– Что касается меня, – ответил Лоб, – так я бы ни о чем другом и не мечтал. Но существуют еще супруги Нелли.

– Ах! Супруги Нелли! – вскричала Зина. – Вам не было бы цены, если бы вы поменьше…

– Поменьше?..

Она передернула плечами. Лоб остановился и огляделся вокруг. Машины стояли даже на тротуарах. Спешащая толпа вынуждала их идти не задерживаясь.

– Но не могу же я сделать вам предложение прямо на улице?! – сказал Лоб, желая всем своим видом показать, как он шокирован.

Зина рассмеялась. Она смеялась все громче и громче.

– Зина!… На нас смотрят люди. Она смеялась до слез.

– Зина, да вы плачете!

– Оставьте меня!

Лоб растерялся и просто не знал, что же ему делать. Он предложил Зине носовой платок.

– Странный вы человек, Эрве, – пробормотала она, и ее голос звучал уже тверже. – А вот и ресторан.

Они вошли, и Зина исчезла в коридоре, ведущем к туалетам. Потрясенного Лоба донимали вопросы. Его подозрения находили подтверждение. Януш наверняка находился в Ницце и никогда не позволит сестре уехать. Отсюда и такой своеобразный спазм отчаяния. Слова в меню танцевали у него перед глазами… Кальмары… фрикандо… Аппетит совершенно пропал. Этот обед, от которого он ждал так много, не удался. Стоило ему остаться с Зиной наедине, и, как правило, надежды не оправдывались. Зина вернулась и села, предлагая его глазам гладкое, непроницаемое лицо. У нее вдруг разгорелся аппетит. Теперь она была способна улыбаться и шутить, сполна наслаждаться вкусом розового прованского вина, и Лоб уже не решался вернуться вспять и напомнить ей, к примеру, про сделанное ей предложение. Он также не мог рассказать Зине о проведенном расследовании. Словом, он ни о чем не мог вести разговор и только через силу подавал реплики, сознавая, что он никудышный собеседник и ей остается лишь сожалеть о том, что она приняла его приглашение. Тем не менее за десертом он робко попытался взять ее за руку.

– Зина!

Порою достаточно чуть понизить голос, поддаться волнению, и атмосфера интимности восстанавливается, беседа вновь обретает соответствующую тональность. Но Зина от него уже ускользнула. Она глянула на часы.

– Я покажу вам свою квартиру… Ну, словом, квартиру, которую мне преподнесли!

Невозможно было уловить, посмеивалась ли она, а если да, то над кем именно. Улица Моцарта находилась в двух шагах от ресторана. Они поднялись в лифте на пятый этаж.

– Консьержки нет? – поинтересовался Лоб.

– Нет.

– Входи кто хочет?

– Конечно.

Зина рылась в сумочке, отыскивая ключи. Лоб оттолкнул двустворчатую дверь лифта, помогая ей выйти. Но створка была на пружине и, автоматически захлопываясь, стукнула ее по локтю, так что Зина выронила сумочку. Из нее выпали пудреница, губная помада, документы…

– Я становлюсь все более неловким, – проворчал Лоб. – Прошу прощения.

Зина протянула ему ключи от квартиры.

– Открывайте.

Он повернул ключ английского замка, подстерегая щелчок.

– Как неосмотрительно с вашей стороны! – заметил он. – Лучше бы вы запирали дверь на два оборота.

Убедившись, что все собрала с полу, Зина выпрямилась.

– А я всегда запираю на два.

– Только не на сей раз. И вот вам доказательство…

Он слегка надавил ключом, и собачка замка поддалась. Дверь приоткрылась.

– А между тем я твердо знаю… Лоб перешагнул порог.

– Нет! – закричала Зина. – Эрве, прошу вас… не входите!

– Почему? Значит, там кто-то есть? И тихо добавил:

– Он там?

Лифт внезапно стал опускаться, вызванный с нижнего этажа. Зина следила за кабиной и с растерянным видом прижимала сумочку к груди.

– Он здесь, не так ли? – допытывался Лоб.

– Кто «он»?

– Как будто вы не знаете сами.

Лоб распахнул входную дверь во всю ширь.

