Ну, началось. Я, словно королева, восседаю в кресле у подножия горы, закутанная на славу: можете положиться на Иветт. На мне мой старый сине-зеленый комбинезон, на ногах ярко-красные сапоги-луноходы, одолженные дядюшкой, на голове черная меховая шапка. В цигейковых наушниках очень жарко, я истекаю потом. Несмотря на яркое солнце, и речи быть не может о том, чтобы расстегнуть хоть пуговку. Иветт не теряет бдительности и, стоит моему пледу сползти на миллиметр, она тут же поправляет его, не забывая комментировать происходящее вокруг:

— Ну вот, свалился, красавчик, чуть-чуть в дерево не врезался… А другой, на сноуборде, это же опасно для окружающих… Хотите еще чайку?

Я отказываюсь жестом. Мы сидим на террасе Канадского шале, своего рода стратегического центра курорта. Все двуногие, обитающие в округе, так или иначе должны пройти мимо него. Я украдкой тянусь левой рукой к шапке, но сразу же раздается резкий голос Иветт:

— И не думайте! Холод входит через уши. То-то порадуетесь, если грипп подхватите!

У меня нет гриппа, а на градуснике +5, я слышала это по радио, но объяснить Иветт, что мы не в сибирской тундре, — это выше моих сил. Мне не хочется спорить.

Все вокруг наполнено металлическим звяканьем подвесных подъемников, я слышу, как люди смеются, окликают друг друга, как кричат дети. какой-то ребенок заплакал. Мать пытается убедить его, что он вовсе не плачет. Мне хорошо. У меня ощущение, что я наполняюсь чистым воздухом. Я загорю, буду хорошо выглядеть. Я нашариваю чашку и подношу ее к губам.

— Элиз Андриоли! Ведь вы — Элиз Андриоли, правда? — восклицает женщина за моей спиной.

Я вздрагиваю и проливаю чай.

— Я — Франсина Ачуель, из ГЦОРВИ, — продолжает она.

ГЦОРВИ? ЭТО ШТО ЕЩЕ?

— Ваш дядя рассказал, что вы должны приехать. Я вас сразу же узнала.

Это нетрудно, не думаю, что в этих краях можно увидеть толпы прелестных слепых девушек в инвалидных креслах.

— Извините, но мадемуазель Элиз не может вам ответить, — вступает Иветт тоном «Марии-Антуанетты, объясняющей плебеям, что им надлежит прийти в часы приема».

— Я знаю, знаю, мсье Андриоли мне объяснил. Он такой милый, ваш дядя! Он — один из самых щедрых наших спонсоров.

О чем это она?

— Он заверил меня, что вы, безусловно, будете рады посетить Центр и познакомиться с нашими постояльцами. Вы подаете им такой пример… А вы, вероятно, мадам Ольцински, — обращается она к Иветт, — преданная помощница!

— Да, совершенно верно. Я не думала, что… — восклицает польщенная Иветт.

— Но о вас все слышали! Вот я, например, давала читать книгу всем друзьям. Какая жуткая история! Еще более жуткая, если знаешь, что речь идет о реальных событиях! Б-р-р, вам пришлось пережить страшные минуты! Ох, простите меня, за мной пришли, мне пора бежать. Я оставлю вам свою карточку, позвоните, мы назначим встречу. Ну, пока!

— Она ушла, — сообщает мне Иветт. — Садится в зеленый микроавтобус с желтой надписью, отсюда мне не разглядеть. Она оставила визитку… Посмотрим… Ага: «Франсина Ачуель, директор», а внизу — «Горный центр отдыха и развлечений для взрослых инвалидов», и номер телефона.

Я начинаю понимать. Эта славная женщина хочет представить меня своей пастве в качестве иллюстрации того, чего можно добиться, несмотря на увечье. А у моего чертова дядюшки не хватило смелости предупредить меня. В любом случае, это идиотизм: я не могу говорить и не собираюсь проводить им семинар на языке глухонемых.

— Она вроде симпатичная, — замечает Иветт, — но немножко… м-м-м… взбалмошная. И эта куртка с розовыми цветами, честно говоря, ее не украшает: она ее толстит, а поскольку она и так не худенькая… Что скажете насчет тортика с черникой?

Я делаю отрицательный жест. Мы уже съели по два блина каждая, а я делаю недостаточно упражнений, чтобы позволить себе так набивать живот.

— Ну ладно, а я все-таки съем кусочек! От горного воздуха аппетит разыгрывается, — решает Иветт и встает.

