— Господи! — воскликнула Наталья. — Это же у черта на рогах! Да там еще зима глубокая!

— При лучшем раскладе пять-шесть дней туда и обратно. Это много, Михаил Иванович начнет нервничать, может и дров наломать, — покачал головой Антон.

— Не надо никуда ехать! — объявила Ника.

Во время рассказа Кнурова, больше похожего на отчет, ну конечно, отчет, они же с дедушкой его клиенты, она пыталась успокоиться, притушить на время рвущиеся из нее эмоции.

Надо взять себя в руки, спокойно и четко рассказать, что она узнала, и, главное, убедить Кнурова и всех остальных.

Легко сказать — убедить!

Если бы полгода назад кто-нибудь рассказал Веронике про такой сон и стал бы настаивать на его полной правдивости, она бы решила, что товарищ не в себе.

Еще бы! Вполне нормальная реакция. А вы бы поверили? Ну вот!

А ей надо убедить весьма здравомыслящих людей, основываясь на ее видениях, начать поиски, в общем-то, из серии «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что»!

— Вы хотите прекратить поиски? — очень спокойно, с нажимом на каждом слове, спросил Кнуров.

— Ни в коем случае! — ответила Ника, сразу настраиваясь на привычную уже для них двоих манеру разговора. — Я хочу их ускорить, у меня появилась информация, которая поможет это сделать.

— Откуда информация? — не прибавив тепла голосу, поинтересовался Кнуров.

— От Олега, — ровным голосом ответила Ника.

Стараясь держать ровный тон, без эмоций, она поведала всем сидящим за столом о своем ночном госте, достав из кармана джинсов листок, который еще никому не показывала, протянула его дедушке.

— Это тебе, — сказала Ника.

Василий Корнеевич прочитал и, передав лист Кнурову, прикрыл рукой глаза.

— Вы хотите сказать, что мы должны продолжить поиски, основываясь на ваших видениях? — спросил Кнуров, передавая послание дальше, Антону.

— Да.

— Я думаю, это вполне возможно, — поддержал Нику дедушка.

— Давайте уточним, — командирским тоном предложил, вернее, приказал Кнуров. — Вы не знаете и не видели, где именно находится этот дом?

— Нет, не видела.

— И вы хотите обойти все имеющиеся в Москве дома, построенные до сорок шестого года?

— Нет, не все. Только те, к которым имел отношение Олег.

— А вы представляете себе, к какому количеству домов может иметь отношение разведчик, тем более нелегал и тем более несколько раз в году неизвестно что и где делавший? — недобро поинтересовался господин Кнуров.

— Он сказал: «Вася бы нашел и все понял», значит, речь идет только о тех домах, о которых знает и дедушка, — не убоялась барышенька Былинская грозности кнуровской.

— И что вы предлагаете?

— Сейчас мы выпишем все адреса, о которых знали и дедушка, и Олег, потом мы с вами их объездим, и, как только я увижу эту дверь и подъезд, я сразу ее узнаю.

— Может, стоит попробовать? — задумчиво спросил Антон. — Все-таки не в Сибирь лететь, по таежным тропам шастать.

— Нет, вы хотя бы слышите, что мы обсуждаем? — раздраженно спросил Кнуров.

Он не верил в мистику. Даже не совсем чтобы не верил, а чисто по-мужски осторожничал, старался держаться от любой метафизики и разговоров о ней подальше.

Бывало, что в рейдах или в бою происходили непонятные, фантастические вещи, но он приписывал все случаю или обычному «повезло»!

Разумеется, он знал о том, что контора прибегает к услугам экстрасенсов и всяких ясновидящих, знал много секретной информации об этих вещах и сам кое-каким непростым навыкам был обучен, но относился ко всему этому как некоему научному эксперименту, не имеющему ничего общего с жизнью.

— А что, Сереж, не вижу ничего удивительного. И не такое бывает! — вдохновясь идеей, ринулась убеждать его Ната.

— Наточка! Это же бред — вести серьезное расследование, основываясь на сновидениях! Вот спроси мужа, если бы он вел дело, слушал бы он видения всякие? — раздражился Кнуров.

— А бог его знает! — ответил Антон. — Ну, потеряете дня три в худшем случае, уж больно мало радости в Сибирь вам мотаться! Вдруг что выйдет?

