Развалины церкви все еще горели, там был один выживший, который сообщил нам название этого места, хотя дюжина пятен дыма указывала, что не единственная деревня была превращена в обугленные руины.

Мы поскакали на восток, вновь по следу банды Хэстена, потом следы копыт повернули на юг и примкнули к другому протоптанному и выжженному пути, более широкому.

Этот след был сделан сотнями лошадей, возможно, тысячами, и дым в небе указывал на то, что датчане идут на юг, в сторону долины Темеза и богатой наживы Уэссекса, который лежал за рекой.

- В церкви лежат тела, - сказал мне Осферт. Его голос был спокоен, хотя я бы сказал, что он зол. - Много тел. Должно быть, их заперли внутри и подожгли церковь.

- Как поджигают дом, - отметил я, вспоминая, как пылал в ночи дом Рагнара Старшего, и крики запертых внутри людей.

- Там дети, - сказал Осферт, его голос звучал еще злее. - Их тела съежились до размеров младенцев!

- Их души теперь с Господом, - Этельфлед попыталась его успокоить.

- Больше никакой жалости, - сказал Осферт, посмотрев на небо, смесь серых облаков и темного дыма.

Стеапа тоже взглянул на небо.

- Они идут на юг, - отметил он. Он думал о данном ему приказе вернуться в Уэссекс и беспокоился, что я удерживаю его в Мерсии, в то время как орды датчан угрожают его родине.

- Или, может быть, в Лунден? - предположила Этельфлед. - Может, на юг, к Темезу, а потом в Лунден? - она думала о том же, что и я.

Я вспомнил разрушенную стену города и разведчиков Эорика, рассматривающих эту стену. Альфред понимал значение Лундена, поэтому он попросил меня его захватить, но понимают ли это датчане?

Тот, чей гарнизон стоит в Лундене, контролирует Темез, а Темез ведет вглубь Мерсии и Уэссекса.

В Лундене велась такая оживленная торговля, туда вело так много дорог, что тот, кто владеет Лунденом, владеет ключом к южной Британии. Я посмотрел на юг, откуда принесло ветром большое облако дыма.

Армия датчан прошла этим путем, вероятно, всего днем раньше, но была ли эта армия единственной? Не осаждала ли другая Лунден? Не захватила ли она уже город?

У меня возникло искушение направиться прямо в Лунден, чтобы убедиться, что он хорошо защищен, но это означало сойти с горящего следа огромной армии. Этельфлед наблюдала за мной, ожидая ответа, но я промолчал.

Мы вшестером сели на лошадей в центре сожженной деревни, пока мои воины поили лошадей в пруду, где плавал раздувшийся труп.

Этельфлед, Стеапа, Финан, Меревал и Осферт смотрели на меня, а я пытался поставить себя на место того, кто командовал датчанами. Кнут? Сигурд? Эорик? Мы даже этого не знали.

- Мы поедем за этими датчанами, - в конце концов я принял решение, кивнув в сторону дыма на южном небе.

- Я должен присоединиться к своему лорду, - безрадостно произнес Меревал.

Этельфлед улыбнулась.

- Позволь объяснить тебе, что сделает мой муж, - сказала она, и презрение, с каким она произнесла слово "муж", было столь же сильным, как и вонь из сгоревшей церкви.

- Он будет держать свои силы в Грантакастере, так же, как поступил во время последнего нашествия датчан.

Она заметила следы борьбы на лице Меревала.

Он был достойным человеком, и как всякий достойный человек хотел быть верным своим клятвам, что означало быть рядом со своим господином, но он знал, что Этельфлед говорит правду.

Она выпрямилась в седле.

- Мой муж, - сказала она, теперь уже без малейшего презрения, - позволил мне отдавать приказы любому из его сторонников, которого я встречу. Поэтому я повелеваю тебе остаться со мной.

Меревал знал, что она лгала. Он бросил на нее взгляд, затем кивнул:

- Я повинуюсь, госпожа.

- А что с умершими? - спросил Осферт, глядя на церковь. Этельфлед наклонилась и нежно прикоснулась к руке сводного брата.

- Предоставь мертвым погребать своих мертвецов, - сказала она.