Наконец мне удается отпить глоток холодного чая. Смеющиеся голоса молодежи. Возня, крики. Будучи подростком, я тоже носилась по этим склонам, красная от мороза и удовольствия. Я еще чувствую напряжение в лодыжках, сотрясение на пригорках, опьяняющее ощущение скольжения. Мы с Бенуа любили кататься на равнине. Прогулки по сияющему снегу. И бесконечные круги на катке. В подвале еще должно лежать совершенно новое снаряжение, мы купили его незадолго до… несчастного случая. Все кончено. Как будто меня приговорили к пожизненному заключению, а камера — это мое собственное тело. Ну, хватит, долой грустные мысли, не буду же я хныкать на людях.

— Элиз…

Слева от меня голос, мягкий, шепчущий. Еще один неожиданно объявившийся знакомый?

— Элиз…

Я помахиваю рукой в знак того, что услышала.

— У меня для вас подарок, — продолжает голос с ласковыми интонациями.

Поклонник? Я чувствую, как к моей руке прикасается чужая, сухая и горячая, кто-то зажимает мои пальцы на ручке пластиковой сумки.

— Увидимся позже…

Я так и сижу с сумкой в руке.

— Ну вот, зря вы отказались: на вид очень вкусно!

Иветт тяжело усаживается.

— А что это у вас?

Я протягиваю ей сумку и пишу в блокноте: «Ты видела, как кто-то со мной говорил?»

— Но… если с вами кто-то говорил, вы должны это знать! — отвечает она с набитым ртом. — Нет, я никого не видела, тут вокруг столько народа… Так что же это такое?.. Подарочный пакет! Вам кто-то сделал подарок?

Я пишу быстро, как только могу: «Да, но я не знаю кто. Открой».

Шум разворачиваемой бумаги.

— Ну, вот еще! Полный бред! Кусок мяса в целлофане! Что за глупость — заворачивать мясо как подарок! И что за глупость дарить мясо!

Кусок мяса?

В недоумении осведомляюсь: «Чтоза кусок мяса?»

— Ну, как для бифштекса, красный, с кровью, толстый. Надеюсь, это французское мясо. Знаете, лучше его выбросить. Отдадим собакам: не люблю я есть мясо, если его неизвестно кто принес. Кусок мяса! Нет, честное слово…

Я чувствую, как все мои нервы напрягаются. Кто-то не поленился прийти, чтобы подарить мне кусок мяса, не назвавшись и воспользовавшись отсутствием Иветт. Значит, этот кто-то хочет остаться неизвестным. Но в чем смысл этой шутки, если он вообще есть?

Или же мне хотят передать некое послание. Ребус, первым элементом которого является этот кусок мяса. Да, на лыжных курортах полно веселых шутников, которые с радостью подсунут трехмерные головоломки бедным скучающим калекам. Их оплачивает инициативная группа по созданию атмосферы отдыха. Задача выполнена, я больше не скучаю. Я, скорее, возбуждена.

— О, тут есть наклейка! — восклицает Иветт. — «Ваш мясник желает Вам приятного отдыха». Честное слово, в наше время ради рекламы на все пойдут!

Уф, вот загадка и разрешилась. За два года я исчерпала свой лимит приключений, и все, что выходит за рамки обыденного, способно вывести меня из равновесия, как говорит мой Психоаналитик.

Этот Психоаналитик — существо практичное: я могу брать его с собой повсюду. Однажды, когда мне действительно хотелось сдохнуть, я представила себе его. Высокий мужчина в белом халате, с соответствующей бородой, нечто среднее между Богом и Дедом Морозом, сидит в глубоком кожаном кресле и слушает меня внимательно и доброжелательно. Ведь с ним я могу говорить. Слова слетают с губ, как прежде. И еще я вижу. Я вижу его, я вижу окно за его спиной, синее небо, облака. И я двигаюсь. Я закидываю ногу на ногу. Я одергиваю юбку. Я шевелю пальцами в туфлях. А Психоаналитик отвечает мне, ободряет меня и просит меня не отчаиваться. Спасибо, доктор.

Иветт вырвала меня из мира грез, сообщив, что пора возвращаться, солнце уже садится. Если ее послушать, после захода солнца здесь страшнее, чем в Трансильвании: все неосторожные пешеходы рискуют замерзнуть насмерть или стать жертвами стад оборотней, наводняющих округу. Но, к счастью, мы будем в безопасности в нашем домике, перед жарким камином.