Струтион. Я подаю в суд на погонщика ослов, потому что он нарушил наш договор.

Антракс. Ая подаю в суд на зубного врача, потому что он хочет пользоваться тенью, которую не брал напрокат.

Филиппид. Стало быть, у нас два истца. А где ответчик? Странное дело… Ну, расскажите мне все еще раз, со всеми подробностями — только по очереди, пожалуйста, невозможно что-либо понять, когда оба орут в один голос.

Струтион. Глубокоуважаемый господин городской судья! Я, зубной врач Струтион, взял напрокат у этого погонщика одного осла на один день. Правда, о тени осла мы не договаривались. Но слыханное ли это дело, чтобы при таком найме надо было оговаривать тень? Ведь это, клянусь Геркулесом, не первый осел, которого дают напрокат в Абдере.

Филиппид. Зубной врач прав.

Струтион. Осел и его тень даются напрокат вместе, господин городской судья; почему, собственно, тот, кто взял напрокат осла, не имеет права и на его тень?

Филиппид. Верно. А ты, погонщик ослов, на что жалуешься?

Антракс. О, ваша милость, я всего лишь простой человек, но все мои пять чувств подсказывают мне, что я не должен оставлять моего осла попусту стоять на солнце, чтобы кто-то мог усесться в его тени. Я дал господину осла напрокат, и он заплатил мне вперед половину, это я признаю. Но осел — одно, а его тень — другое.

Филиппид. Тоже верно.

Антракс. Если ему нужна тень, пусть заплатит половину, что платит за самого осла — ведь я много не запрашиваю, — и прошу вас защитить мои права.

Филиппид. Лучше всего, если вы договоритесь по-хорошему. Ты, честный Антракс, должен дать напрокат тень вместе с ослом, потому что она всего лишь тень; а вы, господин Струтион, добавьте ему три медяка, и обе стороны будут довольны. Нет ничего лучше мира.

Струтион. Я не дам этому вшивому погонщику больше ни одного медяка! У меня тоже есть свои права!

Антракс. А у меня — свои.

Филиппид. Ну, думаю я, вот они опять кричат. Что ж, пусть кричат, нельзя вмешиваться в дела, которые уладятся сами собой. Я утираю пот — они продолжают кричать, я сморкаюсь — они все кричат. И вдруг оба умолкают сразу. Мертвая тишина. Где же осел, спрашиваю я?

Антракс. На улице, у дверей, ваша милость.

Филиппид. Пусть его введут сюда. Вот она идет, серая, грустная, неуклюжая скотинка, остановилась, поднимает уши, заревела, смотрит сначала на погонщика, потом на зубного врача, наконец на меня, трясет головой и, покорившись, опускает ее. Ну, думаю, тебя я могу понять, от людской глупости можно зареветь. А погонщик опять начинает кричать.

Антракс. Посмотрите сами, господин городской судья, разве тень моего прекрасного, статного осла не стоит пяти медяков, особенно в такой жаркий день, как сегодня? Я ведь не запрашиваю Бог знает сколько.

Филиппид. Стало быть, ты настаиваешь, чтобы тебе заплатили пять медяков за тень?

Антракс. Клянусь священными лягушками! Я не отступлюсь! Никаких отговорок!

Филиппид. Ну, хорошо. Тогда я должен назначить день, когда состоится суд. Отведи осла во двор, пристав. До решения суда он останется у нас.

Антракс. Как же это так, ваша милость?

Филиппид. Иначе нельзя. Правосудие беспощадно. Этот осел — предмет судебного разбирательства, он должен оставаться здесь.

Антракс. Но ведь я им живу!

Филиппид. Вот видишь, погонщик, что получается, если не хочешь мира, а мир — это самое важное. Когда идет война с Македонией, ты тоже не можешь заниматься своим ремеслом, ты должен сдать осла в армию, а если ты хочешь вести тяжбу, ты должен сдать его в суд. Ну, идешь на уступки? Теперь зубной врач Струтион. Вы дадите погонщику ослов четыре медяка, чтобы доказать свое великодушие, а ты, погонщик, возьмешь их. И продолжайте ваш путь в Геранию как можно скорее, иначе бедняга погибнет там от зубной боли.

Струтион. Н-не знаю.

