— Мы здесь на южном берегу реки.

— На южном, я знаю, — сказал отец д’Экзиль.

— Если ты отправишься на восток, к Филмору, следуя по южному берегу, никогда индейцам не придет в голову искать тебя там. К тому же у тебя будет такое преимущество во времени...

— А! — просто сказал иезуит.

— Чего же ты ждешь? — спросил сухим голосом Арапин.

— Я не хочу бежать, — сказал отец д’Экзиль.

— А! — в свою очередь сказал индеец.

Он снова заговорил.

— А если я тебя оставлю здесь и сам вернусь на лодке в лагерь?

— Я останусь здесь, а когда меня спросят, как я сюда попал, я расскажу, потому что моя религия запрещает ложь.

— Она запрещает также самоубийство, — сказал Арапин.

Облако затмило луну. Лица их с минуту были покрыты тенью. Когда свет снова показался, оба они были совершенно спокойны.

— Вернемся в лагерь, — сказал Арапин.

Когда они вернулись в палатку, Арапин разостлал на земле шкуры бизонов.

— Ложись, — сказал он, — и постарайся заснуть.

— А ты?

— Я уеду сейчас с несколькими всадниками посмотреть, что делается на восточной дороге. Я вернусь не раньше полудня. Прощай.

Он покинул его. Иезуит растянулся на шкурах, не опустив передней полы палатки, чтобы видеть сверкавшее между елями, как огромная лунная бирюза, озеро. Храпение маленького Чопи прекратилось.

Около четырех часов в лагере послышались глухие призывы и шум, производимый лошадьми. Арапин и его эскадрон уезжали на разведку к востоку.

Двумя часами позднее запела на дереве птичка. Скоро настал день.

— Вот еще поздравительные телеграммы, — кричал лейтенант Кодринтон, адъютант генерала Рэтледжа, как ураган, влетая в кабинет, где работал его начальник.

— Вскроем их поскорее. Сначала вот эту, официальную телеграмму. «Генералу Рэтледжу. Индианаполис. С. А. С. Ш. Счастлив подписанием вашего назначения губернатором области Ута и обращаюсь лично вам поздравлениями, пожеланиями успеха...» Ах, генерал! Знаете, от кого это? Это от самого президента Честера.

— Президент, действительно, очень любезен, — сказал взволнованный Рэтледж.

«Счастлив узнав назначении дающем уверенность самой сердечной плодотворной совместной работе. Приятные симпатичные воспоминания. Джемини Гуинетт.».

— А! — сказал Рэтледж. — Президент мормонской Церкви... Вот это интересно.

— Вы знаете его? — спросил Кодринтон.

— Немного. Дело в том, что — обыкновенно этого не знают — он в 1858 году в качестве военного священника принимал участие в экспедиции Джонстона. Я сам служил лейтенантом в этой армии...

11 августа 1882 года в десять часов утра губернатор Рэтледж торжественно вступил в Соленое Озеро.

В полдень президент Церкви дал большой банкет, на который были приглашены все гражданские, духовные и военные власти области. По правую руку президента Гуинетта сидела миссис Регина Рэтледж. Губернатор сидел по правую руку мистрис Сары Гуинетт.

В четыре часа он в обществе генерала Коннора, юного Кодринтона и еще двух офицеров отправился в лагерь.

До этого времени день был прекрасный. Тут внезапно появились тучи на небе. Надвигалась гроза.

— Скорее, скорее! — кричал генерал Коннор кучерам.

Коляски покатили быстрее.

— Эти грозы здесь настоящие водяные смерчи, — пояснил Коннор губернатору. — К счастью, мы около богадельни Восточного храма. Мы остановимся там и переждем, пока пройдет вихрь.

— Богадельня Восточного храма? — спросил губернатор.

— Это учреждение, предназначенное для неимущих стариков, — сказал генерал Коннор. — Это наполовину госпиталь, наполовину убежище. Директор будет счастлив и горд...

Ветер и шум дождя заглушили последние слова. Маленькое общество еле успело выскочить из экипажей и броситься в приемную богадельни.

Появился красный от волнения, предупрежденный Коннором, директор.

Учреждение его содержалось, впрочем, в таком порядке, что вполне заслуживало похвал, на которые не скупился губернатор. Вместе со своими офицерами он последовательно обошел огромные и хорошо проветриваемые дортуары, лужайки, дворы и трапезную; призреваемые — старухи, больные подагрой, старики, впавшие в детство — молча, мертвыми глазами смотрели, как они проходили мимо.

Они вошли в кухню. У огромного медного котла, в котором быка можно было бы сварить, неподвижно стоял повар-великан.

В одном углу группа призреваемых, в темных, из грубой шерстяной материи платьях, под присмотром чего-то вроде диаконисы занималась чисткой овощей.

Их было три старика и две старухи, жалкие отребья рода человеческого. Они еле подняли глаза при входе блестящего главного штаба.

— Должен еще обратить внимание господина губернатора... — начал было директор, не заметив, что его высокий гость внезапно побледнел.

Он не успел окончить фразы. Одна из старух собрала горсть шелухи, устилавшей пол, и с резким криком швырнула ее Рэтледжу прямо в лицо.