— Выслал тебе резерв: Матвеева с пулеметом, — отвечает тот.

— Мощный резерв! — произнес я с горечью.

Однако и за это спасибо. Третий пулемет в нашей обороне усиливает маневр огнем.

Немцы, между тем, приближались. Вот уже ясно слышны их выкрики, брань.

В напряженный момент мозг работает лихорадочно.

— Вчера вечером красноармейцы бросились в штыки, — размышляю я вслух.

— И с гранатами, — добавил Логинов.

— Да, да, и с противотанковыми гранатами, ползком по снегу.

— Логинов, сегодня поползете вы и…

— И я, и я, — в один голос вызвались телефонист Прощаев и радист Лосев..

— Хорошо, идите! В углу, в ящике возьмете противотанковые гранаты и маскхалаты.

Скоро три воина в белых халатах нырнули на снег и поползли…

Комиссар Шитов умело руководил маневром пулеметов. Слева застрочил пулемет Матвеева, отвлекая внимание немцев на левый фланг.

С запасных площадок ударили пулеметы Гончара и Гаврилова, прижав фрицев к земле.

Скоро маскхалаты скрылись в кустах. Вынырнули же перед самым носом у фрицев.

— Раз!

— Два!

— Три!

Гранаты рванули морозный воздух. Еще и еще! Крики, стоны. Такой дерзости противник не ожидал. Середина цепи дрогнула и подалась в беспорядке назад, на Корытово.

В этот же день Ушацкий и начальник штаба полка развернули в цепь всех, кто мог держать оружие, и дали бой немецким автоматчикам, прорвавшимся из Чертолино. К вечеру атаки немцев были всюду отбиты.

Несмотря на героизм и отвагу, противнику удалось окружить наш полк. Силы были слишком неравны.

Потянулись суровые дни в окружении. Жили надеждой на помощь извне. По данным разведки к нам продвигался стрелковый батальон капитана Федоренко. Но и его силы редели с каждым часом.

Первые дни питались кониной. Убитых лошадей немало валялось на поле боя. Потом и этого не стало.

Лошадей в полку становилось все меньше. Их забивали для питания раненых.

С каждым днем слабели люди, у многих шатались зубы, кровоточили десны. От истощения в дивизионе умер боец Мухин.

Наши транспортные самолеты в ночную пору сбрасывали на парашютах боеприпасы, оружие и снаряды для гаубиц. А продукты и сухари были редкостью.

Однажды утром прилетел двухмоторный самолет, сделал круг, снизился и от него отделилась точка, без парашюта. Груз врезался в снег.

— Продукты?!

Бойцы кинулись к месту приземления груза, откуда и сила взялась! Скоро принесли мешок сухарей, весом 40—50 килограммов. Сколько было радости!

Сухари разделили по шапке на каждого, а половину мешка направили Юрьеву для раненых.

Поели и ожили, повеселели. Тракторист Зырянов с шумом притащил за руку своего дружка тракториста Милушко.

— В чем дело? — спрашиваю.

— Товарищ старший лейтенант, ведь это правда, что мы выйдем из окружения? А Милушко, вот, не верит. И, обращаясь к товарищу, сказал: — Да мы с тобой, дружище, еще в клубе потанцуем с девчатами. Правда, товарищ старший лейтенант?

— Известно, правда! Помощь к нам непременно придет.

Волчком завертелся Зырянов, как будто он уже в клубе на танцах, потащил Милушко к выходу.

Сколько силы, энергии, жизни в этом Зырянове! А ведь на вид плюгавенький. Говорили, дома жены боялся, а здесь — настоящий мужчина. И надо же. О танцах, о девчатах, о клубе вспомнил! А мне и в голову не приходило о танцах вспоминать. Я с упреком подумал о себе: «Не умею я разговаривать с солдатами задушевно, вот так, как рядовой Зырянов».

Оправившись от болезни, на наблюдательный пункт вернулся Юрьев. Он пригласил меня сходить в штаб умыться горячей водой.

— Смотри, комиссар вчера как приаккуратился.

Я согласился. Пошли. Юрьев идет за мной, за ним Труханенко. По дороге нагнал на санях командир первого дивизиона Заморов с тремя офицерами.

— Садись, старшой! — пригласил Заморов.

