– Никто. Думаю, он по-прежнему там.

– Где там?

Она развела руками, давая понять, что не знает.

– Вы хотите сказать, что он все еще под замком? Это невероятно. Послушайте, с тех пор его наверняка выпустили на волю!

– Не знаю. Но будем надеяться, что это не так. Это было бы лучше для всех.

– Есть ли у вас еще родственники в Польше?

– Нет. Все погибли в войну. Когда-то семья Маковски была большой. Осталась одна Зина.

Старушка расплакалась.

– Извините, мсье. Есть люди, пережившие слишком много горя!

На сей раз Лоб был уверен, что докопался до истины. Но просто не представлял себе, как ему разузнать о дальнейшей судьбе Януша. Такая задача уже по части комиссара Бонатти. Но факты сами по себе увязывались безупречно! Он составил подробный отчет для супругов Нелли. И превосходно справился с такой работой благодаря своей исключительной памяти на детали. Перед его глазами снова прошло агентство по туризму, книжный магазин, ферма – так, словно ему показывали фильм, и в то же время он таинственным образом, не упуская из виду Зину, противопоставлял ее всем тем, кто ее знал. Это походило на суд, на котором он был одновременно судьей, адвокатом, экспертом, свидетелем и истцом.

«Теперь стало понятно, – писал он в заключение, – почему Зина нам лгала. В том, что имеешь умалишенного брата, не признаешься. Это семейная тайна. Должно быть, Зина очень скоро осознала или сообразила, что для нее будет лучше всего отказаться от планов на замужество. Но поскольку она и сама-то была не как все, то и придумала себе имидж, чтобы отваживать любопытных. Возможно, что в конце концов она слилась с ним. Что же касается такого странного брата, то мы вправе предполагать, будто он продолжает рыскать вокруг нее и угрожает ей. Почему? Чтобы вытянуть из нее немного денег? Из-за какой-то странной ревности? Тут все гипотезы правомочны. Достоверно лишь то, что Зину уже давно терроризируют, и она ждет худшего, что достаточно хорошо объясняет ее попытку самоубийства. И вот к какому выводу мы приходим, рассуждая логически: в опасности не только Зина, но вы и я – все мы подвергаемся известному риску, поскольку пытаемся ее оберечь. Ну как не думать, в свете известных нам теперь фактов, что, повреждая машину, открывая ворота, умалишенный нападал на всех нас одновременно. Поэтому мы тоже должны быть настороже. Комиссар Бонатти не сможет нам отказать в просьбе обеспечить нашу безопасность. Вы, Филипп, старайтесь как можно дольше оставаться в Ницце с Зиной. А вы, мадам, покиньте на время хутор и возвращайтесь к себе на виллу. Почем знать, что может зародиться в больном мозгу этого Януша? Завтра выезжаю в Милан…»

Лоб поостерегся записать мысль, хотя она и неотвязно его преследовала по пути в Италию, – мысль о том, что он полностью заблуждался в чувствах, владевших Зиной. Он, как дурак, втемяшил себе в голову, что у нее были любовники, ненавидел мужчину, который ее якобы преследовал, хотел занять его место, стереть с лица земли и даже верил в то, что выиграл партию. А на поверку никакой партии… Зина неизменно пребывала в гордом одиночестве. Клан Маковски! Брат и сестра, несущие свой крест, – вечно одинокие, изгои общества, безмолвно пожирающие друг друга и презирающие других!… Лоб терзался ревностью. Но унижение, испытываемое им теперь, оказалось еще нестерпимее. Сколько душевных мук, решений, так на него не похожих, шагов, не свойственных его характеру! И все это впустую. Впустую! Почему она его не осадила? Не дала ему отпора?.. Потому, что сочла недостойным откровенных признаний. Потому, что он ее вовсе не интересовал. Лоб чувствовал себя смертельно оскорбленным и дал себе зарок докопаться до сути этой тайны, отказывая кому бы то ни было в праве себя презирать. После всего, что он сделал…