Антракс. Но, господин городской судья…

Филиппид. Ну, думаю я, скоро они у меня смягчатся, я продолжаю настаивать, уговариваю их, привожу один довод за другим, они уже готовы уступить, чешут затылки — и тут, к сожалению, появляются адвокаты Фисигнат и Полифон, два коршуна, довольно похожие друг на друга — в желтых мантиях и с длинными шеями.

Фисигнат. Вы слышали, да? «Тут, к сожалению, появляются адвокаты» — я, Фисигнат, и Полифон, мой коллега. «К сожалению» — так нашли нужным выразиться. Я не хочу заступаться за Полифона, мне непонятно, как можно быть членом коллегии адвокатов Абдеры и становиться на сторону погонщика ослов, — повторяю, мне это непонятно, — но быть на стороне зубного врача Струтиона — мой священный долг. О чем, собственно, шла речь на процессе, который закончился столь ужасным образом? Всего лишь о правосудии, и ни о чем больше! Меня упрекают в том, что я взялся вести процесс из алчности. Разве дело в деньгах, а не в самом правосудии? Нет, это был процесс против вечной самонадеянности, постоянно пытающейся обойти четко определенные права и добиться, в своих темных целях, беззакония.

Полифон. На этом процессе шла речь о самом правосудии, тут Фисигнат прав. Но теперь я, Полифон, должен спросить: что же такое правосудие? Конечно, Фисигнат учился в Афинах, в Сиракузах, в Микенах, а я только в Пелле, согласен; и все же я считаю, что правосудие не столько знание, сколько живое чувство, не так ли? Да, мне приписывали всевозможные мотивы, побудившие меня взяться за это дело. Один известный публицист даже написал, что мне приглянулся осел — он якобы показался мне прекрасным, хорошо упитанным животным. Низкая клевета! Ведь в чем, собственно, подлинная причина? Не в чем ином, как в том факте, что из самого народа, из его гущи, из уст одного из самых малых сих возник новый правовой принцип — из голода, из грязи, из нужды. Новый правовой принцип, повторяю, ибо почему все эти неимущие не должны иметь права на тень? Разве мы, те, кто свободен от предрассудков, не обязаны попытаться принять это за голос самого правосудия? Поэтому я оставил осла по требованию городского судьи Филиппида в здании суда и пошел с Антраксом на базарную площадь, под солнцем, которое все еще палило.

Торговка. Абрикосы, свежие абрикосы, первые абрикосы!

Глашатай. Афиняне обвиняют своего адмирала Алкивиада![34]. Сенсация в Пелопоннесской войне!

Торговка. Персидская шерсть, самая лучшая персидская шерсть!

Полифон. Выше голову, Антракс! Хотя твой осел интернирован, но в общей сложности ты заработаешь на этом процессе двенадцать драхм.

Антракс. Двенадцать драхм? Я могу добыть себе за эти деньги трех новых ослов хорошей македонской породы. Я буду самым главным и самым быстрым погонщиком ослов в Абдере.

Полифон. Но предупреждаю, Антракс, выиграть процесс будет нелегко. Ты должен это себе уяснить. Дело не только во мне. Самое важное вот в чем: ты должен стать воплощением чистоты и благопристойности. Глаза всех жителей города устремлены теперь на тебя. Говорят, например, что ты порой выпиваешь.

Антракс. Но, господин Полифон…

Полифон. Вчера я видел, как ты шел шатаясь по Леоновой улице, из трактира Леонида.

Антракс. Всего лишь стаканчик сливовой настойки, господин Полифон, ну, разок-другой по стаканчику!

Полифон. Это надо прекратить. Полнейшее воздержание. И жену больше не бить. Тогда за нас будет Союз женщин.

Антракс. Но, дорогой господин Полифон…

Полифон. Никаких «но». Не возражать. Сейчас у нас одна задача — пробудить веру в народ. Ты сейчас — народ. Одной ослиной тени недостаточно, на это всем наплевать.

Антракс. Да ведь я только один, господин Полифон, а народ — это целая куча людей.

Полифон. Сейчас наиболее важен ты. Генерал тоже не вся армия, но он важнее всех. Без него войны наверняка не выиграть. И этот генерал сейчас ты, погонщик Антракс, генерал добродетели, генерал чести, генерал воздержания. Мой гонорар — четыре драхмы, согласно уставу коллегии адвокатов. Гонорар с малоимущих. Заплатить надо в течение ближайших трех дней.