Мэтью, конечно, знал об их отношениях, ведь она сама ему рассказала. Но когда он знакомил ее с правилами поведения в монастыре, он напомнил ей, что она по-прежнему считается замужней женщиной и должна вести себя соответственно. И вот, не успев дать обещание, она уже нарушила его!

— Я… мы всего лишь…

— Вы всего лишь прощались, я понимаю, — тихо промолвил Мэтью.

Мартина кивнула, чувствуя себя очень неловко и, кажется, готова была расплакаться.

— Значит, увидимся весной, — проговорила она.

Торн грустно улыбнулся:

— Да, весной.

Мартина повернулась и вышла из конюшни. Слезы застилали глаза.

Мартина обмакнула гусиное перо в чернильницу и склонилась над небольшим листом пергамента, на котором она писала рецепт эликсира из вытяжки розмарина. Поселившись в монастыре Святого Дунстана, она начала писать медицинский трактат о лечебных свойствах растений — Herbarium Medlca, и это занятие отчасти скрашивало ей длинные зимние ночи, делая их если не одинокими, то хотя бы менее томительными. Ей запрещалось выходить за пределы гостевых покоев монастыря и видеться и разговаривать с кем-либо из его обитателей, за исключением настоятеля брата Мэтью и монастырского лекаря брата Поля. Все ее общество составляли лишь Фильда и несколько других прислужников, так что у нее было очень мало общения и избыток свободного времени, который она и решила занять написанием книги.

Келья была холодная. Натянутая на окно промасленная ткань плохо защищала помещение от ледяного январского ветра. Мэтью поставил в ее комнату небольшой столик с сиденьем — такими столиками пользовались монахи-переписчики, — и она работала за ним, поставив его, несмотря на жуткий холод, поближе к окну, чтобы лучше видеть. Закутавшись в плащ, Мартина старательно выводила аккуратным красивым почерком, которому ее научили монашенки, латинские слова, но получалось это с трудом, потому что пальцы коченели на пронизывающем келью сквозняке и плохо слушались ее.

И все же в этот зимний день, сидя за маленьким неудобным столиком, она упорно писала, стараясь сконцентрироваться на своей работе и не отвлекаться на доносившиеся со стороны замка Блэкберн звуки сражения.

Отложив перо, она приложила руки к мешочку с горячей золой, прикрепленному на поясе, согревая пальцы, и почувствовала, как приятное тепло поднимается по закоченевшим рукам к груди. Ей вспомнилось другое тепло, там, на предрассветном берегу реки, которое завладело тогда всем ее существом, пожирало ее огненными языками страсти.

Мартина подумала о Торне. Она не видела его уже три месяца, и его образ — голос, небесно-голубые глаза, улыбка и ямочки на щеках — неотступно преследовал ее.

Она спрятала лицо в ладонях и закрыла глаза. Интересно, Торн тоже там, среди воинов, осаждающих замок Блэкберн? Конечно, он должен быть среди них. Когда Невилль вернулся в Суссекс в канун праздника всех вятых во главе войска дикарей-наемников из Уэльса и захватил Блэкберн, объявив его своей законной вотчиной, Оливье созвал всех вассалов и тех, кто присягнул им на верность, чтобы изгнать Невилля оттуда и наказать. И, будучи самым опытным воином барона Годфри, Торн наверняка сейчас находится на переднем крае сражения. По словам брата Мэтью, он командует лучниками.

Осада замка шла уже несколько недель. Слабо разбираясь в реалиях войны, Мартина тревожно прислушивалась К отчетливо доносившимся в морозном воздухе звукам битвы — ржанию лошадей, звукам труб и барабанов, яростным крикам командиров и воплям раненых. Однажды Мартина услышала жуткие крики множества голосов и поежилась от охватившего ее страха. Вскоре после этого в монастырь на трех повозках привезли раненых людей лорда Оливье, которые, стеная от боли, рассказывали, что уэльсцы Невилля сбросили на атакующих град горящих кувшинов со смолой.

