Целые сонмы гуманоидов построили новую башню Центра, белый и величественный металлический пилон, гордо стоящий посреди перепаханной огнем пустыни. На его новых этажах подключались, новые секции памяти, и вскоре емкость мозга стала практически неограниченной.

Затем они взялись за восстановление разрушенной планеты, а позднее — понесли свои идеальные услуги в другие миры. Тогда я был очень доволен собой, думал, что нашел лекарство от войн и преступлений, нужды, общественного неравенства и проистекающих от них несчастий.

Старик вздохнул, беспокойно шевельнулся в темноте.

— Как видите, я ошибался.

Андерхилл отвел взгляд от черных неутомимых фигур. Его мучили сомнения, ибо в душе он привык смеяться над гораздо менее удивительными историями, которые слышал от жильцов Авроры! Однако этот усталый старый человек говорил спокойно и уверенно, а черные захватчики, напомнил себе Андерхилл, так и не смогли сюда войти.

— Почему вы их не остановили? — спросил он. — Когда еще могли это сделать?

— Я слишком долго оставался в Центре, — Следж вновь печально вздохнул. — Я был нужен там, чтобы закончить начатое. Я спроектировал новые ядерные станции и даже придумал метод введения услуг гуманоидов без излишнего беспокойства и возражений.

Андерхилл саркастически улыбнулся.

— Знаю, столкнулся с ним, — заметил он. — Весьма успешный метод.

— Тогда я слепо верил в успех, — признал Следж. — В голые факты, абстрактную правду, механическую точность. Я ненавидел человеческую слабость и упрямо доводил новых гуманоидов до совершенства. Это грустное признание, но в той мертвой пустоте я был в некотором смысле счастлив. Честно говоря, я, пожалуй, влюбился в созданные мною машины.

Его ввалившиеся глаза горели огнем.

— Так продолжалось, пока меня не разбудил человек, явившийся, чтобы меня убить.

Худой сгорбленный старец с трудом выпрямился. Андерхилл поерзал на стуле, не забывая, что он шатается. Он ждал, и спокойный глубокий голос заговорил снова:

— Я никогда не узнал, кем он был и как сумел до меня добраться. Ни один простой смертный не смог бы этого совершить. Я жалею, что не был знаком с ним раньше; должно быть, он был выдающимся физиком и опытным альпинистом. И, наверное, охотником тоже.

И он действительно прибыл, чтобы убить меня.

Каким-то образом ему удалось незаметно добраться до этого большого острова, где по-прежнему не было людей — гуманоиды только мне позволяли подходить к Центру. Но он каким-то образом обманул их контрольные лучи и автоматическое оружие.

Позднее на одном из ледников нашли его специально защищенный самолет. Остаток пути он проделал пешком через суровые новообразованные горы без единой тропинки, и вышел живым из путешествия по растекшейся лаве, все еще дышавшей смертоносным атомным огнем.

Укрывшийся за чем-то вроде родомагнитной защиты — мне так и не позволили ее осмотреть — он прошел незамеченным через космодром, который теперь занимал большую часть равнины, и через новый город вокруг башни Центра. Это требовало немалой отваги и ловкости, но я так и не узнал, как ему это удалось.

Каким-то образом он пробрался в мой кабинет на башне. Он закричал на меня, я обернулся и увидел его в дверях. Он был полугол, исцарапан и окровавлен после похода через горы. В красной, ободранной до мяса руке он держал револьвер, но больше всего меня потрясла дикая ненависть в его глазах.

Старик вздрогнул.

— Никогда я не видел такой смертельной, неумолимой ненависти, даже у жертв войны. Никогда не слышал такой ненависти, как в нескольких словах, которые он швырнул мне:

— Я пришел убить тебя, Следж. Уничтожить твоих роботов и вернуть людям свободу!

Вот тут он ошибался. Было уже слишком поздно, чтобы моя смерть повлекла конец гуманоидов, но он об этом не знал. Подняв револьвер дрожащими окровавленными руками, он выстрелил.

