Госпожа Батори шла за гробом, однако она не плакала, у нее уже не было сил на слезы. Ее полубезумный взгляд то как бы искал чего-то по сторонам, то словно проникал под черный покров, скрывавший бездыханное тело ее сына.

Старик Борик, на которого жалко было смотреть, еле брел возле нее.

У Пескада навернулись слезы. Да, если бы этот добрый малый не был обязан стоять на посту, он непременно присоединился бы к немногочисленным друзьям и соседям, провожавшим Петера Батори в последний путь.

В тот момент, когда процессия поравнялась с особняком Торонталя, ворота его вдруг растворились. Во дворе, у крыльца, стояли два экипажа.

Первый из них выехал со двора и повернул в сторону, направляясь вниз по Страдону.

В этом экипаже Пескад увидел Силаса Торонталя, его жену и дочь.

Госпожа Торонталь, подавленная горем, сидела рядом с Савой, которая была белее своей венчальной фаты.

Во втором экипаже ехал Саркани с двумя-тремя родственниками или друзьями.

Свадьба была такая же скромная, как и похороны юноши. И тут и там — безысходная печаль.

Но в то мгновение, когда первый экипаж показался в воротах, раздался душераздирающий крик.

Госпожа Батори остановилась и, протянув руку к Саве, прокляла девушку!

Крик этот вырвался у Савы. Она увидела мать, облеченную в траур. Она поняла все, что от нее скрыли. Петер умер, умер из-за нее и ради нее, и это его провожают на кладбище, в то время как свадебная карета везет ее к венцу.

Сава упала без сознания. Госпожа Торонталь, вне себя от ужаса, пыталась привести ее в чувство… Все напрасно! Девушка еле дышала!

Силас Торонталь не в силах был сдержать своего гнева. Зато подбежавший Саркани быстро овладел собой.

В таком состоянии невеста не могла предстать перед нотариусом. Волей-неволей кучерам было приказано повернуть обратно, и ворота особняка снова с шумом захлопнулись.

Саву перенесли в ее спальню, уложили в постель, но она была недвижима. Мать стояла на коленях возле нее. Спешно вызвали доктора. Тем временем погребальная процессия медленно подходила к францисканской церкви. После отпевания она направилась на городское кладбище.

Пескад сообразил, что надо как можно скорее сообщить доктору Антекирту о неожиданном инциденте.

— Оставайся тут и наблюдай! — сказал он Матифу.

А сам бегом направился в предместье Плоссе.

Доктор выслушал торопливый рассказ Пескада, не проронив ни слова.

«Превысил ли я свои права? — размышлял он. — Нет! Я нанес удар ни в чем не повинной девушке? Да, конечно! Но ведь она дочь Силаса Торонталя!»

Потом он спросил:

— Где Матифу?

— Возле дома Торонталя.

— Вечером вы мне оба понадобитесь.

— В котором часу?

— В девять.

— Где прикажете вас дожидаться?

— У кладбищенских ворот.

Пескад помчался к Матифу; тот не сходил с места, в точности выполняя данное ему поручение.

Часов в восемь вечера доктор, закутавшись в широкий плащ, направился на рагузскую пристань. Выйдя за городскую стену, налево, он добрался до небольшой бухточки, расположенной в скалах, неподалеку от порта.

Место было совершенно пустынное. Ни домиков, ни судов. Рыбачьи барки никогда не становятся тут на якорь, так как бухта усеяна подводными камнями. Доктор остановился, осмотрелся вокруг и крикнул. Видимо, то был условный знак. Почти тотчас же к нему подошел матрос.

— Что прикажете, хозяин?

— Лодка здесь, Пацер?

— Да, за скалой.

— Со всеми твоими людьми?

— Со всеми.

— А «Электро»?

— Он подальше, к северу, кабельтовых в трех, за бухточкой.

И матрос указал на длинное судно, еле видневшееся в темноте, ибо ни единый огонек не выдавал его присутствия.

— Когда он прибыл из Катаро? — спросил доктор.

— Нет еще и часа.

— И он прошел незамеченным?

— Совершенно незамеченным, вдоль утесов.

