Дорогая Робин, — прочитала Роберта, — мы все в таком восторге! Как только пришло твое письмо, я позвонила твоей тетушке в Кент и попросила, чтобы сперва ты пожила у нас. Она говорит, что можно, только на одну ночь. Это, конечно, свинство, но ты обязательно снова приедешь как можно скорее. Твоя тетушка, кажется, очень милая. Генри и Фрида встретят тебя на пристани. Мы так рады, дорогая. Спать тебе придется буквально в клетушке, но ты же не возражаешь, правда? Мы все тебя очень-очень любим.
Второе было от тети. Оно гласило:
Моя дражайшая Роберта! Я очень огорчена и расстроена, что не могу встретить тебя в старой доброй Англии, но увы, моя дорогая, меня приковал к постели совершенно ужасный ишиас, и мой доктор настаивает, чтобы я легла в какую-то совершенно особенную частную лечебницу!! Такие расходы, такое беспокойство для меня, бедной, но я любой ценой отказалась бы от предложений доктора, если бы не твоя подруга, леди Чарльз Миног, которая позвонила мне из Лондона — такое великое событие в моей убогой деревенской жизни! — и спросила, когда ты приезжаешь. Узнав о моих терзаниях, она предложила, чтобы ты пожила у них месяц и даже больше! Сперва я согласилась только на одну ночь, но я знаю, как уважительно твои папа и мама относились к леди Чарльз Миног, так что теперь я могу с чистой совестью принять ее предложение. Это письмо, я уверена, застанет тебя еще на корабле. Я очень расстроена, что все так получилось, но то хорошо, что хорошо кончается, и я боюсь только, не покажется ли тебе жизнь в Кенте очень тихой после веселья и роскоши твоих лондонских друзей!! Ладно, моя дорогая. Добро пожаловать в Англию, и, поверь мне, я с нетерпением ожидаю нашей встречи сразу после того, как выйду из больницы! С большой любовью,
P.S. Я написала небольшое письмецо леди Чарльз Миног. Кстати, надеюсь, я правильно ее назвала? Может быть, надо было бы написать леди Имоджин Миног? Мне кажется, она была урожденная леди Имоджин Рингл. Надеюсь, что я не допустила faux pas![2] По-моему, ее муж, сэр Чарльз Миног, учился в Оксфорде вместе с дорогим старым дядюшкой Джорджем Олтоном, который потом стал ректором прихода в Лампингтоп-Парва, но, наверное, сэр Чарльз его не помнит.
P.P.S. Нет, если подумать, он слишком молод для этого!
Роберта улыбнулась и рассмеялась вслух. Она подняла глаза и увидела, что ее попутчик улыбается ей.
— Все идет как надо? — спросил он.
— Прекрасно, — ответила Роберта.
По мере того как уменьшалось расстояние между пристанью и кораблем, распадались узы, которыми связали пассажиров пять недель, проведенных на корабле. Они уже казались чужими друг другу, и последние их разговоры были вымученными и обрывочными. Сам корабль показался вдруг незнакомым. У Роберты даже среди всеобщего волнения и суматохи хватило времени ощутить себя поднадоевшей гостьей. Именно потому, что ее первое путешествие так понравилось ей, она почувствовала краткую грусть. Теперь между пассажирами и берегом оставалась только полоска грязной воды, а за барьером ждала толпа. Некоторые начали махать платочками. Роберта прилежно искала глазами среди тесно сгрудившейся толпы и уже успела решить, что ни Генри, ни Фриды там нет, как вдруг увидела их: они стояли поодаль и махали рассеянно и робко, как было свойственно всем Миногам. Генри выглядел совершенно таким, каким она его запомнила, но с Фридой за четыре года произошли поразительные перемены. Вместо неоформившейся школьницы Роберта увидела молодую двадцатилетнюю женщину, уже вышедшую в свет и выглядевшую так, словно каждый ее дюйм, каждый клочок одежды были тщательно выхолены. Как красива была Фрида и как чудесно накрашена! И как они оба с Генри отличались от всех, кто стоял на пристани! Генри был без шляпы, и Роберта, привыкшая к коротким новозеландским стрижкам, подумала, что волосы у него слишком длинные. Но он так мило смотрелся, когда махал ей рукой… Она видела, что он и Фрида задумали какую-то каверзу. Роберта радостно замахала им и смущенно оглянулась по сторонам. С борта уже бросили конец на берег. С внушительным грохотом были спущены трапы, и по ближайшему взошли на борт пятеро мужчин в котелках.