Брат Поль с помощниками ухаживали за ранеными, размещенными в монастырском лазарете. Мартина хорошо умела врачевать раны и знала об этом больше, чем монастырский лекарь, область познаний которого распространялась в основном на обычные, мирные болезни. Она неоднократно предлагала свою помощь, но каждый раз получала решительный отказ, потому что ей просто было запрещено заходить в ту часть монастыря, где находился лазарет. Брат Поль советовал ей лишь молиться за облегчение участи раненых солдат.

Несмолкаемый шум битвы время от времени прерывался другими, гулкими, загадочными звуками. Эти повторяющиеся тяжелые удары, по словам Мэтью, свидетельствовали о том, что осаждающие пытаются проломить тараном внешние стены замка. Иногда раздавался жуткий треск, это означало, что выпущенные из катапульт огромные каменные глыбы достигали своей цели.

От брата Поля Мартина узнала, что больные в лазарете считали эту осаду очень трудной. Замок, хоть и недостроенный, был возведен на совесть и казался неприступным. И хотя им удалось пробить брешь в стене и попасть во внешний двор, все же внутренние стены оказались еще более толстыми и прочными. А уэльсцы Невилля — несколько сотен воинственных варваров, вооруженных мощными арбалетами и неиссякаемым запасом стрел к ним — сражались с дикой яростью. У них, несомненно, имелся годовой запас провианта, так что они могли продержаться очень долго, нанося при этом большой урон войску графа Оливье. И могло случиться так, что король, узнав о безуспешных попытках победить Невилля, будет вынужден уступить и признать его права на баронство Блэкберн, несмотря на гнусные методы, с помощью которых тот завладел им, дабы положить конец кровопролитию.

Мартина снова взяла в руку перо и продолжала писать вплоть до вечерней службы. Сделав короткий перерыв на ужин, она запалила масляную лампадку и работала до тех пор, пока стройное хоровое пение не возвестило о наступлении ночи.

Раскладывая по местам свои письменные принадлежности, она почувствовала запах гари, но не костра, а опаленного мяса и какой-то еще, неизвестный ей, терпкий и едкий.

Схватив плащ, она выбежала из покоев и помчалась к воротам, наткнувшись на собравшихся там монахов и брата Мэтью, которые вглядывались в темноту в направлении замка Блэкберн. Она не увидела никакого пламени, только точечки факелов на стенах и все.

— Что происходит? Что горит? — спросила она у настоятеля.

— Точно не знаю, — пробормотал он, всматриваясь вдаль. Он положил руку ей на плечо. — Пойдемте, бессмысленно стоять здесь на ветру. Завтра мы в любом случае узнаем, что произошло.

Мартина едва успела заснуть, как брат Мэтью разбудил ее.

— Прибыл сэр Питер, миледи, — сказал он ей, оставаясь снаружи, за занавеской. — Он хочет видеть вас.

Она накинула тунику поверх ночной рубашки и вышла к Питеру, который ждал ее в зале, в кольчуге и со шлемом в руках.

— Сэр Питер?

— Я к вам по делу, насчет Торна, — мрачно сказал он.

— Что с ним… он… он ведь не…

— Нет, но он…

Застывшее на его лице выражение суровой печали сказало ей все.

— Я подумал, что, может быть, у вас есть какое-нибудь средство, чтобы облегчить его боль.

— О Боже! Где он?

— В лазарете.

— Но брат Поль не позволяет мне заходить туда. — Она вопросительно посмотрела на Мэтью. Пронзительный взгляд темных глаз настоятеля, казалось, проникал в самую глубь ее души.

— Брат Поль спит, и я не вижу необходимости будить его, чтобы спрашивать разрешения на посещение вами сэра Торна, то есть, если вы, конечно, хотите, навестить его.

— О, спасибо.

Схватив свой сундучок, Мартина последовала за мужчинами через темный двор, к расположенной в дальней восточной оконечности монастыря больнице. Войдя внутрь, она увидела, что лазарет занимает всего одну просторную комнату, уставленную рядами кроватей, на которых лежали раненые. Большинство из них спали. Худой молодой монах почтительно приветствовал Мэтью и Питера, но с недоумением уставился на Мартину, его изумленный взгляд скользил по ее неприкрытым золотым косам.