– Мы вызволим вас отсюда, – продолжал Флешель. – Не правда ли, мсье Лоб?

– Безусловно. У нас много друзей, они с удовольствием помогут вам. Они сделают для вас все необходимое… Здесь вас все любят. Слышите, все…

Зинины губы зашевелились. Оба визитера наклонились к ней. Но Зина прикрыла глаза, так ничего и не сказав.

– Давайте, – сказал Флешель, – как следует вылечимся, а на следующей неделе будем паинькой и обо всем поговорим.

Губы снова зашевелились. Приблизившись вплотную к замкнутому лицу, Флешель напряг слух. Он поднялся, нахмурив брови.

– Что она сказала? – спросил Лоб.

– Что начнет все сначала.

– Я предупредил вас, – с досадой пробормотал Лоб. – Она упрямица.

Флешель присмотрелся к исхудавшему личику, светлым непричесанным волосам с детскими локончиками.

– А ведь она прехорошенькая! – вздохнул он.

– Возможно, и хорошенькая, – ворчал Лоб. – Но какая несносная! Лично я уже просто не знаю, с какого боку к ней подступиться.

– Надо запастись терпением, господин Лоб. Лоб был если и не терпеливым, то упорным.

Девушка сопротивляется. Тогда он станет сопротивляться еще сильнее, чем она. Раз она отказывается говорить, он изведет ее молчанием. Но непременно настоит на своем. Он стал работать в прилегающей комнатке. Изучал архивные папки, не обращая на Зину никакого внимания. Он знал, что ни один его жест не ускользает от ее глаз. Случалось, внезапно отрываясь от бумаг, он встречал ее взгляд – хмурый и в то же время блестящий, и она тут же отводила свои голубые глаза. А он снова погружался в работу как ни в чем не бывало. У Лоба создалось впечатление, что он приручает одичавшего зверька. Когда наступало время лечебных процедур или же приема пищи, он спокойно укладывал бумаги в папку, закуривал сигарету. Он чувствовал, что Зина умирает от желания курить. Но, ни слова не говоря, уходил. Оказавшись за дверью, он, при всей своей благовоспитанности, испытывал желание выругаться, как извозчик. Он помыкал своим «вольво», как бы хлестан его до самого отеля, где бросался под душ. За что же он, собственно говоря, сердился на эту девушку? Сколько бы он ни перебирал возможные мотивы ее поступка, самые очевидные и самые скрытые, ни один из них не был удовлетворительным. Он только обнаруживал в себе нечто сродни мазохизму. «Я мучаю сам себя!» – думал он. И ежедневно посылал ей очередной букет. Зина никогда его не благодарила, и всякий раз он констатировал, что его букет отослан на столик у окна, за которым он усаживался работать. То была война. Он неоднократно звонил Менго.

– Следствие продвигается своим чередом, – отвечал инспектор. – Вас будут держать в курсе.

– О-о, я пекусь не о себе, – защищался Лоб. Он звонил также Нелли. Филипп назначил ему свидание в Ницце, в своей городской лаборатории. Лоб отправился туда; он ожидал увидеть современное оборудование, машины, сложные технические приспособления, всякие загадочные штуки. Но застал Нелли в просторном зале с полками на стенах, на которых стояли в ряд, подобно книгам в библиотеке, сотни флаконов – один к одному, – и на каждом этикетка с обозначением содержимого. Пробирки, весы, газовые рожки, ступки и пестики загромождали край длинного стола.

– И это все? – удивился Лоб.

– Ну да, все. А вы что вообразили?.. Я здесь не изготавливаю духов. Я их изобретаю. Возьмите-ка понюхайте!

Он откупорил пробирку под самым носом у Лоба. И по комнате разлился сложный аромат, в котором преобладал мускус, но временами ощущался также, как бы перемежаясь с ним, запах леса, нагретой солнцем травы, теплой земли.

– Нравится?

– Право же…

– Именно такого ответа я и ждал! – вскричал Нелли, прищелкнув пальцами. – По правде говоря, поначалу может не понравиться… А потом, минутку спустя, вы попросите понюхать еще. Это и есть духи – настоящие!… Вот «Аспазия». А вот «Клеопатра».

Он схватил другую пробирку. На сей раз духи напоминали запах шерсти, резкий, звериный. Лобу вдруг вспомнилась собака, помесь с волком, его детства. Когда, побегав, она каталась по траве, то пахла именно так. Сильный, чуточку терпкий запах, взывающий к ласке.

