Бледная тень улыбки коснулась сжатых губ капитана и исчезла раньше, чем была замечена.

— Так точно, сэр, вы не ошиблись, сэр.

— Вольно, капитан, вольно! — махнул рукой Кавано, невольно качая головой: он едва узнавал своего подчиненного. — Ну и вид у тебя, сынок! Тысяча чертей, ты похож на разбойника с большой дороги!

— Папа, что за выражения! — ахнуло трепетное создание, по-прежнему цеплявшееся за его локоть. — И потом, наши гости все это видят! Я настаиваю на том, чтобы ты занимался делами где-нибудь в специально отведенном месте.

Кавано не обратил на дочь ни малейшего внимания.

— Что, черт возьми, довело тебя до такого состояния, сынок?

— Долго рассказывать, сэр.

Мак-Кракен слегка повернулся, позволив своему взгляду на пару секунд встретиться со взглядом старшего по званию, и вновь вернулся к созерцанию некой точки за плечом полковника. Этого короткого взгляда было достаточно, чтобы Кавано понял, чего стоило молодому офицеру появление в его доме, сумел мысленно увидеть мелькающее лезвие, услышать выстрелы, крики ярости и боли, вдохнуть запах свежепролитой крови, едкий пороховой дым и тошнотворную вонь горелой человеческой плоти. Тот, кто стоял сейчас перед ним навытяжку, выглядел безупречно вымуштрованным, и все же в нем таились буйство, неистовство, пусть укрощенные, но не уничтоженные окончательно. Человек чести, брошенный в безумие войны, он оказался разрываем меж правилами, принятыми в цивилизованной жизни, и законом джунглей, постоянно находясь под угрозой навсегда остаться за чертой, где царит лишь сила, и быть ею отделенным от прочего, цивилизованного человечества.

Девушка между тем надулась из-за выказанного ей невольного пренебрежения.

— Что ж, сынок, — сказал Кавано, — отложим рассказы на потом, кроме одного, самого важного.

— Насколько я помню, сэр, мне еще ни разу не пришлось услышать «можешь быть свободен», пока не было рассказано все до последнего слова.

Кавано не мог не улыбнуться. Мак-Кракен протянул ему пакет рукой, наспех перевязанной грязным бинтом.

— Папа, ради Бога, не сейчас!

Девушка переводила негодующий взгляд с одного на другого, что не помешало ее отцу принять пакет и нетерпеливо сломать печати. Тогда она издала звук, напоминающий фырканье раздраженной кошки.

— В мой день рождения!..

— Ничего не поделаешь, девочка… — рассеянно утешил полковник, надрывая конверт.

Он извлек бумаги и погрузился в чтение. Так бесцеремонно отстраненная, девушка перенесла свое недовольство на того, кто явился причиной досадной паузы в празднестве, — на капитана Мак-Кракена. Он выглядел ужасно, ужасно! Настоящий дикарь, увешанный оружием, словно атрибутами варварства, покрытый грязью и даже… даже кровью! Сморщив нос с неприкрытым отвращением, девушка демонстративно прижалась к отцу, как бы стараясь укрыться от неприглядного зрелища.

— Отпусти же его скорее, папа! Он весь в грязи, — прошипела она.

Мак-Кракен прекрасно слышал намеренно обидные слова, но лишь тень скользнула по его лицу.

— Веди себя, как подобает леди, Сэйбл, — все так же рассеянно откликнулся отец, не поднимая глаз от бумаг.

— И от него плохо пахнет!

— Сэйбл!

Девушка умолкла, но в отместку раскрыла веер с громким хлопком и начала яростно им обмахиваться.

Капитан понимал, как он выглядит, и не нуждался в том, чтобы ему напоминала об этом разряженная пустышка. Ей ли было понять, как зудит и ноет каждая царапина, каждый волдырь, каждый кусочек грязи и каждая капля пота на его теле! Ему приходилось напрягать всю свою волю, чтобы не поддаться желанию выскочить отсюда и плюхнуться в ближайшую лужу. Если бы его мать случайно оказалась среди женщин, смотревших сейчас на него, или хотя бы узнала о том, что он позволил себе предстать перед ними в подобном виде, она наверняка умерла бы от стыда. Впрочем, не нарушение условностей беспокоило его. Условности! Его путь от Теннесси был настоящей гонкой с дьяволом, он устал так, что едва держался на ногах, он умирал от голода, не мылся и не брился Бог знает как давно. Он повидал столько и столько сделал — малая часть заставила бы весь выводок леди попадать в обморок от ужаса, узнай они… Но они не узнают, он не позволит себе сломаться сейчас, на глазах у всех.

