Лейтенант. И он женился на ней?

Отец. Вот именно. В тот же вечер или на другой день после свадьбы он уехал. Подумайте только: ему нужно было продолжать сборы сбережений жалких сестер Джен, чтобы отсылать их в Ирландию. В 1852 году он вернулся в Уту, и Брайам Юнг осыпал его реальными знаками своей благодарности.

Лейтенант. Своей благодарности?

Отец. Разве я вам не сказал, что благодаря его советам Брайам отвратил свой народ от калифорнийской авантюры? Впрочем, полковник Ли был из тех людей, которым приятно оказать помощь: его частный интерес всегда совпадал с интересом общественным. Вы знаете, что некоторые места области Ута изобилуют железной рудой?

Лейтенант. Айрон-Коунти, например.

Отец. Именно, Айрон-Коунти. Там добывают от сорока до семидесяти пяти процентов чистого железа. Было основано акционерное общество, под названием Deseret Iron Company, с привилегией на пятьдесят лет. Его доменные печи в Сидар-Сити дают в день около тысячи пятисот килограммов железа. Акции, которые при выпуске стоили сто долларов, теперь стоят пятьсот сорок. Полковник Ли как основатель получил сто акций.

Лейтенант. Пятьдесят тысяч долларов! Это была недурненькая спекуляция.

Отец. Он не удовлетворился этим. Земля на этой территории содержит не только железо. В окрестностях Лас-Вегаса находят серебро и свинец и во многих графствах — каменный уголь. Также везде встречаются сера, квасцы и селитра. Особенно указываю вам на рубины и гранаты реки Гумбольдт. Ну вот: во всех этих предприятиях полковник Ли получил свою долю.

Лейтенант. В конце концов все это округлилось в хорошенькое состояние.

Отец. Да. Но, к несчастью, было много осложнений! Часто вечером я видел, как за этим самым столом, за которым мы только что отобедали, полковник Ли сердился, сводя свои счеты. Я трепетал, когда думал о том, сколько ему встретится затруднений, если в один прекрасный день он вздумает вернуться в Ирландию, как он постоянно говорил, и для этого ему придется ликвидировать свои дела. Еще гораздо больше трепетал я, думая о его вдове, когда его принесли однажды в 36 градусный мороз разбитого ударом. Надо вам сказать, что в последнее время он пристрастился к виски и что вены на его висках стали более жесткими и ломкими, чем вермишель. Лейтенант. Он скончался?

Отец. Он скончался несколько часов спустя. У него было время и хватило невероятной энергии передать мне все свои бумаги и поручить известить его жену. «Если можете, — сказал он, — постарайтесь устроить все так, чтобы ей незачем было приезжать в Салт-Лэйк. Если же юридическая китайщина между американскими и мормонскими судами такова, что ей придется приехать, помогите ей, оберегайте ее. Пусть она проживет здесь ровно столько времени, сколько будет необходимо, хотя бы это стоило ей половину состояния. Ей достаточно останется. Пусть уезжает! Я хочу, чтобы вы заперли дверцу кареты, которая увезет ее!» Вы понимаете, что после этой просьбы я не успокоюсь, пока не запру эту дверцу.

Лейтенант. Вы все-таки написали ей, чтобы она приехала?

Отец. Написал. Надо понять, как я вертелся среди этих цифр, в которых ровно ничего не понимал. Мне беспрестанно кололи глаза отсутствием самой наследницы. У меня не было законной доверенности. Я написал, и она приехала.

Лейтенант. И все устроилось?

Отец. Как нельзя лучше. Ей повезло. Прежде всего очень любезен был с нею Брайам Юнг.

Лейтенант. Это минимум того, что он должен был сделать после того, чем он обязан полковнику.

Отец. Конечно, конечно... Но он был очень хорош к ней, это бесспорно. Она нашла также неоценимую поддержку перед федеральной магистратурой в лице судьи Сиднея.

Лейтенант. Справедливые аргументы не могут не тронуть американского судью.

Отец. Аргументы миссис Ли казались ему неотразимыми. Она прибыла в город Соленого Озера в апреле прошлого года, а в июне все было уже устроено, и в наилучших условиях, повторяю это. Она немедленно могла бы вместе со всем своим богатством уехать, если бы... Лейтенант. Если бы?..