— Нас пока еще не пустят на берег, — сказал попутчик Роберты. — Обычно пускают не сразу. Господи помилуй, что там вытворяют на берегу эти двое? Они, наверное, помешанные! Только по смотрите на них!
Он показал на Генри и Фриду, которые, высунув языки и закатив глаза, молотили по воздуху руками и ритмично топали.
— Невероятно! — воскликнул мужчина. — Кто же это такие?
— Это мои друзья, — сказала Роберта. — Они исполняют «хака».
— Как-как?
— Это маорийская боевая пляска. Это они меня приветствуют. Совсем с ума сошли!
— М-да, — промычал попутчик. — Это точно. Роберта тихонько зашла ему за спину и тоже сделала несколько па «хака». На Генри и Фриду глазели все пассажиры на борту и большая часть встречающей толпы. Закончив танцевать «хака», они повернулись к кораблю спиной и наклонили головы.
— А теперь что они задумали? — спросил Роберту попутчик.
— Не знаю, — нервно ответила Роберта.
Барьер убрали, и толпа на пристани ринулась к трапам. На миг Роберта потеряла Миногов из виду. Люди вокруг засмеялись и стали показывать пальцами. Она увидела, что на борт поднимаются ее друзья. Теперь на них были носы из папье-маше и фальшивые бороды. Они оживленно жестикулировали.
— Ничего себе, интересные, должно быть, люди, — с заметным сомнением в голосе произнес попутчик.
Все пассажиры заторопились к трапам, и Роберта утонула среди людей гораздо выше ростом. Сердце у нее колотилось, она не видела ничего, кроме спин, и слышала вокруг только бессвязные приветственные выкрики. Вдруг она оказалась в чьих-то объятиях. К щекам ее прижались картонные носы и фальшивые бороды, она почувствовала запах духов Фриды и бриллиантина Генри.
— Привет, родная, — закричали Миноги.
— Тебе понравилось наше «хака»? — спросила Фрида. — Я сначала хотела, чтобы мы надели маорийские соломенные юбочки и выкрасились в коричневый цвет, но Генри настаивал, чтобы мы нацепили бороды, и я уступила. Как здорово, что ты приехала!
— Скажи мне, — важно начал Генри, — как тебе добрая старая Англия?
— Плавание было хорошее? — заботливо спросила Фрида.
— Тебя не тошнило?
— Ну что, поехали?
— Пошли, — сказала Фрида. — Пора. Генри говорит, что надо подкупить таможенников, чтобы они тебя пропустили первой.
— Притихни, Фрид, — скомандовал Генри. — Во-первых, это тайна, и это нельзя назвать подкупом. У тебя есть деньги, Робин? Потому что, боюсь, у нас нет.
— Да, конечно есть, — отозвалась Роберта. — Сколько нужно?
— Десять шиллингов. Я сам справлюсь. Если арестуют меня, это не так важно.
— Лучше сними бороду, — посоветовала ему Фрида.
Остальное утро прошло как во сне. В таможенном бараке пришлось долго ждать, к тому же там Роберта встретила тех пассажиров, с которыми уже попрощалась на корабле. Потом багаж перетаскивали в большую машину, где ждал шофер. Роберте сразу захотелось извиниться за свой огромный чемоданище. Девушка никак не могла приспособиться к таким стремительным переменам. Она смутно воспринимала широкую и грязную улицу, здания, казавшиеся невероятно убогими и мрачными, машины, которых становилось все больше и больше. Когда Фрида сказала ей, что это Ист-Энд, и что-то добавила насчет Лаймхауса и Поплара, Роберта почувствовала только легкое разочарование, что места эти оказались не столь романтичны, как связанные с ними легенды, что бедность и грязь ничем не напоминали о противозаконной роскоши, что улица — Генри сказал, что это Коммерческая улица, — выглядит под стать названию. Когда они выехали в Сити, Генри и Фрида указали ей на Мэншн-хаус, а потом предложили посмотреть на купола собора Св. Павла. Роберта послушно глазела в окно, но все, что она видела, казалось ей ненастоящим. Ей мерещилось, что она лежит на незнакомом берегу, а волны, одна за одной, накрывают ее с головой. Шум Лондона ошеломил ее больше, чем грохот океана. Мозги у нее совсем раскисли, она услышала собственный голос и засомневалась, осмысленно ли она говорит.
2
Оплошность (фр.).
