1. Церковь свята и непорочна. Она не погрешает и погрешить не может. Она всегда есть в полноте и совершенстве своих, как пресвятое Тело Господа нашего Иисуса Христа. Она не эмпирическое христианское человечество, не эмпирическое человечество, не эмпирический мир в их греховном несовершенстве, но — совершенство и полнота спасенного Сыном Божиим мира, и не только спасенного, а и спасаемого. Ибо в меру спасаемости их человек, человечество, мир уже и спасены, хотя и не «исполнились», не усовершены. Мир не Церковь Христова, но — материя Церкви, материал, из коего должно быть создано и созидается Тело Христово. Смысл существования мира, само, можно сказать, его бытие — только в том, что он должен свободно возрасти и свободно возрастает в Тело Христово или Церковь. В меру же, в какую мир не стремится — хотя бы только бессознательно — стать Телом Христовым и не становится им, — в эту меру мир есть «царство мира сего» и хочет творить похоти отца своего диавола, лжеца и человекоубийцы. Но в эту меру мир истинным бытием и не обладает.

Итак, Церковь есть не просто полнота твари (мира и человечества), но — Божья тварь, во Христе ставшая полною и совершенною; если же «ставшая», то и «становящаяся»; ибо: как «стала», если не «становилась» и не «становится»? и как не «ставшая», если тварь? и как не «становящаяся», если Бог есть Бог живых, а не мертвых? Для Бога Церковь всегда ставшая, а потому и становящаяся совершенным Телом Христовым тварь; для нас же, для греховноограниченного мира, Церковь — тварь, ныне только становящаяся Телом Христовым, а потому еще: и будущее и чаемое, но от этого не менее действительное Тело Христово. Становление мира Церковью, которое мы не совсем точно называем становлением и возрастанием Церкви, не есть что–то преходящее, несущественное и нецерковное, но — сама Церковь, которая вместе с тем и возросла и совершенна, хотя и не эмпирически она возросла и совершенна. Церковь совершенная и Церковь возрастающая и усовершающаяся не две Церкви, но — одна и единая святая Церковь, так однако, что единство ее исходит из ее полноты и совершенства и ведомо лишь самой единой Церкви, а не внешним.

2. Если святая Церковь едина и если становление мира Церковью и есть сама эта единая святая Церковь, — необходимо признать, что Церковь на земле видима и действительна, хотя и не во всей полноте своей. По совершенному единству учеников Христовых познает мир, что Бог возлюбил их, как возлюбил Он Сына Своего, и что Сын Его в них. (Ио. 17,23). Но еще не «исполнилась» для нас Церковь, и мы только молимся: «Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе» (Мф.6, 10). Ибо в полноте бытия, «на небе», где и земля искуплена и преображена, Церковь всегда полна и совершенна. Эмпирически же, для нас она существует как действительное средоточие мира во Вселенской Православной Церкви, так что всегда мы можем сказать, где Церковь, хотя иногда и не можем сказать, где ее нет. Ведь то, что становится Церковью, в меру этого становления уже церковно и ведомо самой Церкви как таковое, и однако может оставаться еще невидимым, как церковное, для очей грешных и телесных. Так говорит Церковь о «неплодящей языческой церкви», отмечая наличность истинного, т. е. церковного, в самих заблуждениях; отлучающий же себя от единства церковного может и не усматривать этого истинного, все считая одним заблуждением, или же ложное считать истинным.

Когда говорим о «становлении» или «развитии» Церкви на земле, не порочим ее совершенства и не отрицаем ее полноты; ибо говорим применительно к нашим, человеческим понятиям и вс самой совершенной Церкви, а о том мире, который ею «становится» и до церковного бытия развивается. Мир развивается, Церковь же всегда полна и превышает развитие его, в полноте своей всецело и совершенно это развитие содержа. Церковь знает себя непорочно и совершенно, т. е. она знает Христову Истину, знает, что во всяком знании от Христа и от Церкви и потому истинно, кто и в какой мере принадлежит к Церкви; а нам это возможно знать только в Церкви, от Церкви, из Церкви. Сама Церковь не судит о внешнем, т. е. она не отсекает от себя чего–либо целостного и в какой–либо, хотя бы наималейшей степени становящегося церковным. О ложном мнении, о язычнике или еретике она говорит лишь: это и это в них ложно и нецерковно; но она не утверждает, что все в них нецерковно и ложно. Самим актом отлучения открывает она заблудшему дорогу к ней. Равным образом и свою, т. е. Христову, Истину Церковь в эмпирических обнаружениях своих не стремится выразить всецело, исчерпывающим образом и в виде общеобязательных отвлеченных положений. Это эмпирически невозможно и не благопоспешно. Церковь эмпирически стремится только к тому, чтобы путем немногих общих указаний и преимущественно (но не исключительно) отрицательных (осуждающих заблуждения) положений определить область Христовой Истины как бесконечного задания для грешного и спасающегося мира и как полноты Церкви совершенной. Ревниво оберегая свободу прелагающегося в нее мира, Церковь ничего не навязывает ему, ни в чем его не насилует, не «заставляет его войти» туда, куда входить он не хочет. Она только указует ему, где искать Истину, и в чем( — в любви — ) признак приближения к ней, отмечая, что всякая тварь Божия должна стремиться к Истине свободно и по особому, этой именно твари указанному от Бога пути и осуществлять Христову Истину в ее, твари, особом даре. Церковь не запугивает заблуждающегося и грешного земными и вечными карами, но просто указывает ему на неизбежные последствия его поведения, которых он по неразумию своему не видит, — так же, как мать остерегает играющего с огнем ребенка. Церковь возрождает надежду в отчаявшемся и повторяет слова возглавляющего ее Ийсуса Христа: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Я успокою вас». Ибо придти к ней и значит придти к Истине.

