Вот, блин, ещё один эстет нашелся! Неужели там что-то видно лучше, нежели отсюда?

Расулов, подошел к краю, посмотрел вниз, затем спокойно перешел на тот широкий выступ.

— Ага! — в один голос заорали Савин и Переходников, — вот и Ильяс тут…

— Делать мне нечего, как по скалам козлом скакать.

— Да он струсил, — засмеялся Переходников, — а Громозека бы не испугался. Слабо, Вяз?

— Слабо, — вторит Савин, — Вязу слабо! Высоты испугался! Ха-ха!

— Мне не слабо, — кричу им, — нас, вообще-то, внизу с дровами ждут. И Григорьев предупреждал…

Но этим, похоже, на всё плевать с высоты в двадцать метров. Ладно хоть Расулов молчит.

— Подождут! — кричат в один голос ценители прекрасного. — А лично нам он ничего не говорил. И чего ты его слушаешь? Короче, мы с этого места не сойдём, пока не докажешь, что тебе не слабо.

— Ладно, Вяз, — это уже Ильяс, — давай сюда. Ничего не случиться.

Ишь ты, доказательство смелости нужно, как будто я её совсем не доказывал. Ладно, сдалась моя благоразумная часть, придется сходить на этот «балкон». Гляну на эту красоту. Парни прошли, и ничего не случилось…

— Плохая идея, — бормочу себе под нос и ставлю ногу на тропку, а сам кошусь на деревце, служащим своеобразным индикатором движения по зыбкой дорожке. Деревце не качается. Это послужило дополнительным стимулом. Прошел больше половины, как вдруг раздался скрежет, деревце мелко задрожало, а у меня из-под ног поехал камень.

Успел в падении ухватиться за крепкий уступ площадки, а внизу загрохотал каменный обвал.

Я повис на руках, зацепившись за край скалы. Передо мной темный гранит. Смотрю вправо. Тропы, по которой мы шли — не было. Нащупываю ногой крохотный уступ носком кеды. Утверждаюсь на ноге и елозю по стене второй ногой в поисках опоры, но ничего не находится. Тогда вцепляюсь руками покрепче, и чуть отклонившись назад, смотрю… да вниз, но не в пропасть, а на стену. Вот она, нужная расселина. Вставляю ногу, поворачиваю, заклинивая ступню, и приподнимаюсь. Голова оказывается выше края, и я вижу, что Олег с Женька и Ильяс сидят на задницах, испуганно вжимаясь в стену. Глаза у Савина по пять копеек, а Женька вообще зажмурился. Ильяс бормочет что-то.

— Помогите… — но из горла вылетает только хрипение. Прокашливаюсь. Ильяс и Савин тут же кидаются ко мне.

— Серёга!

— Живой!

Олег хватает так, что я чуть не срываюсь вниз.

— Осторожно, мля! — матерюсь сквозь зубы.

— Ильяс, помогай! — кричит Олег и тянет меня за левую руку. Расулов, стремительно бледнея, хватает за правую. Забираюсь на площадку и облегченно вздыхаю, а ценители красоты сразу прилипают к стене.

— Серёг, ты как? — шепчет Савин, и замолкает под моим взглядом.

— До доказывались, мать-перемать?! — рявкнул я, так, что все эстеты вжались в стену ещё сильней, и уже тише спросил, — где верёвка?

— Там, — и Олег вяло махнул рукой за спину.

— Где там?

— У бревна оставил.

— Охренеть! — Я сел рядом с парнями. Вот тебе, бабушка, и всякий случай! Оставалось сидеть на этой каменной полке, пялиться на обалденный горный пейзаж и выражать свой восторг матом.

— Мой дядя самых честных правил, — вдруг начал читать стих Савин, — когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил. И лучше выдумать не мог…

— Да, — усмехнулся я, — лучше выдумать не могли, как сюда залезть, на этот природный балкон, мля!

Я отвернулся и закрыл глаза. Интересно, обвал услышали? Возможно. Покричать? Нет, крик не услышат. Лагерь находятся у подножия горы совсем с другой стороны, а ещё еловый лес крик заглушит. Однако обвал должны были услышать. Хотя…

— Мы все учились понемногу, — продолжал Олег, — чему-нибудь и как-нибудь…

— И мало думали башкою, авось и выйдет что-нибудь! — зло выпалил я, но Савин даже не сбился.

М-да, весело. Женька сидит, вжавшись в скалу и выпучив глаза, словно истукан. Савин, глядя в ясное небо, декламирует «Евгения Онегина». Это чтобы вниз не смотреть и отвлечься от своего страха. Только Ильяс сидит задумчиво.

