Атмосфера немного разрядилась. Новости о победе над вирусом вкупе с введением нормирования продовольствия произвели ободряющий и обнадеживающий эффект. На этом фоне тон письма, пришедшего от Дэвида, звучал до смешного нелепо.

"В долине не осталось ни одного стебелька травы, — писал он. — Вчера я убил последнюю корову. Я знаю — кое-кто в Лондоне додумался подготовить холодильные камеры во время прошедшей зимы, но тех коров, что пойдут под нож в ближайшие несколько недель, будет недостаточно. Я свою говядину засаливаю. Даже если все будет хорошо, пройдет не один год, прежде чем страна снова узнает, что такое мясо, молоко или сыр.

Хотелось бы верить, что все наладится. Не подумайте, что я не доверяю официальному отчету — мне известна репутация людей, подписавших его. Но никакие отчеты не могут убедить меня, когда я смотрю кругом и вижу черное вместо зеленого.

Не забывайте, что вы можете в любое время собраться и приехать. Я всегда жду вас. За долину я абсолютно спокоен. Мы сможем прожить на корнеплодах и свинине — я сохранил свиней, потому что это единственное, известное мне животное, прекрасно живущее на картофельной диете. Мы очень хорошо здесь устроимся. Но вся земля за пределами долины очень тревожит меня…"

Джон отдал письмо Анне и отошел к окну.

— Он все еще воспринимает это ужасно серьезно, — сказала Анна, дочитав письмо до конца.

— Очевидно.

Джон смотрел в окно на то, что раньше было лужайкой, а теперь превратилось в участок голой земли, с нелепо торчащими редкими сорняками. Такой пейзаж стал уже привычным.

— Тебе не кажется, что, живя там, где нет никого, кроме Хилленсов и деревенских мужиков… — Анна не договорила. — Как жаль, что он так и не женился!

— По-твоему, он помешался? Но так думают многие.

— А чего стоит этот кусочек в конце? — продолжала она. — "Мне даже кажется, что в некотором роде было бы более справедливо, если бы победил вирус. Много лет мы относились к земле, как к свинье-копилке, на которую можно постоянно совершать налеты. А ведь земля — это сама жизнь."

— Просто мы живем в искусственных условиях, — сказал Джон, — и никогда не видим много травы сразу. Поэтому для нас нет большой разницы, когда мы не видим ее совсем. В деревне, конечно, такие изменения намного ощутимее.

— Но ведь он словно хочет, чтобы вирус победил!

— Деревенский житель всегда недолюбливал и не доверял горожанину, представляя его этаким зевающим ртом на верхушке ленивого туловища. Наверное, большинство фермеров было бы вполне счастливо видеть горожанина, попавшим в какую-нибудь небольшую передрягу. Только она не должна быть слишком серьезной. Я не думаю, что Дэвид действительно хочет победы вируса. Просто он очень переживает.

Анна некоторое время молчала. Джон взглянул на нее — Анна пристально всматривалась в погасший экран телевизора, крепко сжимая письмо Дэвида.

— Может, он просто стал паникером на старости лет. Так часто бывает с фермерами-холостяками.

— То предложение Роджера все еще в силе? — неожиданно спросила Анна.

— Да, конечно, — с удивлением ответил Джон. — Хотя пока, кажется, до этого не дошло.

— На него можно положиться?

— Ты сомневаешься? Если бы даже его не волновали наши с тобой жизни, неужели он наплевал бы на Оливию и Стива?

— Наверно, нет. Просто…

— Кстати, если бы действительно надвигалась катастрофа, нам не следовало бы надеяться на предупреждение Роджера, а увидеть ее приближение за милю.

— Я думала о детях, — сказал Анна.

— С ними все будет в порядке. Дэви просто обожает американские консервированные гамбургеры.

Анна улыбнулась:

— Да, они нам пригодятся при отступлении.

Когда дети приехали домой на летние каникулы, Кастэнсы, как обычно, отправились к морю с семейством Бакли. Это было странное путешествие по голой, заброшенной, пораженной вирусом земле, мимо полей, засеянных корнеплодами вместо привычных злаков. Однако, дороги были забиты машинами, как никогда.