Его гневный окрик вовремя предостерег меня, и я упал на пол. Первый выстрел привлек гуманоидов, которые до сих пор каким-то чудом его не заметили. Они бросились на него, прежде чем он смог выстрелить снова, отобрали оружие и содрали покрывающую тело сетку из тонкой белой проволоки — вероятно, часть его защиты.

Его ненависть отрезвила меня. Я всегда считал, что большинство людей, за исключением нескольких разочарованных кровожадных садистов, будут благодарны мне за гуманоидов. Я не мог понять этой ненависти, и тогда гуманоиды сказали мне, что многим людям требуется интенсивное лечение, операции мозга, фармацевтические средства и гипноз, чтобы они почувствовали себя счастливыми под давлением Высшего Закона. Это была уже не первая отчаянная попытка уничтожить меня, которую они предотвратили.

Я хотел поговорить с покушавшимся, но гуманоиды поспешно отправили его в операционный зал, а когда позволили с ним увидеться, он приветствовал меня с постели бледной глуповатой улыбкой. Он помнил, как его зовут и даже меня — гуманоиды достигли удивительной ловкости в операциях — но не помнил, как попал сюда и что пытался меня убить. Не переставая шептал он, что любит гуманоидов, ибо они существуют лишь для того, чтобы осчастливить людей. Сказал, что чувствует себя очень счастливым. Как только позволило состояние здоровья, гуманоиды забрали его на космодром, и больше я его не видел.

Постепенно я начал понимать, что натворил. Еще раньше гуманоиды построили мне родомагнитный корабль, на котором я отправлялся в долгие полеты в космос, работая прямо на борту. Мне нравилась абсолютная тишина и сознание, что я — единственный человек на миллионы миль вокруг. Теперь я потребовал этот корабль и отправился в путешествие вокруг нашей планеты, чтобы узнать, почему тот человек возненавидел меня.

Старик кивнул на смутные тени, неутомимо возводящие в темноте удивительный дворец.

— Вы догадываетесь, что я увидел, — сказал он. — Горькую пустоту, запертую в роскошной тюрьме. Гуманоиды слишком успешно заботились о безопасности и счастье человечества. Людям не нужно было делать абсолютно ничего.

Он взглянул на свои руки, еще умелые, но покрытые следами многолетних усилий, сжал их в кулаки, потом вновь разжал.

— Я убедился, что существует нечто худшее, чем война, преступление, нужда и смерть. — В его низком звучном голосе появилась невыразимая горечь. — Полная пустота. Люди сидели, ничего не делая, ибо им нечего было делать. В сущности, они были узниками, их капризам потакали, но не оставили возможности для бегства. Возможно, поначалу они пытались во что-то играть, но теперь играть стало не на что. Большинство подвижных игр согласно Высшему Закону были сочтены слишком опасными для людей. Занятие наукой было запрещено, поскольку в лабораториях могли возникнуть опасные ситуации. Учеба стала ненужной, поскольку гуманоиды могли ответить на любой вопрос, искусство стало лишь мрачным отражением пустоты. Намерения и надежды перестали существовать. Исчезла цель, ради которой стоило бы жить. Можно было заняться каким-нибудь невинным хобби, бессмысленно играть в карты или идти гулять в парк — все под бдительным надзором гуманоидов. Они были сильнее людей и лучше их во всем, за что бы ни брались, будь то шахматы, плавание, пение или археология. Для расы людей все это должно было кончиться тотальным комплексом неполноценности.

Ничего удивительного, что меня хотели убить! Невозможно было убежать от этого мертвого бездействия. Никотин оказался вреден, алкоголь нормировался, наркотики запретили, за сексом наблюдали. Даже самоубийство противоречило Высшему Закону, и гуманоиды научились убирать все потенциально смертоносные предметы.

Глядя на последние блики заката на тонкой палладиевой игле, старик снова вздохнул.

— Вернувшись в Центр, я попытался модифицировать Высший Закон. Мне и в голову не приходило, что он будет понят настолько буквально. Теперь я понял, Что нужно его изменить, дать людям свободу, чтобы они могли жить, как хотят, развиваться, работать, развлекаться, рисковать, если им это нравится; делать выбор и отвечать за последствия.