— Серег, — тихо шепчет он, — ты из-за меня сюда полез? Я ведь молчал…

— Если бы ты крикнул «Слабо», то я бы точно не полез.

— А вид отсюда действительно красив, — хмыкает он.

— Ага, только от этого не легче.

Однако надо что-то делать. Вдруг грохот обвала не услышали, и нас не найдут дотемна? Ночи в горах холодные. Днем может быть очень жарко, но стоит только солнцу зайти за гору…

Так, надо осмотреться и оценить положение. Поднимаюсь, подхожу к правому краю. М-да, в этом месте двадцать пять метров. На высотке я и выше висел. Десятый этаж — это примерно тридцать — тридцать пять метров. С другой стороны площадки шесть метров вниз до осыпи, но каменное крошево внизу выглядит страшно.

— Тут допрыгнуть можно, — говорит Расулов, — я могу попробовать…

— И до низу доедет обтесанный труп, — отвечаю я. — Ты глянь, какие камни острые.

— Эх, не забыл бы Савин веревку…

— Я не нарочно.

Блин, и потянуло же этих оболтусов сюда! Теперь сидят, вжавшись спинами в стену и дрожат. И я тоже хорош, на слабо повелся. Чем думала моя голова? Опять влияние детского тела? Все эти гормоны и гипофизы… тьфу, блин! Теперь, вот, решай проблему — как отсюда выбраться?

Так, что там наверху? До края вершины метров восемь, может и больше. Там, как назло, карниз нависает, не очень большой, но все же…

Так, допустим, я поднимаюсь по стене, затем иду за верёвкой, потом обратно к краю, а дальше? Хм, дальше не знаю, но это единственный шанс выбраться отсюда.

Эх, была — не была!

Поднялся и, разминая кисти, принялся разглядывать стену, прикидывая свой будущий маршрут.

— Ты чего? — одновременно спросили меня Ильяс и Олег.

— Куда собрался?

— Наверх, — отвечаю, присматриваясь к удобному уступу, до которого нужно будет дотянуться, — поднимусь, схожу за веревкой, а затем спустимся по одному.

— Поднимешься? — удивляется Савин, показывая вверх, — здесь?

— Здесь-здесь, не прыгать же вниз…

Расулов посмотрел на стену.

— Так тут зацепиться не за что.

— Значит, прикинемся человеком-пауком.

Я засучил рукава у рубашки, потер ладони.

— П-п-пацаны, — с заиканием выпалил Женька, — я высоты б-б-б-боюсь.

Он поднял руку, и мы увидели, что его очень сильно трясет. Бердников опустил руку и опять вцепился в камень.

— А чего тогда сюда пёрся и на слабо брал? — зло спросил Расулов, — ценитель прекрасного, мля!

И пел нам — какой он крутой…

Но Женька только плечами вздрогнул, а Савин виновато проронил:

— Не кипятись, Ильяс, и так хреново.

— Хреново им, — хмыкаю я, — но Олег прав, не стоит выяснять теперь — кто виноват и насколько. Мы тут и так, как птички в одном гнезде, причем все не умеющие летать. Все виноваты, включая меня.

— Ладно, — махнул рукой, — сначала наверх заберусь, а там поглядим, что дальше делать.

И наставив палец на Переходникова, сказал:

— А ты, Евгеша, пока закрой глаза и представь, что дома на балконе сидишь. Дыши ровно, думай э-э-э… о прекрасном. Олег, Ильяс, проследите, чтоб он спокойно сидел.

— Хорошо, Серег.

— Есть анекдот в тему. Лезут по горе два альпиниста. Один другому кричит: «Подстрахуй!», тот в ответ: «Сам подстрахуй!», первый: «От подстрахуя слышу!».

Савин хихикнул тихо. Женька только улыбнулся. Ну, что мог сделать — сделал. Еще раз пробежав глазами, и запомнив, все видимые мне уступы и трещины, решительно шагнул к стене.

— Подсадите немного, до того выступа дотянуться надо.

— Удачи, Серёг, — закряхтел Савин, подсаживая меня.

— Удачи…

— К черту, — отвечаю и начинаю восхождение.

Эх, блин! Кто бы сказал мне, что я без страховки, практически в первый раз в жизни, полезу по скале «соло»? Ни за что не поверил бы. Та жизнь не в счёт. Пусть пройти по стене надо всего десяток метров, но эти метры, для меня с каждым шагом, превращались в километры. Это внизу, кажется — легко, но попробуешь… И, может быть, поздно поймёшь, но об этом нельзя думать, надо о парнях думать и лезть осторожно, продуманно. Ошибаться нельзя.