Осферт знал, что нет времени устраивать похороны по-христиански. Мертвых придется оставить здесь, но он был полон злости, выскользнул из седла и прошел к дымящейся церкви, где маленькие языки пламени лизали догорающее дерево. Он вытащил два обуглившихся полена из развалин.

Одно было около пяти футов длиной, а другое гораздо короче, он рылся в развалинах домов, пока не нашел полоску кожи, возможно, это был ремень, и использовал его, чтобы связать два куска дерева.

Он сделал крест.

- С твоего позволения, господин, - сказал он мне, - мне нужно мое собственное знамя.

- Сын короля должен иметь свое знамя, - сказал я.

Он вбил конец креста в землю, так что в воздух поднялся пепел, а перекладина накренилась. Это было бы смешно, если бы он не был в таком состоянии мрачной ярости.

- Вот мой штандарт, - сказал он и подозвал своего слугу, глухонемого по имени Хвит, чтобы тот нес крест.

Мы прошли по отпечаткам копыт еще через несколько сожженных деревень, миновали большой дом, превратившийся ныне в пепел и черные балки, и поля, где мычали недоенные коровы.

Если датчане оставили коров, значит, у них уже было большое стадо, слишком большое, чтобы управляться с ним, и они, должно быть, также забрали женщин и детей для продажи на невольничьем рынке.

Теперь им стало трудней передвигаться. Из быстрой, опасной конной армии беспощадных налетчиков они превратились в неуклюжую процессию из пленников, повозок и скота.

Они все еще устраивали жестокие налеты, но каждый из них приносил добычу, которая еще больше замедляла армию.

Они пересекли Темез. Мы обнаружили это на следующий день, когда достигли Кракгелада, где я убил Алдхельма, человека Этельреда.

Этот городок теперь стал бургом со стенами из камня, а не из земли или дерева. Эти укрепления были делом рук Этельфлед, она приказала построить их не только потому что город стоял на страже переправы через Темез, но и потому что стала здесь свидетелем маленького чуда, она считала, что до нее дотронулась рука мертвого святого.

Так что Кракгелад теперь превратился в грозную крепость с заполненным водой рвом перед новой каменной стеной, и было совершенно не удивительно, что датчане проигнорировали городской гарнизон и направились к дамбе, которая вела через болота на северном берегу Темеза к римскому мосту, отремонтированному в то же время, когда были построены стены Кракгелада.

Мы тоже последовали к дамбе, остановили лошадей на северном берегу Темеза и посмотрели на небо над Уэссексом. Итак, королевство Эдварда атаковано.

Этельфлед могла превратить Кракгелад в бург, но над южными воротами города все еще развевалось знамя ее мужа с белой лошадью, а не флаг с держащим крест гусем.

Дюжина людей появилась у ворот, они направились в нашу сторону. Один из них был священником, отцом Кинхельмом, он поведал нам первые сведения, которым можно было доверять. По его словам, Этельволд был с датчанами.

- Он пришел к воротам, господин, и потребовал, чтобы мы сдались.

- Ты узнал его?

- Я никогда не видел его раньше, господин, но он назвал себя, и я решил, что он говорит правду. Он пришел с саксами.

- Не с датчанами?

Отец Кинхельм покачал головой.

- Датчане остались в стороне. Мы видели их, но насколько я могу судить, все воины у ворот были саксами. Многие кричали, чтобы мы сдались. Я насчитал двести двадцать человек.

- И одну женщину, - добавил другой человек.

Я проигнорировал это замечание.

- Сколько датчан? - спросил я отца Кинхельма.

Он пожал плечами.

- Сотни, господин, поле просто почернело.

- На знамени Этельволда изображен олень, - сказал я, - с крестами вместо рогов. Это был единственный флаг?

- Там были еще флаги с черным крестом и с вепрем.

- С вепрем?

- С большими клыками, господин.

Значит, Беортсиг присоединился к своим хозяевам, что означало, что армия, наводнившая Уэссекс, частично состояла из саксов.

- Что вы ответили Этельволду? - спросил я Кинхельма.

- Что мы служим лорду Этельреду, господин.