– У меня для вас хорошая новость, – сообщил комиссар. – Ваш парень… ну, этот… поляк… он умер пять лет назад. Я получил официальное донесение днями. Он скончался в больнице Страсбурга от опухоли мозга. Вы довольны?.. Ну что ж, тем лучше… Нижайшее почтение мадам Нелли.
Глава 10
Всю ночь напролет Лоб не сомкнул глаз. Как будто его стукнули по голове. Разом поставлено под сомнение все – не только безопасность Зины, но, главное, его собственный мир, привычки, уверенность в себе, распорядок жизни. События теряли логику, размышления приводили к туманным предположениям. Размышлять? К чему? Ради чего? Что Зина прятала у себя того, кто стремился ее убить? Но какой смысл заключался в этом? Ведь не сама же она повредила тормоза и, отодвинув засов, открыла дорогу быку?! Какой тут напрашивается вывод? Что у нее не все дома? Какая чушь?.. А между тем… Имея родного брата-поджигателя с раком мозга… не объясняются ли ее неуравновешенность, озадачивающие перепады настроения нервным расстройством?.. И если она отказалась убить себя, так сказать, впрямую, то не была ли способна создавать рискованные ситуации, участвовать в игре наподобие русской рулетки, пользуясь то аварийной ситуацией с машиной, то выпуская на волю быка?..
«А что, если попытка самоубийства все еще продолжается? – спросил себя Лоб. – Что, если нет преступника, а есть просто психичка, которая изощряется, сбивая людей с толку?» Лоб бросился к заветной тетрадке и записал:
«Вообразим себе такое: она еще не излечилась, но по причине, нуждающейся в уточнении, скрывает свою игру. И, будучи редкой умницей, своими признаниями, притворными страхами внушает нам мысль, что ее преследуют. Предвидимый результат: ее переселяют в Ниццу, где ускользнуть от нас гораздо легче, пожелай она снова наложить на себя руки. Ладно! Но вот вмешиваюсь я, и она на краткий миг встряхивается от своего кошмара. Отсюда мольба: „Увезите меня!“ И поскольку я не внимаю, она замыкается в себе. Окончательно. Вкупе с супругами Нелли она относит и меня к числу своих противников – всех тех, кто изводит ее советами, дружбой. И устраивает так, что мой визит к ней заканчивается размолвкой, и тем самым она развязывает себе руки. А это бесспорно означает, что она примется за старое и предпримет новый выпад против себя самой…»
Лоб в ярости отшвырнул тетрадь. Все это слишком умозрительно, слишком гладко увязано одно с другим. «Но ведь сам я не болен», – подумал он. И, чуточку поразмыслив, дописал:
«Одно из двух: либо ее преследует неизвестный, и я могу на ней жениться, если полиция свое дело знает, что сомнительно; либо, что более правдоподобно, она страдает неврастенией, и лучше мне от нее отказаться».
Приписка была хороша уже одним тем, что вносила в эту путаницу элемент ясности. А для Лоба ясность – залог спокойствия. Он улегся, плотно задвинув гардины. Ему и в голову не приходило, что Зина могла отказаться от встреч с ним. Он решил раз и навсегда, что их ссора основана на недоразумении. Но там, куда вкралось недоразумение, возможна дискуссия, а в этом деле он мастак. Уже в девять часов поутру он позвонил в магазин и попросил к телефону Зину.
– Ее тут нет, – ответил незнакомый голос.
– С кем я говорю?
– Со столяром. Барышня в Грассе.
– Но как же так?
– Палас будут стелить только на будущей неделе. Рабочие обещались прийти с утра, но задерживаются. И господин Нелли сказал, что будет ожидать звонка дома… Так что я запираю помещение.
Он допустил оплошность. Возможно, Зина была не так уж и не права, сказав, что с ней обращаются как с каким-то мешком! Ему следовало проявить больше такта, дипломатичности. Лоб позвонил Мари-Анн на фабрику, и та утратила дар речи, выслушав сообщение о смерти Зининого брата.
– И что об этом думает Бонатти? – опомнившись от шока, произнесла она.
– Не знаю. Я с тех пор не виделся с ним, но, похоже, он считает это дело закрытым.