— Пусть все будут на своих местах, Пацер. Ждите меня здесь, если понадобится, всю ночь!

— Слушаю, хозяин.

Матрос направился к лодке, очертания которой сливались с прибрежными скалами.

Доктор Антекирт подождал еще немного. Он, вероятно, хотел, чтобы тьма еще более сгустилась. Время от времени он начинал стремительно расхаживать по берегу. Потом останавливался. Скрестив руки, молчаливый и неподвижный, он устремлял взгляд в морскую даль, словно хотел поведать Адриатике свои тайны.

Ночь была темная, без луны, без звезд. Чувствовалось легкое дуновение ветерка, ненадолго подымающегося по вечерам. Высокие, но густые облака обволокли небо до самого горизонта; на западе уже растаяла светлая полоска тумана.

— Пора! — проговорил, наконец, доктор.

Он снова пошел к городу и, придерживаясь городской стены, направился на кладбище.

Там у ворот его дожидались Пескад и Матифу. Они спрятались за деревом, так что их никто не мог бы увидать.

В этот час кладбище было уже заперто. В домике сторожа только что погас огонек. Больше уже никто не мог прийти сюда до утра.

Доктор, повидимому, отлично знал план кладбища. Он не собирался войти туда через калитку, ибо то, что он задумал сделать, должно было остаться в полной тайне.

— Следуйте за мной, — сказал Антекирт Пескаду и его приятелю, когда они подошли к нему.

И они втроем стали крадучись пробираться вдоль стены.

Пройдя минут десять, доктор остановился.

— Сюда, — сказал он, указывая на отверстие в стене, образовавшееся после обвала кирпичей.

Он первым скользнул в брешь, Пескад и Матифу последовали за ним.

На кладбище, под густыми деревьями, осенявшими могилы, было еще темнее. Но доктор не колеблясь направился по одной из дорожек, потом свернул на другую, которая вела в верхнюю часть кладбища. Кое-где вспорхнули ночные птицы, испуганные его появлением. Но, если не считать этих сов и сычей, вокруг памятников, возвышавшихся над кустами, не было ни единой живой души.

Вскоре все трое остановились перед скромным надгробием в виде часовенки; замка на ее ограде не было.

Доктор толкнул калитку, потом нажал кнопку электрического фонарика, заслонив свет таким образом, чтобы его не было видно снаружи.

— Входи, — сказал он Матифу.

Матифу вошел в склеп и оказался перед стеной, в которую были вделаны три мраморные плиты.

На одной из них, средней, значилось:

На левой плите ничего не было написано. На правой же надпись вскоре должна была появиться.

— Отодвинь плиту, — сказал доктор.

Матифу легко поднял еще не зацементированную плиту. Он положил ее на землю, и в образовавшемся отверстии можно было разглядеть крышку гроба.

Это был гроб с телом Петера Батори.

— Вытащи гроб, — приказал доктор.

Матифу вытащил тяжелый гроб, даже не прибегнув к помощи Пескада. Выйдя из склепа, он поставил гроб на землю.

— Возьми отвертку, — сказал доктор Пескаду, подавая ему инструмент, — и отвинти крышку гроба.

На это потребовалось лишь несколько минут.

Доктор Антекирт откинул белый саван, покрывавший тело, и приложил ухо к груди покойника, как делают врачи, выслушивая больного. Потом он выпрямился и обратился к Матифу:

— Вынь тело.

Матифу повиновался. Ни он, ни Пескад ни слова не сказали, хотя дело шло об извлечении трупа, а это строго запрещено законом.

Когда тело Петера Батори было положено на землю, Матифу вновь обернул его саваном, поверх которого доктор накинул свой плащ. Затем снова завинтили крышку, поставили гроб на место и закрыли отверстие плитой.

Доктор погасил электрический фонарик, и все кругом погрузилось в темноту.

— Возьми тело, — приказал доктор Матифу.

Матифу без всякого усилия взял труп юноши на руки, словно то был ребенок, и пошел вслед за доктором по аллее, выводившей прямо к отверстию в стене. Пескад замыкал шествие.

Минут через пять они миновали брешь и, обогнув городскую стену, направились к морю.