Отец. Если бы именно тогда не испортились отношения между мормонами и правительством Штатов. Я не останавливаюсь на фактах, которые вы должны знать также хорошо, как я: объявление неприязненных действий, закрытие границ, полная невозможность для женщины путешествовать. Миссис Ли вынуждена была остаться здесь в ожидании лучших дней.

Лейтенант. Они наступили.

Отец. Она делала все, что могла, чтобы ускорить их наступление. Независимая, католичка, уроженка Европы, она не возбуждала подозрений ни в мормонах, ни в американцах. В стенах этой виллы приютилась и возросла пальма мира. Здесь принимали всех примирителей: и капитана Ван-Влита, и полковника Кена, и комиссара Панеля, и Мак-Келлока, и самого губернатора Камминга. Если этот смехотворный конфликт будет скоро разрешен без кровопролития, то этим мы обязаны радушному гостеприимству этой женщины. Как вы находите, не приобрела ли она некоторые права на благодарность, которая расточается ей сегодня вечером на банкете, откуда она к нам скоро вернется? Не приобрела ли она также право на карету и повозки, которые завтра вечером увезут ее и ее багаж в восточные штаты?

Лейтенант. Я думаю. Но... вы нисколько не сожалеете об ее отъезде?

Отец. Я с удовольствием выкурил бы еще сигару.

Лейтенант. Пожалуйста.

Отец. Но у вас остаются только две. Мне, право, совестно.

Лейтенант. Берите. У меня с собою, в багаже, более двухсот штук, вон тут, рядом, в вашей комнате.

Отец. Спасибо... Жалею ли я об ее отъезде?

Лейтенант. Стриж исчез. Какая тишина! Какая чудная ночь!

Отец. Он живет в соломенной крыше над верандой. Который час? Половина двенадцатого. Она опоздала, я начинаю беспокоиться.

Лейтенант. Там будут речи, речи продолжаются долго. Пойдем, может быть, ей навстречу? Луна взошла, и светло, как днем. Вон там, перед нами, это блестящее пространство между колонами молочно-белых паров — это сверкает при луне Соленое озеро?

Отец. Да, это Соленое озеро.

Лейтенант. Какая белая скорбь выше черной линии деревьев! А, вот опять показался каменный стриж.

Отец. Он проснулся. Он почувствовал свою хозяйку. Он всегда ее слышит — я вам говорил. Она, вероятно, уже недалеко. Стойте-ка! Вот слышны смех, голоса, шаги по дороге... Вот она!

С минуту весело болтали у решетки сада; затем калитка заскрипела, закрылась и прозвучал голос Аннабель.

— Это вы?

Мужчины молчали, как немые.

— Это вы? — повторила она. — Хорошая я хозяйка дома! Но это вина американской армии, лейтенант Рэтледж. Простите меня!

Они последовали за нею в столовую. Красного стрижа больше не видно было, но когда он пролетал мимо черного прямоугольника открытой двери, слышался свист его крыльев.

Аннабель сбросила свой большой темный плащ. Она появилась перед ними с обнаженными руками и шеей. На ней было платье цвета серы, без кринолина, но с огромными панье из темно-синей тафты; на ней не было других драгоценностей, кроме колье и браслетов из опалов.

Белокурые локоны окаймляли ее маленькое личико, большой веер из страусовых перьев, прикрепленный к поясу цепочкой в виде четок из горного хрусталя, висел на ее юбке. Она развернула его и стала обмахиваться.

— Не слишком ли плохо вы пообедали, лейтенант Рэтледж?

Она улыбалась, глядя на него своими серьезными серыми глазами.

Как и утром, он покраснел и смутился.

— Великолепно!

— Значит, не так, как я! Господа эти, конечно, сделали все, что могли. Но обед, приготовленный, понимаете ли, не под наблюдением женщины! Между прочим, шампанское у губернатора отвратительное. Я надеюсь, вы не передадите ему? Осталось ли у вас вино Катаба, отец мой?

— Признаться, мы оказали ему честь, не думая о вас.