Он презрительно ухмылялся, разглядывая в зеркале заднего вида свое мрачное лицо со следами переутомления… «Всего, что он сделал». Не смешно! Вот уже и готов требовать от Зины благодарности – он, кто терпеть не мог такого рода сладеньких чувств. Как будто бы кому-либо даны права на другого! Но в таком случае почему же Зина бросилась к нему в объятия? Потому что боялась. Глупец! По-твоему, если женщина позволяет себя обнять, можешь смело считать, что она тебя любит? Что ж, поищи: не осталось ли следов однажды проявленной нежности! Правда заключается в том, что с того момента, как ты прижал Зину к себе, она стала для тебя желанной. Вся твоя психология первого ученика, засидевшегося в холостяках, неутомимого книжного червя – сплошная фикция. Хочешь, чтобы она стала твоей? Так и скажи. Ты всего лишь обманутый в своих надеждах и разъяренный самец. И, в сущности, вовсе не против, что вместо любовника у нее обнаружился брат. Если она не принадлежит тебе, то пускай не принадлежит никому? Так, что ли?.. И ты разбиваешься в лепешку лишь потому, что все еще питаешь надежду ее смягчить! Защитник вдов и сирот!

Лоб нескончаемо, слой за слоем, сдирал с себя шкуру. Под одним слоем обнаруживался другой. Никогда не очистить ему свою совесть!

По приезде в Милан он был бы не прочь, чтобы его вытолкали за дверь полицейского участка. А вместо этого его приняли весьма любезно. И поскольку он, по своему обыкновению, подготовил точную формулировку запрашиваемой справки, поскольку, сам того не желая, хорошо себя подавал – с какой-то важностью и официальностью, неизменно производившими впечатление на чиновников, – там, не откладывая в долгий ящик, приступили к розыскам. В полицейских архивах документы не пропадают.

Отчет о нападении на Зину незамедлительно извлекли и, отряхнув от архивной пыли, предъявили Лобу. Он был расплывчатым и не содержал ничего такого, чего Лобу не было бы известно. Но, поскольку с тех пор было арестовано несколько асов по ночным грабежам, Лоб попросил разрешения взглянуть на карточки с их приметами. Сославшись на комиссара Бонатти, он утверждал, что, возможно, и узнает виновного по фото. Несколько часов спустя в Центральном бюро по розыску ему предъявили четыре фотоснимка. Лоб помнил лицо Януша и, главное, его взгляд. Ни один из четырех мужчин не оказался Янушем. И тем не менее этот опыт навел Лоба на мысль: Бонатти наверняка сумеет раздобыть фото Януша, поскольку еще до отправки в сумасшедший дом он подвергался аресту. С помощью этой фотографии, расспрашивая местных лавочников, возможно, удастся узнать: а не был ли замечен в Антрево и его окрестностях мужчина схожей внешности? Лоб распрощался, на всякий случай описав полицейским весьма приблизительные приметы Януша, а также сообщив им все известные ему сведения о Зинином брате.

Теперь ему не оставалось ничего другого, как вернуться в Ниццу. Он отправил телеграмму Мари-Анн, извещая о своем приезде, так как предпочитал разобраться с ней в сложившейся ситуации еще до встречи с Зиной, и через агентство по найму забронировал себе комнату в Ницце. Он не привык так подолгу сидеть за рулем и, прибыв к утру на фабрику, чувствовал себя совершенно разбитым. Мари-Анн находилась в служебном кабинете – на совещании с иностранными представителями, по словам секретарши. Но Лобу не пришлось долго дожидаться.

– Заботы, вечные заботы! – вздохнула Мари-Анн, протягивая ему руку. – Американцы выбивают у нас почву из-под ног. Они производят продукции больше и дешевле и пытаются выкупить наши мелкие предприятия. Не знаю, долго ли еще я продержусь.

Она провела по лицу длинными смуглыми пальцами и улыбнулась через силу.

– В Милане ничего, – сказал Лоб. – А здесь?

– Тоже ничего. В конце концов мне удалось добиться, чтобы Филипп сопроводил меня в полицейский участок. Этот визит его не воодушевлял. Вот он такой, Филипп… То увлекается какой-нибудь идеей. то отказывается от нее… Следует честно признать, что стройка отнимает у него все время. В данный момент заставить строителей работать – дело нелегкое… Бонатти принял нас весьма любезно. Он скептически выслушал Филиппа, сделал заметки… но категорически заявил: пока Зина не обратится в полицию лично, что-либо предпринимать он не вправе.