– А вы сами?
– Лично я думаю, что оно продолжается. Но теперь оно видится мне в другом свете. А Зина? Как она поживает?
– По-прежнему. Вчера вечером мы ужинали вместе. Она выглядела измученной, рассеянной. Она себя пересиливает. Я этого не люблю. Она пожелала во что бы то ни стало вернуться к себе и отказалась переночевать у нас. Я очень беспокоилась, как она доберется. Филипп тоже. Но не держать же нам ее на привязи!
– Думаю, это было бы чревато! – заметил Лоб.
– Мы решили, что она станет работать в лаборатории полдня. Заметьте, в месяц это составит дней восемь. По утрам она дома, в Ницце. А после обеда едет на фабрику, откуда возвращается в шесть. Дни стоят длинные. На дорогах полно народу. По-моему, она ничем особенно не рискует. Но вот в Ницце… Может, вы могли бы за ней неприметно присматривать?
– Беда в том, что мы поссорились.
– Опять! Какая странная парочка влюбленных. И всерьез?
– Не думаю… Я постараюсь все уладить… Буду вас держать в курсе. Только ни слова о моем звонке. Пусть этот разговор останется между нами.
Присматривать за ней! Лоб не нуждался в такой рекомендации. Он уже решил вернуться на улицу Моцарта и объясниться с Зиной. Тем хуже! Он без обиняков заговорит о брате. И на сей раз, если будет необходимость, вызовет ее на откровенность даже ценой нервного срыва. А пока он решил еще раз побеседовать с Флешелем. Если Зина и вправду старалась провоцировать несчастные случаи, направленные против нее самой, то Флешелю должны быть известны такие прецеденты. Имело смысл полистать его архивы.
К несчастью, Флешеля в конторе не оказалось. Он отдежурил ночь. Узнав, что Лоб – друг супругов Нелли, дежурный предложил свои услуги. Это был старичок, отличавшийся подчеркнутой вежливостью. Он услужливо поставил ему на стол первый ящик картотеки, и Лоб приступил к изысканиям. Имя за именем сопровождались однообразными данными: «…вскрыла себе вены… бросилась в воду… проглотила смертельную дозу снотворного… повесилась на форточке…» От всего этого Лоба затошнило…
– Вам не удается найти то, что ищете? – любезно осведомился старый человек. – Не могу ли я быть вам полезен?
– Мне хотелось бы собрать материал о самоубийцах, совершающих повторные попытки, – объяснил ему Лоб. – Было бы хорошо держать их карточки в отдельном разделе.
– Мы подумываем над этим… Нас тоже интересовала эта проблема. Сам я в прошлом врач, и полагаю, что…
– Ах, – обрадовался Лоб, – в таком случае вы можете дать мне справку. Бывает ли так, что самоубийца, пытаясь покончить с собой, сам и организует с этой целью несчастные случаи?
– Все бывает, – подтвердил доктор. – Нам известен такой вот случай. Молодой человек, единственный сын своих родителей, воспитанный матерью, которая его боготворила…
– Знаю, – перебил его Лоб. – И который сам случайно увидел отца в конторе, где проходило судебное разбирательство.
– У этого мальчика возникло чувство отвращения к жизни, но в то же время он боялся смерти. Сначала его сшиб велосипедист… затем он упал с лестницы… не нарочно, разумеется… Но он совершал оплошности, оборачивающиеся против него, неосознанно. И потом в один прекрасный день он попал в аварию. В подобном случае авария – лучший способ свести счеты с жизнью. Вполне вероятно, что многие дорожные происшествия со смертельным исходом на поверку являются самоубийствами.
Лоб подумал о туристическом автобусе, пострадавшем из-за недобросовестного водителя, о «симке».
– И даже, – уточнил он, – если при этом гибнут и другие люди?
– Больной никогда не думает о других, дорогой мой. Все его мысли сосредоточены исключительно на собственной персоне. Его неотступно преследует мысль о катастрофе, как художника – о своем творении. Я подготовлю вам небольшую памятку по данному вопросу, поскольку эта проблема – одна из самых любопытных. Стремление к саморазрушению проявляется по-разному.