Сергей задумался. Отмести возможность чего-то потустороннего, конечно, просто, но чем черт не шутит? Этот Олег был личностью настолько неординарной, что запросто мог и во сны приходить, чтобы помочь! И надо признать, что в его жизни случались такие необъяснимые вещи, которые кроме как Божьей волей и не объяснишь! Хотя ох как не хочется во все это верить!

— У вас были какие-нибудь видения раньше, такие, которые потом воплощались в жизни? — спросил он Нику уже без напора.

Она помолчала, посмотрела ему в глаза и ответила:

— Да. Один раз.

Ей совсем не хотелось об этом рассказывать. Тем более ему, да еще при заинтересованных свидетелях.

«Может, обойдется?» — без энтузиазма подумала Ника.

— И что вы видели?

«Не обошлось!»

Ну как же! Матерый идет по следу, никаких возможностей к побегу!

«Ну что ж, ты сам напросился!» — решилась Ника и посмотрела Кнурову в глаза:

— Я видела вас.

«Может, остановимся на этом?»

— Как именно, где, при каких обстоятельствах? — расстреливал он ее последнюю попытку сбежать.

— В тот момент, когда меня сбила машина, я потеряла сознание. Сначала я видела себя, лежащую на дороге, людей рядом, машину скорой помощи, как бы сверху, потом меня куда-то понесло, из дня в ночь, через весь город, и я оказалась у вас на кухне. Вы стояли у окна в темноте и курили. У вас было очень плохо на душе. Рассказать, о чем вы думали?

Я не слышала ваших мыслей, я их чувствовала. — Она перевела дух и продолжила, упустив тот момент отчаяния, который он испытал, и его просьбу к Богу: — У вас рваный шрам, справа от ключицы, через грудь, на спине родинка в форме сердца и под ней еще один шрам. Потом так же быстро меня понесло назад, и я очнулась в машине скорой помощи. Может, вы помните эту ночь?

Она глотнула остывший кофе из кружки и поставила ее на стол. В полной тишине, воцарившейся на террасе, звук от соприкосновения чашки с деревянной поверхностью стола получился очень громким, как вызов!

Он помнил! Еще как помнил!

Ту ночь, почти два месяца назад.

Иногда на него наваливалась такая маятная, глухая тоска, не часто, но случалось.

Сожаление о чем-то непонятном, мысли о том, что многое уже поздно, печаль о непережитых чувствах, о другой жизни и безысходная жалость по той самой другой, несостоявшейся жизни. Такие настроения накатывали на него то ли от усталости, то ли оттого, что не было интересного дела для ума, и незанятость оного давала возможность прорваться этой тоске, раз в полгода, иногда и чаще, заранее предупреждая о своем приходе металлическим привкусом и необоснованным раздражением на всякие мелочи. Как только он, как правило с утра, улавливал эти симптомы, старался занять себя сверх меры или пригласить очередную подругу на свидание, с раздражением зная, что ничего не поможет, а будет еще хуже, и впереди бессонная ночь, и ее надо просто перетерпеть, как болезнь, а к утру само пройдет, перемучив, опустошив.

Но в ту ночь ему было так плохо, как не бывало, пожалуй, никогда.

В какой-то момент он пережил такое отчаянное горе, чувствуя, что вот сейчас где-то уходит из жизни родной, близкий, самый важный для него человек. Боль и чернота навалились на него с такой силой, что стало больно дышать!

И тогда он попросил:

«Не надо, Господи!»

И отпустило!

Стальной кулак, сжавший сердце, стараясь выдавить из него всю кровь, разжался и отпустил, оставляя тупую боль-воспоминание о только что пережитом.

И Сергей понял — пронесло!

Теперь все будет в порядке, и человек остался на земле!

Еле передвигая ноги от навалившейся каменной усталости, он прошел в гостиную и рухнул на диван, даже не думая вернуться в кровать, к спящей там женщине — настолько она была сейчас инородной в его жизни.

Он проспал несколько часов и, проснувшись рано, еще до рассвета, разбудил даму, что-то впопыхах ей объяснив, вызвал такси и отправил домой. Он принял контрастный душ, смывая с себя ночной кошмар, сварил крепкий кофе и обзвонил всех своих мужиков.