Стоял душный летний день, темные грозовые облака обещали вот-вот пролиться дождем.

На вершине какого-то холмика они расположились для привала. Отсюда открывалась широкая панорама Ла-Манша. Дэви и Стив тут же заинтересовались несколькими небольшими суденышками в паре миль от берега.

— Смэки, — пояснил Роджер. — Они пытаются восполнить отсутствие мяса. А мяса нет потому, что нет травки для коровушек.

— И пайки с понедельника, — сказала Оливия. — Фантастика — нормированная рыба!

— Просто подошло время, — заметила Анна. — Цены становились смехотворными.

— Гладкий механизм британской национальной экономики продолжает плести свои сети все с той же молчаливой эффективностью, — сказал Роджер. — Нам говорили, что мы — не азиаты, и, ей-богу, они правы! Мы действительно от них отличаемся — ремень затягивается все туже и туже, и никто не жалуется.

— Какой прок в жалобах? — сказала Анна.

— Все дело в том, что, по последним прогнозам, дела идут на лад. В противном случае мы вряд ли были бы настолько спокойны и хладнокровны.

— Раньше в школе рыбные котлеты всегда делали из банки анчоусов на двадцать фунтов картошки, — сказала Мэри, выглянув из окна машины. — А теперь — банка на двести фунтов. Как же назвать эти прогнозы, папочка?

— Картофельные котлеты, — ответил Джон, — и пустая консервная банка, курсирующая по столам, чтобы вы все фыркали носом. Это тоже очень питательно.

— Ну ладно, — сказал Дэви, — но я не понимаю, почему ограничили конфеты. Ведь их же не из травы делают, правда?

— Слишком много желающих, — ответил Джон. — И ты — в том числе. А теперь у тебя есть своя собственная норма, да еще то, что Мэри не получает от твоей матери и от меня. Так что, цени свою выгоду — ты мог бы быть сиротой.

— Ну и как долго все это протянется?

— Еще несколько лет, привыкай.

— Надувательство, — ворчливо сказал Дэви. — Даже никакой войны нет, а продуктов все равно не хватает.

Дети разъехались по школам, и жизнь в остальном вошла в свое обычное русло. После того памятного разговора Джон только один раз позвонил Роджеру. Больше они не встречались.

Ограничение продуктов мало-помалу становилось все ощутимее, хотя их было пока достаточно, чтобы противостоять настоящему голоду. Из некоторых стран, особенно тех, что были удалены от моря, доходили слухи о продовольственных бунтах. Лондон щеголевато реагировал на подобные сообщения, противопоставляя им хладнокровие и организованные очереди за продуктами.

«Британцы вновь показали всему миру, — писал корреспондент „Дейли Телеграф“, — пример стойкости и непоколебимости в преодолении трудностей. И даже, если нас ждут еще более тяжкие испытания, мы знаем: сила духа и спокойствие истинного британца помогут нам выстоять».

Джон приехал в Сити, где возводилось здание по их новому проекту. Возникли кое-какие проблемы с подъемным краном, и его попросили прибыть на строительную площадку.

Джон как раз находился в кабине крана, когда увидел внизу Роджера.

Повернувшись к сидящему рядом механику, Джон спросил:

— Как теперь?

— Немного лучше. Думаю, к обеду закончим.

— Я скоро вернусь.

Роджер ждал его у лестницы.

— Забежал посмотреть, какую кутерьму мы тут затеяли? — спросил Джон.

Роджер не улыбнулся. Оглядевшись вокруг, он сказал:

— Мы можем поговорить где-нибудь наедине?

Джон пожал плечами.

— Я бы, конечно, мог вытащить директора из его уютного гнездышка. Но здесь, прямо через дорогу, есть паб. Он, пожалуй, больше подойдет.

— Где угодно. Но немедленно, хорошо?

Лицо Роджера было, как обычно, невозмутимо, но голос выдавал волнение. Перейдя дорогу, приятели вошли в маленький уютный барчик, совершенно пустой в такое раннее время.

Джон взял по двойному виски и отнес к столику в дальнем углу, который уже облюбовал Роджер.