— Что же? — поддержал ее Аллейн, когда она слегка запнулась.

— Не знаю, может быть, мне и не стоило бы об этом говорить…

— Мы будем очень признательны, если вы расскажете нам все, что представляется вам заслуживающим внимания. Мне кажется, — добавил Аллейн без нажима, — что мы можем вам обещать не терять чувства меры.

Шарло бросила взгляд на Фокса, который невозмутимо просматривал свои записи.

— В этом-то я ничуть не сомневаюсь, — ответила она. — Я только боюсь сама его потерять. Просто мне теперь кажется очень странным то, что Вайолет мне сказала.

— И что она сказала?

— Это было, когда мы находились в спальне. Габриэль очень едко выразился насчет черной магии Вайолет или что там такое она делает… и она очень разозлилась на его издевательства. Она сидела у меня на постели, уставившись в пространство, и я готова была уже схватить ее и потрясти, когда она сказала совершенно театральным голосом (только почему-то сейчас он уже не кажется мне таким театральным): «Габриэль в опасности!» Это настолько отдавало мелодрамой, что мне стало вчуже просто неловко. Она снова стала говорить, но уже очень быстро, насчет того, что кто-то там предсказал Габриэлю будущее, что его жизнь истекает быстро и стремительно, как песок в песочных часах. Наверное, она для развлечения занимается еще и предсказанием будущего в свободное от колдовства время. Но прозвучало это просто безумно, и, честно говоря, в тот момент я подумала, что она окончательно свихнулась.

Леди Чарльз перевела дыхание и посмотрела на Аллейна снизу вверх. Он не вернулся в свое кресло, а стоял рядом, заложив руки в карманы пиджака и слушая. Наверное, в его лице она прочитала что-то, чего не ожидала там увидеть: может быть, сочувствие или сожаление. Она этого не ожидала, и ее словно прорвало.

— Почему вы так смотрите? — воскликнула леди Чарльз. — Вы должны были бы стоять, как статуя правосудия. А не смотреть так, словно вам кого-то жалко! Я…

Она осеклась так же внезапно, как и заговорила, дважды ударила кулачками по подлокотникам кресла, а потом внимательно посмотрела на Аллейна.

— Ох, простите, ради бога, — пробормотала она. — Боюсь, вы были совершенно правы насчет того, что у людей в такой ситуации сдают нервы. Мистер Аллейн, я понимаю, что не стоит мне ходить вокруг да около, когда вы на меня так смотрите. Я вовсе не отношусь к числу хитроумных и расчетливых женщин. Язык у меня работает быстрее мыслей, и я уже крепко сваляла дурака. Мне кажется, что лучше мне быть совершенно откровенной с вами.

— И мне так кажется, — согласился Аллейн.

— Да. Я уверена, вы догадались о том, что я думаю об этом ужасном деле. Все, что я вам сказала, — чистая правда. Я знаю, что порой преувеличиваю, но никогда, если это касается важных вещей. Я ничего не преувеличила и не придумала про Вайолет Вутервуд. Мне кажется, она совершенно безумна. И я верю, что она убила своего мужа.

Кончик карандаша у Фокса сломался с громким треском. Он с унылой досадой посмотрел на него и достал из кармана другой.

— Вы можете подумать, — внятно и членораздельно произнесла леди Чарльз, — что я стараюсь тут ради мужа и детей. Я знаю, тетя Кит сказала вам, что мы на страшной мели и просили у Габриэля денег. Я знаю, что для вас это может показаться весьма сильным мотивом. Я знаю, что близнецы вели себя совершенно идиотски. Я даже не жду, чтобы вы мне поверили, когда я скажу вам, что они всегда себя так вели, если им грозило наказание. Тогда они принимали его на себя оба. Так было с самого их детства. Я понимаю, что все это вам не нравится, и не знаю, что сделать, чтобы вы поверили мне, что ни мой муж, ни кто-либо из моих детей не могли бы даже при стократ худших обстоятельствах убить живое существо. Но даже если бы они не были моими детьми, если бы я была лишь посторонним лицом, наблюдателем, как Робин Грей, только без самоотверженной любви Робин к нам, я бы все равно сказала, что Габриэля убила его жена.

— Пока что это вполне разумная теория, — заметил Аллейн. — Можете вы сообщить мне что-нибудь еще, кроме описания ее поведения в спальне? Как насчет мотива?

