Несколько долгих секунд папин отец пристально меня рассматривал, потом сел перед стеклом и взял трубку длинными и, без сомнений, сильными пальцами. Я тоже взяла трубку, да только без толку. Мы продолжали молча смотреть друг на друга. У второго дедушки оказались такие же серые глаза, как у папы и у меня. Такой же дерзкий прямой нос и такие же полные губы.

Его глаза исследовали каждый нюанс на моем лице, и в мерцающем взгляде засияло нечто похожее на смесь удивления и любви.

— Лорелея, — прошептал наконец дедушка.

— Мистер Макалистер, — тихо поздоровалась я, не зная, как его называть.

На его губах заиграла кривоватая улыбочка, и в груди защемило. Я помнила эту улыбку, словно видела еще вчера. Папа улыбался точно так же. И точно так же у него сияли глаза, отчего мне казалось, будто на его лице отражается сама суть любви.

— Может, будешь называть меня Мак?

Я была уверена, что он хотел предложить называть его как-то по-другому, может быть, даже дедушкой, но в последний момент передумал. Наверное, не хотел меня торопить. Что ж, это я могла понять, поэтому кивнула:

— О’кей.

— Тебе обо мне рассказали?

— Нет, — отозвалась я и тут же внутренне ощетинилась из-за порыва защитить бабушку с дедушкой. — Нет, я сама все узнала. Можно сказать, случайно.

— Надо было догадаться, что так и будет. — Второй дедушка беспокойно осмотрелся по сторонам. — Тебе нельзя здесь находиться. Слишком опасно.

— Мне нужны ответы. Все, кто мне дорог, в последнее время страдают.

В горле снова образовался комок, и мир в глазах затуманился.

— Ох, милая… — Глаза дедушки тоже наполнились слезами.

— Мне нужно знать, кто убил бабушку. Это были потомки?

Вопрос явно его поразил. Он так долго сидел молча, что стало казаться, он уже не ответит. Но потом дедушка кивнул с таким видом, будто не верил, что мне все известно.

— Они здесь, — добавила я, и его рука взметнулась ко рту. Я наклонилась к стеклу. — Я должна выяснить, как их убить.

Второму дедушке понадобилось время. Он положил трубку на стол, и его плечи затряслись от рыданий. Я не смогла сдержаться и тоже расплакалась. Он положил ладонь на стекло, и первой моей реакцией было ответить тем же. Я сожалела обо всем, через что пришлось пройти и ему, и моей второй бабушке. И все же коснуться его ладони, пусть и через перегородку, было не самой удачной затеей. Даже через стекло нахлынуло видение. В яркой вспышке тюрьма исчезла, и я оказалась посреди заброшенного дома. Мебели нигде не было, только грязный матрас и сломанный стул.

В доме, как готовый наброситься на жертву зверь, затаилась тьма. Мне было страшно. Нет, Маку было страшно. Настолько, что сердце бешено билось в груди, а из звуков я слышала только его собственное дыхание и шум крови в ушах.

Он шагнул вперед. Он знал, что они здесь. Прячутся, выжидают. Два дня он ее искал и наконец нашел. Теперь никто его не остановит. И он не остановился, даже когда первая пуля попала в ногу.

Он выстрелил во тьму. Поймал очередную пулю. Опять выстрелил. И так снова и снова. Но он продолжал идти вперед и клясться самому себе, что перебьет их всех до единого, даже если это станет последним делом в его жизни. Трижды пули заканчивались, он бросал пистолет и вытаскивал новый. Удовлетворение от метких выстрелов длилось недолго, почти мгновенно заменяясь обжигающей болью от чужих попавших в цель пуль. Казалось, с каждой новой пулей приходит какая-то новая, еще более острая боль. Мак и подумать не мог, что такие муки существуют на свете.

В конце концов остались лишь дым и тишина. Он отчаянно хромал по дому, заглядывая за каждую дверь, и нашел, что искал, только в последней комнате, где из мебели был один-единственный стул. На нем она и сидела, привязанная и полностью обмякшая. Оливия Мари Макалистер — самая красивая женщина в его жизни.

Еще с порога он все понял. От нее осталась лишь оболочка, и ему стало жаль вселенную, утратившую настолько яркую звезду. Без Оливии Макалистер мир уже не будет прежним.