– Как у вас получаются такие ароматы? – подивился Лоб.

– Ага! Вы заинтересовались! – обрадовался Нелли со своей едва сдерживаемой восторженностью, которая придавала его жестам своеобразную лихорадочность.

Нелли провел указательным пальцем по пробиркам за спиной Лоба, жестом арфиста, перебирающего струны перед началом концерта.

– Три месяца исследований на «Клеопатру», четыре – на «Аспазию». И ничего, кроме химических веществ на основе туберозы… Когда это поступит в продажу, больше никто не пожелает всей этой фабричной дребедени – духов для мединеток [2] и служащих с оплаченным отпуском. Постойте-ка!…

Порывшись в карманах куртки, он извлек гигиенические салфетки и завернул в них одну из пробирок.

– Преподнесите-ка своей протеже… этой, с цыганским именем…

– Зина!

– Да. Клянусь, это поможет ей выкарабкаться.

– Что ей просто необходимо, – заметил Лоб.

И рассказал Нелли, который слушал его вполуха, про свою бессловесную войну с девушкой.

– На вашем месте я бы плюнул, – сказал Нелли. – Жалость – это прекрасно, но сродни анемии. Отказывают ноги. Ты перестаешь работать как следует.

Лоб машинально рассматривал ряды пробирок.

– Мне хотелось бы доискаться, – продолжил Лоб, – почему она так себя ведет. После кризиса обычно наступает разрядка… И потом… она могла бы мне довериться. Какое там! Заметьте, сама по себе она меня не особенно интересует. Просто я люблю вникать в суть проблем.

– Вы повторяете точь-в-точь слова Мари-Анн, – сказал Нелли. – Для нее люди – тоже прежде всего проблемы. Какая чушь! По мне же, они смесь, наподобие этой…

Он потряс пробиркой, которую держал в руке.

– Немного больше того, чуть меньше этого, и они пахнут хорошо или непотребно. Вместо того чтобы вести за вашей девушкой наблюдение, возьмите-ка ее в крепкие руки, поболтайте с ней – подправьте смесь. Ведь хорошо знаешь лишь то, что создано тобой самим.

Он протянул руку, преграждая Лобу путь.

– Посторонним вход воспрещен.

Он указал на ту часть лаборатории, где стоял письменный стол, заваленный рисунками, и рассмеялся.

– Я, конечно, шучу. Секретов у меня нет. Просто я пытаюсь изобретать флаконы, упаковку, выражаясь языком фармацевтов. Самые тонкие духи без заманчивой упаковки могут не иметь спроса. Вот почему я намерен рядом с лабораторией открыть магазин. Мари-Анн не согласна со мной, но у меня – своя теория. Поживем – увидим. Клиента необходимо захватить врасплох. К примеру, вот брелок для ключей с флакончиком духов… «Селимена». Да, все выпускаемые мною духи носят женские имена… «Зина»… скажите на милость, а ведь звучит неплохо… Вам нравится? Дарю. Для ключей от вашей машины.

– А кто же займется магазином? – спросил Лоб.

– Что? Моим магазином? Об этом я еще не думал… Я помещу объявление.

– В таком случае… Зина? Нелли посерьезнел.

– Да-а, вижу, к чему вы клоните… Вы тоже весьма последовательны. Буду с вами откровенен, Лоб. Если эта девушка соответствует вашему описанию, тогда нет и еще раз нет! Я не могу жить в окружении постных физиономий. Пройдет неделя – и я ее прогоню. Понимаете, мне требуется, чтобы на меня давили, меня подстегивали, чтобы мною занимались. Но не заставляйте меня заниматься другими.

– Но в таком случае… – возразил Лоб.

– Да нет, старина, – вскричал Нелли, – не хватало еще вам начать ломаться! Вы должны понять, что я имею в виду… Конечно же присылайте вашу девушку… Постараюсь что-нибудь придумать. Пойдемте, я покажу вам помещение.

Взяв Лоба за руку, Нелли повел его по коридору. Лоб не противился. Трудно противостоять такому деятельному человеку, всегда доверительно настроенному, немного утомительному, многословному, убежденному в своей правоте, возможно, хитрому, чье радушие ударяет вам в голову подобно алкоголю. Они вошли в комнату, где трудились художники по интерьеру. Ее окна выходили на площадь Гримальди. Нелли с ходу принялся объяснять расположение витрин и, присев на корточки, рисовал кончиком пальца по плиткам.