…усаживались на подоконник и начинали резаться в шашки.

Теперь Карпов и Смирнов не пускали ребят за барьер и выдавали каждому его монатки.

Карпов и Смирнов были уже похожи на настоящих капельдинеров и некоторые ребята начали почтительно называть их "дяденьками".

Проходили дни. Однажды Карпов сказал Смирнову:

— Я предлагаю для порядка устроить нумерацию!

— Согласен, — ответил Смирнов.

На следующий день они приготовили двести картонных номерков, запаслись мелом и стали выдавать ребятам номерки. На галошах они писали тот же номер мелом. Как в театре!

Теперь Карпов и Смирнов стали уже настоящими театральными капельдинерами.

Проходили дни. Однажды Смирнов заявил Карпову:

— Каждый труд должен оплачиваться!

— Согласен, — ответил Карпов.

И они повесили на стенке объявление:

У барьера можно было услышать такие разговоры:

— Граждане, становись в очередь!.. Прошу ваш номерок!

— Дяденька, мой номер — 83. Я папиросы забыл взять, — достань пожалуйста!

— Граждане, наверх итти в галошах нельзя, — прошу оставить галоши!

— Граждане, прошу платить! С вас, гражданин, копейка!

А когда ребята уходили наверх, Карпов и Смирнов усаживались на подоконник и начинали резаться в шашки на деньги.

Проходили дни. База готовилась к отчетному вечеру. Вспомнили о новичках. Карпову, как представителю новичков, предложили выступить с докладом и впечатлениями.

— Гражданин, так не полагается!

Карпов согласился и, впервые за все время, поднялся наверх.

Когда ему дали слово, он сказал:

— Граждане, все в порядке! Мы пионерской работой довольны. Галоши всегда оставляются, кепки всовываются в рукава. Так что можно сказать, — работа пионерии обстоит удовлетворительно. К недостаткам пионерской работы надо отнести то, что петли на пальто часто бывают рваные и вышеуказанные пальто трудно вешать на вешалку. Что же касается дальнейшего…

Тут Карпов заметил пионера, который расхаживал по залу в галошах.

Остановившись на полуслове, Карпов сердито закричал:

— Гражданин, так не полагается!.. Попрошу сойти вниз и оставить галоши! Гражданин, вам говорят — снимите ваши галоши!..

То-то-же!

Глеб Забиякин подошел к небольшой группе ребят и, подбоченившись, сказал с глубоким возмущением:

— Это свинство не имеет границ!

— Какое свинство? — спросил кто-то, зевая.

— Я уже сказал: это! Давайте высчитаем, сколько времени у нас не выходит стенгазета?

Ребята оживились.

— Четыре месяца!

— Какое там четыре, — пять с половиной!

— Да. Ровно пять с половиной месяцев!

— Какой позор! — кричал уже Глеб Забиякин, почувствовав в себе большую зарядку сознательности. — Какой стыд и позор! Ведь чем мы хуже других баз? Или мы писать и рисовать не умеем? А что наша редколлегия делает? А чем ответственный редактор занимается? Лодырничает, вероятно, плюет на общественное дело, топчет ногами печатный орган, который не взирая на лица, должен одергивать, подтягивать, прохватывать и заниматься самокритикой!..

Среди ребят послышались смешки. Сперва тихие. Потом все громче и громче.

— Вы чего смеетесь? — закричал возмущенный Глеб Забиякин. — Вас это мало трогает? Вижу, и скажу, что вы такие же лодыри, как и редактор!.. Я… Я не могу вынести такого позора!

— Подумаешь! — выдавил кто-то, повизгивая от хохота. — А кто у нас редактор? Ты, Глеб и есть редактор! Вот уж нарвался!..

Забиякин порылся в своей памяти и вспомнил. Действительно, полгода тому назад редколлегия выбрала его редактором. Ущипнув себя за ногу от досады, Глеб начал выворачиваться:

— Не отрицаю! И позора в этом никакого нет. Стенгазета не могла выходить потому, что так сложились обстоятельства. Поняли? Но теперь… О, теперь вы увидите, как я примусь за работу! Поберегись!.. Страх на всех наведу! Недостатки прохватывать буду! Самокритикой займусь!..

И Глеб Забиякин, не теряя времени, тут же направился к ящику для заметок, который тихо и спокойно, никого не трогая, висел в углу большой комнаты.

Открыв ящик, Глеб вытряхнул на стол все, что в нем было. На столе выросла куча мусора.

Здесь были смятые коробочки, жирные бумажки из под бутербродов с колбасой, обрывки старых газет, несколько веревочек, справка об оспопрививании и… какой-то грязный носовой платочек…

Из этого хлама Глеб вытащил две заметки. Спрятав их в карман и забыв попрощаться с ребятами, Глеб Забиякин быстрой рысью направился домой.

Он решил сейчас же приняться за дело.

Дома Глеб уселся за отцовский стол, вооружился ‘красным карандашом и стал читать первую заметку:

НЕАККУРАТНОСТЬ

"Пора поставить на вид нашему вожатому его неаккуратность. Он всегда опаздывает на собрания, сборы и беседы и пионерам приходится долго ждать его".

— Ну-у, — протянул Глеб Забиякин, — это свинство! На вожатого нападать нельзя, потому что… потому что он все-таки вожатый… Еще чего доброго попадет, если я эту заметку пропущу в таком виде!..

…справка об оспопрививании и… какой-то грязный носовой платочек.

И, забегав карандашом, перечеркивая и надписывая сверху, Глеб переделал заметку так:

АККУРАТНОСТЬ

"Пора отметить аккуратность нашего вожатого. Он всегда приходит во-время на собрания, сборы и беседы и пионерам никогда не приходится ждать его".

"Нет, этого мало! — подумал Глеб. — Даже после такой заметки вожатый может обидеться. Все таки — шишка! Попробую еще раз переделать…"

Через минуту заметка выглядела уже так:

ВЕРХ АККУРАТНОСТИ

"Пора отметить исключительную аккуратность нашего вожатого. Он всегда приходит за два-три часа до собрания, сбора или беседы. Таким образом ему приходится долго ждать пионеров".

Покончив с этой заметкой, Глеб Забиякин облегченно вздохнул и взялся за другую. В ней сообщалось о том, что некий пионер Гавриков бьет и ломает все, что попадается ему под-руки, а на замечания товарищей отвечает грубой бранью.

Глеб Забиякин уперся глазами в потолок и стал вспоминать, какой пост занимает Гавриков.

— Погоди, погоди… — говорил он самому себе, вспоминая. — Гавриков… Гаври… ага, вспомнил, так и есть: Гавриков — председатель общества друзей радио! Нет, такую заметку о нем пропускать нельзя… Он активист и все такое!.. Разделать меня может за такую штуку!..

Через пять минут, после многократных перечеркиваний, заметка выглядела уже иначе:

БЕРИТЕ ПРИМЕР!

"Все то, что попадает в руки председателя ОДР Гаврикова, всегда остается целым и невредимым. Товарищи ему никогда замечаний не делают. Больше того — хвалят!"

Через три месяца стенгазета вышла. Вся база была возмущена такой самокритикой!

Но больше всех был возмущен и раздосадован, как это ни странно, сам ответственный редактор — Глеб Забиякин.