидании туристов не вылезали из машин с кондиционерами.

— Долго надо ехать? — поинтересовалась Лиза у шофера, видя, что скорость не превышает мили в час.

— Нет, здесь недалеко. — Взглянув на девушку в зеркальце заднего вида, он улыбнулся, показав два ровных ряда крепких белых зубов. — Ваш отель находится на южном берегу острова. Там очень красиво.

Устало вздохнув, Лиза нервно сжала сумочку и стала смотреть вперед, на изумительные аллеи, вдоль которых они проезжали. Сочная зелень, буйно разросшаяся, испускала дурманящие запахи, присущие только тропикам. В какой-то миг ей даже захотелось остаться среди такой красоты навсегда, но уже в следующую секунду волнение вытеснило эту мечту.