Рухнув перед ней на колени, он достал нож и разрезал веревки. Она упала прямо ему в руки, а он отчаянно бормотал извинения за то, что опоздал. Он всегда и везде опаздывал. Даже на собственную свадьбу. Поэтому все извинялся и извинялся, пока его не поглотила тьма.

Я рывком вернулась в настоящее и прижала ладони к лицу, не в силах даже осознать то, что пережил дедушка. Душераздирающее горе. Мучительнейшее чувство пустоты.

Мак застыл, глядя на меня, и по лицу стало ясно, что он все понял. Он поднял трубку и, когда я подняла свою, спросил:

— Ты только что все видела?

Значит, он прекрасно знал, кто я такая. Я кивнула и вытерла со щек слезы.

— За что они так с ней?

Он промокнул глаза носовым платком и с большой неохотой проговорил:

— Им нужна была ты, Лорелея. Узнав, что скоро у них появится дочь, твои родители залегли на дно, а твоя бабушка знала, где они. Ее пытали, чтобы выяснить их местоположение. — С трудом, но Маку удалось справиться с очередным приступом боли. Взяв себя в руки, он добавил: — Она ни слова им не сказала.

Я накрыла глаза ладонью. Слезы никак не унимались.

— Когда все улеглось, мы решили, что секты больше нет. И твои родители перестали скрываться.

Мне удалось сделать глубокий вдох.

— Она умерла в тот день, когда я родилась.

На красивом лице дедушки расцвела печальная улыбка.

— Утраченную звезду заменила другая. Такая же яркая.

Я отчаянно затрясла головой и посмотрела на Мака умоляющим взглядом, чтобы он хотя бы попытался меня понять:

— Это неправда. Я не такая. Я вообще никто. Почему-то все считают, что я могу предотвратить какую-то дурацкую войну. А те, кто действительно может помочь, или ранены, или в коме, или одержимы.

— Лорелея, — успокаивающим тоном проговорил дедушка, — ты последний пророк из линии Арабет.

— Вот именно. Последний. И что это говорит о моих шансах предотвратить войну?

Мак усмехнулся и посмотрел на меня сияющими глазами:

— Это значит, что женщин среди потомков Арабет больше не будет. Ты — последняя. Иными словами, — он подался ближе ко мне, — у тебя будут сыновья.

Я выпрямилась и глубоко вздохнула. Уж не знаю почему, но его слова подарили мне надежду.

— Но сначала, — продолжал он, — мы должны сберечь тебе жизнь.

Я шмыгнула носом в рукав.

— Неплохой план.

— Все те, кто изначально хотел твоей смерти, уже и сами давно мертвы. Я лично это видел. Для охоты на тебя создали целое новое поколение потомков. Шестнадцать лет их растили и воспитывали с одной-единственной целью — убить тебя. Не совершай ошибки, Лорелея. Они хотят, чтобы ты умерла.

— Но я не могу понять, почему они не хотят, чтобы я, как и предполагается, предотвратила войну?

— Им кажется, что мы, люди, обладаем преимуществом, которого не заслуживаем. Что мы завладели им обманным путем. Они — потомки истинных нефилимов и считают себя уравновешивающей силой между человеческим и сверхъестественным мирами. Чем-то вроде паранормальных копов. — Мак поймал мой взгляд. — На самом же деле они всего лишь кучка сектантов, ставящих себя выше остальных людей. И все они, как один, психопаты.

— Незаслуженное преимущество, значит? Так вот из-за чего весь сыр-бор?

— Изначально — да. Они убеждены, что твое существование нарушает естественный порядок вещей в пользу человечества.

— Что естественного может быть в войне? Или в гибели миллионов невинных людей?!

— О том и речь. Я не знаю, какова их конечная цель. Власть или просто месть человечеству.

— Все это какой-то сущий бред, — пробормотала я, падая в черную бездну отчаяния.

— Лорелея, — снова попытался привлечь к себе мое внимание дедушка и постучал себя пальцем по виску, — они психопаты, помнишь? Пусть для нас это бред, но для них все это имеет огромное значение.

Я расправила плечи.

— Ладно. И что нам делать?

— Ты сама все видела. Потомки — сильно разбавленная версия нефилимов. Убить любого из них гораздо легче, чем настоящего нефилима. — Дедушка наклонился еще ближе к стеклу. — Они высокомерны и бездушны, и именно поэтому уязвимы. А еще у них, как и у нас, течет кровь.