— Они долгие годы жили на ножах. Раз или два они пробовали разъехаться. Неофициально, конечно. Габриэль никогда не развелся бы с женой официально. В этом я уверена. Ему не понравилась бы сама мысль о том, что надо публично признать свою ошибку. В чем бы то ни было. И мне думается, что Вайолет никогда не была настолько нормальна, чтобы обычным путем избавиться от мужа. Даже если бы это пришло ей в голову… боюсь, ей бы эта мысль тоже не понравилась. Существуют такие удобные вещи, как «Медвежий угол» и дом в Лондоне. Она, конечно, могла бы развестись с ним. У него было несколько довольно вульгарных связей, о которых все знали, но никто не говорил. Они ненавидели друг друга годами, тусклой холодной ненавистью, но сегодня днем они оба вели себя не как всегда. Вайолет просто исходила ядом. Было такое ощущение, что она слила свою неприязнь ко всем другим людям в одну страшную ненависть к Габриэлю. Вот как это было.

— Понятно. И когда, по-вашему, она могла успеть это сделать?

— Я думала об этом. Понимаете, она оставила меня и тетю Кит в спальне после первого окрика Габриэля. Она не возвращалась обратно до тех пор, пока он не крикнул во второй раз, потом мы обе вышли на лестничную площадку, а я пошла в гостиную. В прихожей и на лестничной площадке никого больше не было.

— В этот момент леди Вутервуд вела себя как-нибудь странно?

— Не могу даже сказать вам, насколько странно и угрожающе. Я протянула ей руку, чтобы провести по коридору, но она отшатнулась от меня, словно я ее ударила, и пошла за мной следом. Я даже испугалась и постаралась поскорее пройти коридор. Но она топала следом и что-то бормотала себе под нос. У меня было такое ощущение, что за мной по пятам крадется полудикая собака. В любой момент возьмет и цапнет за ногу.

Возникла пауза. Аллейн повернулся и подошел к одному из окон. Фокс удивленно поднял глаза на инспектора.

— Мистер Аллейн? — потрясенно спросила леди Чарльз. — Что вы делаете? Вы… Неужели вы смеетесь?!

Аллейн повернулся к ней. Лицо его покраснело. Он стоял перед леди Чарльз, протягивая к ней руки.

— Леди Чарльз, — проговорил он. — Я полностью заслуживаю, чтобы вы подали жалобу и меня выкинули бы из полиции. Я сделал абсолютно непозволительную вещь. Мне нет никакого прощения, и все же я прошу прощения от всего сердца.

— Но я совершенно не хочу, чтобы вас выставили из полиции. Но почему вы рассмеялись?

— Я… боюсь, что мое извинение окажется хуже проступка.

— Это вы надо мной смеялись, — убежденно сказала леди Чарльз. Напряжение исчезло из ее голоса. — Люди часто надо мной смеются. Но что такого я сказала? Мистер Аллейн, я настаиваю, чтобы вы объяснили мне.

— Ничего особенного. Есть люди, которые не могут удержаться от нервного смеха, когда они слышат о чьей-то внезапной смерти. Естественно, следователь полиции к ним не относится, но я боюсь, что, когда я слышу о чем-то зловещем и драматичном, да еще если это рассказывают с большим талантом, я иногда реагирую таким образом. То, как вы описали леди Вутервуд… как она шла за вами следом и бормотала… Простите, я жалкий человек…

— Послушайте, вы случайно с нами не в родстве? — задумчиво спросила леди Чарльз.

— Насколько мне известно, нет.

— Никогда не знаешь точно. Все Миноги смеются при разных плохих новостях, поэтому я подумала, что вы тоже из наших. Я и сама из Миногов, из очень отдаленной ветви. Ничего такого, что не позволяло бы выйти замуж по санитарно-гигиеническим соображениям. А как была девичья фамилия вашей матери?

— Бландиш, — беспомощно ответил Аллейн.

— Надо будет спросить Чарли. Бландиш… А пока что давайте вернемся к бедной Вайолет.

— Прекрасно.

— Осталось сказать не так уж и много. Правда, она могла сделать все что угодно, вместо того чтобы идти в туалет… или пока я была в гостиной, хотя ей надо было бы действовать очень быстро, чтобы успеть.