Чтобы как-то пережить паузу, казавшуюся бесконечной, Мак-Кракен разрешил взгляду скользнуть по дочери полковника. Пожалуй, он слишком ей польстил, назвав девушкой, скорее она была едва созревшим, чуть угловатым подростком, еще не утратившим детской пухлости и не обретшим, женской округлости форм. Но уже сейчас в ней чувствовалось обещание будущей красоты. Впрочем, подумал Мак-Кракен не без ехидства, с таким количеством желчи и такой готовностью ее изливать этот плод скорее всего увянет, не успев расцвести. Ее роскошный наряд был неуместно женским, слишком взрослым, и прежде чем отец одобрил его, ей, должно быть, пришлось немало потрудиться. Все в ней изобличало избалованного ребенка: капризный поворот тщательно причесанной головки, надменное пожатие плеч, раздраженное постукивание атласной туфельки — все это так и кричало о том, что весь мир вертится вокруг нее одной. Мало того, у нее еще хватало нахальства бросать на него возмущенные взгляды!

Наконец полковник сложил письмо и сунул его в пакет. Мак-Кракен продолжал смотреть поверх его плеча.

Ноги его были слегка расставлены, руки соединены за спиной, подбородок вздернут — поза образцового военного, хотя его заметно шатало от усталости. Поразительно, подумал Кавано с восхищением, этот парень, можно сказать, переплыл кровавую реку, чтобы добраться сюда, и у него хватает сил соблюдать армейский протокол! Это означало, что капитан все тот же, несмотря на внешние перемены, так бросающиеся в глаза.

— Следуйте за мной, — приказал он, переходя на официальный тон. — Мне придется написать рапорт относительно этих бумаг. Есть хотите?

Словно отвечая на эти слова, в животе у Мак-Кракена громко забурчало. Тот ничем не выдал смущения, сохраняя полную неподвижность.

— Но, папа! — воскликнула Сэйбл, которую полковник ласково, но решительно отстранил.

Оба офицера обернулись, успев сделать лишь пару шагов к двери. Девушка стояла, пылая негодованием, вертя в руках закрытый веер.

— Ах да! Прошу прощения. Капитан Хантер Д. Мак-Кракен — моя младшая дочь…

— Я не имею ни малейшего желания быть ему представленной, и ты знаешь это, папа! — Сэйбл не удостоила ответом поклон капитана, в который тот вложил хорошую порцию насмешки. — Этот человек испортил мне весь праздник! Никто не смеет лишать меня дня рождения, ни при каких условиях!

Она топнула ногой, и Ричард Кавано испустил вздох, взглядом как бы говоря капитану: ну что с ней поделаешь! Он понимал, что происходящее — дело его собственных рук, плод многолетнего поощрения каждого каприза Сэйбл и ее старшей сестры Лэйн, но полковник знал, что и впредь не сможет отказать им ни в чем, что у него просто не хватит духу для этого. Так уж повелось с того самого дня, как девочки лишились матери.

— Ну-ну, моя тыквочка! — сказал он примирительно, запечатлевая отеческий поцелуй на лбу дочери. — Разумеется, твой день рождения очень важен, но пойми, где-то умирают люди, и я должен повиноваться долгу.

С этими словами он оставил дочь и поспешил к двери.

— Долг! Все дело в этой войне!

Девушка надула губы и еще раз топнула ногой, нимало не беспокоясь, что тем самым нарушает образ благовоспитанной молодой леди. Она проследила взглядом за своим щегольски одетым отцом, бок о бок с которым шагал неописуемо грязный капитан Как-бишь-его. Однако кислое выражение недолго портило хорошенькое личико Сэйбл Кавано. Вновь заиграла музыка. Несколько офицеров — знатных и богатых молодых людей — окружили ее, горя желанием заключить в объятия и увлечь в круг танцующих.

Капитан между тем последовал за полковником в вестибюль особняка, к двери его домашнего кабинета. Дочь Кавано улетучилась из его мыслей сразу, как только исчезла с глаз. Где-то и впрямь умирали люди. Его люди, что было особенно горько.