Top сидела в углу, неловко привалившись к стене, словно тряпичная кукла. Слепящий белый свет пиками колол ей и без того слезившиеся глаза. За стеной этой лаборатории, буквально у нее за спиной, шумел город, полный людей, даже не подозревавших ни о ее безумном поступке, ни о страшном приговоре, который вынесли ей — и им самим. Ни единого звука фестиваля не проникало в эту стерильно-белую комнату — ни смеха, ни музыки, ни громких возгласов. Здесь была отличная звукоизоляция, так что и ее криков никто никогда не услышал бы, даже если б у нее и хватило сил поднять шум. Она молча боролась со страшными невидимыми путами поразившего ее паралича. Пройдет еще не меньше часа, пока она сможет заставить себя пошевелить хотя бы одним пальцем; а она была совершенно уверена, что жить ей осталось гораздо меньше. О боги, если б только я могла заорать! — Этот несотворенный вопль эхом отзывался у нее в мозгу, пока ей не показалось, что от напряжения у нее вот-вот лопнут глаза... Зато, наконец, она смогла проныть что-то тоненьким, жалким голоском — то был самый прекрасный из всех звуков, какие ей когда-либо доводилось слышать.

Ойярзабал, видимо, тоже услышал его и глянул на нее из-за стола, щедро залитого ярким светом хирургической лампы. На широком лице Ойярзабала, украшенном львиными бакенбардами, было написано почти такое же беспокойство, как и на ее собственном. Потом он снова поспешно отвернулся. За столом шел оживленный и какой-то совершенно нереальный спор о том, как наиболее эффективно начать запланированную эпидемию в этом жужжащем и веселящемся человеческом улье. Один из незнакомцев наконец отправился докладывать Сурсу. Ойярзабал, ленивый ублюдок, сделай же что-нибудь, сделай!

Ойярзабал предлагал пустить заразу в водопровод. Но это было отвергнуто как недостаточно эффективный способ.

Хануд, тот самый тип, что отправился беседовать с Сурсом полвечности назад, наконец снова вошел в комнату и с преувеличенной тщательностью запер за собой дверь.

Жужжание голосов за столом смолкло. Тор видела, что все головы разом повернулись к вошедшему, точно ожидая от него окончательного приговора. Но сама она Хануда не видела — не в состоянии была даже скосить глаза.

— Ну? — не выдержал один из сидевших за столом; голос был ей незнаком.

— Он, естественно, велел избавиться от нее, и немедленно. — Хануд мотнул головой в сторону Top. — Можно просто утопить ее в море; никто даже и не поймет — в такой-то сумятице, — где и когда она исчезла. — Он махнул рукой куда-то в сторону недосягаемого для нее города. — Говорят, «Море ничего не забывает...», зато Карбункул забудет быстро.

Тор застонала, но звук остался у нее внутри, точно пойманный в ловушку.

— Нет, черт побери, я этому не верю! — Ойярзабал вскочил, готовый спорить. — Я ведь собирался на ней жениться и увезти ее отсюда. Сурс это прекрасно знает, он не стал бы так говорить!

— Ты что же, ставишь под вопрос мои приказания, Ойяр? — Хриплый, какой-то бесплотный голос раздался с потолка, из воздуха... Все тут же непроизвольно задрали головы вверх.

Ойярзабал, наоборот, втянул голову в плечи и сгорбился, словно под тяжестью этих слов, однако стоял на своем.

— Нет ведь никакой необходимости убивать ее. И я не могу просто так смотреть, как вы будете это делать! — Его глаза неуверенно метались по стенам, по углам под потолком, по потолку... — Должен же быть какой-нибудь иной выход!..

— Я могу, разумеется, приказать и тебя прикончить вместе с нею. В конце концов, всему виной твоя бездарность и безалаберность. Разве я не прав?

Рука Ойярзабала сама собой потянулась к прикрытому полой куртки станнеру. Однако противников было пятеро, а к самоубийству он не стремился.

— Нет, хозяин! Нет... Но... но она ведь должна была стать моей женой! Отпустите ее, я уж позабочусь, чтоб она даже не пикнула.

— Неужели ты думаешь, что, узнав обо всем, Персефона все еще хочет выйти за тебя замуж? — Голос Сурса звучал холодно. — Пусть она совершенно лишенное морали животное, но какие-то понятия о добре и зле у нее еще остались, и она, безусловно, возненавидит тебя теперь. Ты никогда не сможешь полностью доверять ей.

О боги, о Сурс, ну дайте же мне сказать! Да я готова пообещать все что угодно! Струйка холодного пота, сводя ее с ума, потекла по ребрам.

— Ну и, разумеется, я никогда не смогу доверять тебе, Ойярзабал. Если ты не докажешь, что по-прежнему предан мне. — Сурс замолк. Похоже было, что он улыбается. Тор внутренне содрогнулась. — Но я в какой-то степени все же сочувствую тебе. Ты можешь выбирать: либо Персефона сейчас умрет, либо она останется жива... Но если она останется в живых, тебе придется сделать так, чтобы она никогда не смогла свидетельствовать против нас.

Вспыхнувшая было надежда тут же погасла.

— Что вы хотите этим сказать? — Ойярзабал осмелился даже взглянуть на Тор, но тут же отвел глаза.

— А вот что: мне нужно, чтобы она была НЕ В СОСТОЯНИИ сказать хоть слово о том, что ей известно, — кому бы то ни было и вне зависимости от обстоятельств. Я думаю, что хорошая доза зитайдиела будет достаточно эффективной.

— Черт побери! Так вы хотите превратить ее в зомби? — Ойярзабал грязно выругался. — У нее же мозгов после этого не останется!

Один из мужчин за столом рассмеялся.

— А что в этом плохого? Безмозглая, зато полностью твоя. С каких это пор женщинам потребовались мозги?

Ох, Хозяйка, помоги! Помоги, помоги мне! Тор взывала к той, в кого верили ее предки, покинутая сейчас тысячами равнодушных инопланетных богов-предателей. Лучше бы мне умереть. Лучше бы умереть.

— Ты же сам видишь, какие неприятности сулит поведение женщины, если предоставить ей слишком большую свободу, Ойярзабал. И понимаешь, что в эту неприятную историю попал исключительно благодаря глупому любопытству своей невесты. А еще подумай, какую беду Снежная королева хочет навлечь на свой собственный народ. — Голос Сурса скрипел, как старое ржавое железо. — Так сделай же наконец свой выбор: умереть ей или лишиться разума. Но выбирай для нее такую участь, какую выбрал бы для себя.

Кулаки Ойярзабала, бессильно повисшие, то сжимались, то разжимались; глаза метались по стенам комнаты, по пяти лицам вокруг стола, но он уже знал, что ответит.