Итак, раскрытие Церкви на земле не следует понимать в том смысле, будто Церковь есть некоторая готовая и неподвижная форма (организация, система культа и учения), под которую надо подвести весь мир, предварительно отсекши все под эту форму не подходящее. Не следует считать Церковь какою–то мертвою, застывшею частью живого мира, но — самою жизнью его. Церковь завершена лишь в полноте своего бытия, но эта полнота содержит в себе и полноту своего эмпирического становления или раскрытия (параграф 1). Эмпирически Церковь все время раскрывается и развивается и в своем учении, и в своей жизни, и в своей организации; т. е. — повторяем — мир все время развивается и совершенствуется в нее, всегда совершенную. В каждую новую эпоху Церковь являет миру новые стороны своей Истины, именно этою эпохою взыскуемые. Так не изволилося Духу Святому и отцам Церкви ясно высказаться о двух естествах и двух волях во Христе, пока чада Церкви не стали вопрошать об этом и смущаться своими ошибочными человеческими домыслами, пока откровение не стало жизненно необходимым. Все это нисколько не противоречит святости и непогрешимости Церкви. Она свята и непогрешима в полноте своей, свята и непогрешима в каждый миг своего раскрытия на земле, ибо, являя новое, не отменяет старого; высказывается же сообразно временам и срокам потому, что младенцев не питает твердою пищею. Смысл «развития» Церкви не в том, что мир в нее «загоняется», но в том, что мир свободно преображается в нее, в том, что каждое творение в собственном своем качестве свободно становится церковным, т. е. живым и растущим членом Тела Христова. Это именно мы и исповедуем, когда именуем Церковь не только единою и святою и — отмечая ее единство и верность себе, т. е. Христу, — апостольскою, а еще и кафолическою или соборною.

3. Церковь есть кафолическая, т. е. соборная или — по не вполне точному переводу — вселенская, не в том смысле, что весь мир, все человечество уже и есть она, а нецерковное уже осуждено и не есть, так же и не в том смысле, что весь мир исповедует некоторые отвлеченные общие истины Церкви (например — бытие Божие), и не в том смысле даже, что Церковь возглашает Истину, которую мир должен бы принять, а примет или нет — неизвестно. Церковь кафолична или «соборна», т. е. едина по всему и во всем, в том смысле, что ее Истина, что всякая возглашаемая ею истина вовсе не есть истина отвлеченная (т. е. не является одною общею, именно в данном «исчерпывающем» ее выражении общеобязательною формулой), но есть истина, каждым творением, каждым человеком постигаемая и осуществляемая сообразно его природе, выражающаяся по особому в его Церковью же усовершаемой природе. Таким образом, Истина Церкви едина, как любовная согласованность или симфония всех ее индивидуальных выражений, как — в идеале и совершенном бытии — их всеединство. Эта истина не полна, пока нет всех ее выражений, пока хоть одно из них остается только возможностью. Церковь соборна не потому, конечно, что в ней бывают вселенские и поместные соборы, как и не потому, что на вселенском соборе она высказывается с наибольшею удостоверенностью. Все это — следствия или проявления ее «соборности», как единства по всему и во всем; равным образом — следствием и осуществлением соборности является вселенскость. Не надо смешивать разные понятия и слова, строго различаемые в греческом языке. Слово «oikoumenikos» значит «вселенский» (от «oikoumene» или «икумени» — вселенная). Слово «katholikos», или «кафолический», значит «единый по всему», или «соборный»; слово же «собор» передается по–гречески словом «synodos», или «синод». При этом однако надлежит с особенным вниманием относиться к словоупотреблению славянских православных церквей, как к особому благодатному научению. То, что одно и то же слово «соборность» означает и кафоличность и значение соборов в церковной жизни и организации, весьма знаменательно. Ибо в соборах полнее всего выражается соборность. Однако «соборы» — от «соборности», а не наоборот. Соборность, или кафоличность, даже вселенского собора определяется и удостоверяется самою соборною или кафолическою Церковью, ибо «соборное» (кафолическое) не может быть выражено и утверждено ни каким–нибудь отдельным человеком, ни, хотя бы и самым многочисленным собором, который может быть и «разбойничьим», но только Богочеловеком Иисусом Христом и соборным или кафолическим единством Его Церкви.