— Пешком дойдем, нам рядом, — ответил Юрьев.

Заморов стегнул лошадь: — Поехали!

Мы сошли на тропинку. Неожиданно рядом ударило. Звон в ушах. Лежу поперек тропы, на ноге Юрьева. Он правой рукой ищет шапку на снегу, а левой за голову держится.

— Что с тобой? — я бросился к нему на помощь.

— Да ничего, — сердито отвечает он, — царапнуло. Что это, обстрел? Почему один разрыв?

— Не знаю!

— Труханенко, в чем дело? Чего лежишь?

— Бинт в кармане, перевяжите, — отвечает он.

Сквозь порванный ватник пробивается кровь.

Слышим стон с дороги. Я туда, Труханенко и Юрьев — за мной. Видим, большая воронка, и на краю ее на комьях лежит фельдшер Репин с оторванной ногой, тот самый Репин, который в санях с Заморовым ехал.

— Где Заморов, где сани, где остальные? Уехали?! — негодуем мы.

Труханенко сорвал с себя гимнастерку, рубашку разорвал пополам, чтобы задержать фонтан крови из обрубка ноги Репина. Прибежал санитар Душенкин.

— Друг мой, как же это? — кинулся он к фельдшеру.

Репина понесли в санчасть. Мы плетемся с Труханенко по тропе. В штабе все прояснилось. Из 1-го дивизиона передали по телефону, что прибежала лошадь с оглоблями без саней.

— Нет ли у вас Заморова? — спрашивают.

— Нет.

Оказалось — сани наскочили на фугас, поставленный саперами для обороны и ничем не обозначенный.

Досадные, ненужные потери!

Всех погибших за период боев в окружении хоронили в братской могиле на ОП, в роще у железной дороги, в 5—6 километрах западнее станции Мончалово.

Жизнь шла своим чередом. Стало еще труднее, когда немцы вклинились в нашу оборону, захватили Окороково, лишив нас колодцев, вышли в тыл штабу полка и огневым позициям.

Горючего не было, и вывезти орудия мы не могли. Тогда сняли затворы и панорамы гаубиц, оптические приборы, пускачи тракторов и другое ценное имущество, смазали, завернули и закопали. Схемы и координаты представили в штаб полка и командирам подразделений.

17 февраля с севера к нам прибыли пять танков армии генерала Лелюшенко, прорвавшие два передних края обороны немцев (наружный и внутренний). Мы узнали наши тридцатьчетверки по голосу, по лязгу гусениц.

Встреча взволновала нас. Танкисты — веселые, боевые ребята, комбинезоны нараспашку, на груди ордена и медали.

Ушацкий отдал приказ на выход из окружения:

— Полк прорывается на участке Рубежное — Корытово в направлении Светителево. В авангарде — 3-й дивизион старшего лейтенанта Лобыцана. Главные силы — 4-й и 1-й дивизионы. Арьергард — 2-й дивизион капитана Петренко. Задача арьергарда: сохранить 106 человек раненых и тыловое имущество, вывозимое на санных упряжках. К рассвету 18 февраля полк должен соединиться с батальоном капитана Федоренко. Выдать бойцам НЗ[1] — по куску конины из полковой кухни. Идти парами. Товарищ обязан поднять упавшего. Сигналы прежние, соблюдать строгую маскировку, не делать ни единого выстрела без команды.

— Мы прорвемся к своим! — таковы последние слова приказа командира полка.

Выступили в 23.00. Откуда только взялся прилив энергии?!

Танки ушли вперед мы двигались по их следу. В районе Корытово след неожиданно повернул на Рубежное вдоль фронта: очевидно, сбились с направления.

Ушацкий шел в голове колонны на лыжах. Он первый заметил ошибку танкистов. Что делать?

Решает быстро:

— Идти без танков, — и по колонне передал: — Азимут 37,00.

Большинство солдат были без лыж. Утопая в снегу, пробирались к линии обороны немцев. К счастью, стояли морозные дни и немцы отсиживались в деревенских избах.

В одном месте немецкий телефонист вышел исправлять линию, поврежденную идущей впереди разведкой, и наша колонна задержала его.

— У, фриц поганый, — замахнулся на него прикладом Звонарев. Но его остановили: пусть тащит санки с имуществом.

Прошли сначала передний край врага, а к рассвету через второй.