– Эрве! – в крик кричала за его спиной Зина. – Если только вы войдете…

Он вошел… В крошечной прихожей никого. В комнате тоже никого. Лоб раздвинул занавеску в гардеробной. Ничего, кроме чемоданов и коробок. Оставалась кухня! Зина стояла на лестничной площадке, не шевелясь. Только рука, с которой свисала сумочка, медленно, судорожно распрямилась. Лоб, сжавшись в комок – так ему не хватало воздуха, – опустил кулак, оглянулся на Зину и отшвырнул кухонную дверь так, что она стукнулась о стену. Никого! Никого и в ванной комнате. Он медленно вернулся на исходное место, едва зацепившись взглядом за диван, книжный шкаф, большую лампу на комоде, две-три картины на стенах, белый плащ, брошенный на кресло. Ах! Шкаф!…

– Итак, – сказала Зина, – чего же вы ждете? Он пересек комнату и взялся за его ручку.

– Нет… Какой смысл?.. – бормотал Лоб. Приступ гнева шел у него на убыль… Ноги дрожали.

Зина потянула за створку, которая нелепо заскрипела, как в третьесортном фильме ужасов.

– Вам хотелось поглядеть на мое нижнее белье? Зачем стесняться?

Лоб отпрянул, как будто ему угрожали револьвером.

– А теперь уходите! – велела ему Зина.

– Зина… Послушайте!…

– Повторяю: уходите. Хватит с меня ваших штучек.

– Зина… здесь вполне мог кто-нибудь оказаться.

– Ну и что? Разве я обязана перед вами отчитываться? Убирайтесь! Я прекрасно во всем разберусь и без вашей помощи.

– Зина… Позвольте вам объяснить. Есть вещи, которые вам неведомы…

– Прикажете кого-нибудь позвать на помощь?

Кабина лифта снова потянулась наверх. Страх перед сценой на людях лишил Лоба остатков уверенности в себе. Он очутился, сам не понимая, как же это получилось, на лестничной площадке. Входная дверь за ним захлопнулась. Сквозь прутья решетки он разглядел в кабине парочку и постарался изобразить непринужденную позу гостя, только что распрощавшегося с хозяевами. Но он был вынужден промокнуть лоб и шею. Пот прошиб его по всему телу. Он медленно спустился по ступенькам, цепляясь за перила и твердя самому себе: «Да как же так! Да как же так! Это что – разрыв?» Ведь он хотел ее защитить, а она выдворила его вон. Нетрудно ее понять – она приютила у себя этого Януша, который, возможно, ей угрожал. Предполагалось, что он будет весь день отсутствовать. Вот почему Зина смогла пригласить Лоба зайти… А потом перепугалась из-за этого замка, закрытого только на язычок.

Самое время положить всему этому конец. Лоб отвернул кончик манжеты – почти три часа, как раз подходящее время навестить комиссара. Стояла такая жара, что он остановил такси. Нет! Это еще не разрыв. Он напишет Зине. С пером в руке он не оплошает. Он уже мысленно слагал примирительные фразы, но злоба нет-нет да и подсказывала ему жесткое словечко, от которого он с сожалением отказывался. Лоб так увлекся этим упражнением, что весьма удивился тому, как быстро прибыл на место. На всем пути следования к комиссару он сочинял и другие фразы, подыскивая аргументы, так и не сумев преодолеть злость, от которой у него пересыхало во рту.

Бонатти оказался широкоплечим, смуглым, с напоминающими татуировку, набухшими синими венами на мощных бицепсах. Перед силой Лоб неизменно ощущал, как в нем что-то ломается. Но он знал, что в разговоре одержит верх. Кратко, с холодным равнодушием он обрисовал ситуацию. Комиссар кивал, как бы желая сказать: «Короче. Я в курсе».

– Повторите имя по буквам, – прервал он Лоба.

– Януш, последняя буква «ш».

– Ладно. Мы предпримем необходимые шаги. Я свяжусь с коллегами с Нижнего Рейна. Это несомненно потребует времени. Я вызову вас. Где вы остановились?

Он записал адрес отеля. Лоб спросил:

– А пока суд да дело, нельзя ли вести наблюдение за мадемуазель Маковски?

– Нет. Это исключено. Начнем с того, что до настоящего момента ничем, кроме гипотез, мы не располагаем. Этот Януш «мог» быть в Ницце. «Мог» угрожать сестре… Да у нас и без этого дел по горло. Вот когда у вас появятся новые факты, разумеется, дайте мне знать.

Бонатти встал. Лоба так и распирало от вопросов, предложений, просьб, но у него уже не было времени их сформулировать. Он поспешил к себе в отель, чтобы все это занести на карточку. Он оставляет за собой право при случае вежливо вручить ее комиссару и дать ему понять, что существуют дела, не терпящие легкомысленного подхода. Затем, открыв свою тетрадку, он долго писал. После чего улегся спать, даже не взглянув на темное море, которое время от времени отбрасывало на пляж светлые блики. На следующий вечер, когда Лоб ужинал, ему позвонил Бонатти.