Шиобэн покачала головой:

— Майра не отступается, да?

— Получает что хочет, — печально проговорила Бисеза. — Но сегодня все дети такие.

Михаил кивнул.

— И хорошо. А если окажется, что Юджин тоже этого хочет, — что ж, будем надеяться, что все получится.

Даже теперь Бисеза слышала в его голосе сожаление о потере. Она порывисто обняла его снова — но очень бережно. Он показался ей необыкновенно хрупким; говорили, что во время солнечной бури он провел слишком много времени на Луне и подорвал свое здоровье.

Бисеза усмехнулась:

— Только давайте пока не будем считать их женихом и невестой.

Михаил улыбнулся, его лицо покрылось сеточкой морщин.

— Знаете, а ведь он понимает, как я к нему отношусь.

— Понимает?

— Он всегда все понимает. По-своему, он очень добр. Просто у него в голове не так много места для чего-нибудь еще, кроме работы.

Шиобэн фыркнула.

— А у меня такое подозрение, что уж если кто и сумеет там освободить местечко, так это Майра.

Бисеза и Шиобэн несколько лет переписывались, как близкие подруги, по электронной почте, но лично давно не виделись. Шиобэн перевалило за пятьдесят, ее волосы подернула благородная седина, на ней был яркий, но строгий костюм.

«Она на все сто выглядит так, как должна выглядеть, — думала Бисеза. — Все еще королевский астроном, популярная фигура в прессе, любимица британского, евразийского и американского истеблишмента».

Ее взгляд по-прежнему оставался острым, ум — ярким, а к этому добавлялись здоровый скепсис и отличное чувство юмора. Именно эти качества и позволили ей почти десять лет назад задуматься о странном рассказе Бисезы об инопланетянах и других мирах.

— Ты выглядишь просто потрясающе, — похвалила подругу Бисеза без тени лести.

Шиобэн отмахнулась.

— Лучше скажи, что я потрясающе постарела.

— Время идет, — несколько скованно произнесла Бисеза. — Майра была права, да? Ведь мы действительно в последний раз виделись после бури, во время вручения медалей.

— Мне это все страшно понравилось, — сказал Михаил. — Я всегда обожал фильмы-катастрофы. А всякий хороший фильм-катастрофа должен заканчиваться церемонией вручения медалей или свадьбой, а еще лучше — и тем и другим, на развалинах Белого дома. На самом деле, если вы хорошенько вспомните, в последний раз мы все встречались на церемонии вручения Нобелевской премии.

Вот это мероприятие действительно чуть не превратилось в катастрофу. Юджина пришлось долго уламывать, чтобы он согласился явиться и получить награду за свою работу о солнечной буре. Он упирался изо всех сил и твердил, что нет на свете человека, который бы настолько не имел никаких прав на признание. Но все же Михаил его уговорил.

«Думаю, в один прекрасный день он меня поблагодарит», — сказал он тогда.

Бисеза посмотрела на Бада. Ему уже было под шестьдесят. На голову ниже жены, Бад превратился в загорелого, поджарого, неуместно красивого офицера — из тех, которых американская армия, похоже, производила дюжинами. Но Бисезе показалось, что в его улыбке ощущается натянутость, а в позе — напряженность.

— Бад, я рада, что вы здесь, — сказала Бисеза. — Вы слышали? Майра объявила, что собирается податься в астронавтику. Я очень надеялась, что вы с ней перемолвитесь словечком.

— Чтобы ее воодушевить?

— Чтобы ее отговорить от этого! Мне и без того волнений хватает, а тут еще придется переживать, когда ее будут отправлять туда….

Бад положил Бисезе на плечо свою крепкую руку, исполосованную шрамами.

— Я так думаю, что она поступит по-своему, что бы мы ей ни говорили. Но я буду за ней приглядывать.

Михаил оперся на трость и склонился к Бисезе.

— Но непременно скажите ей, чтобы не пренебрегала физическими упражнениями, — поглядите, что стало со мной!

Шиобэн многозначительно глянула на Бисезу, и Бисеза поняла ее. Михаил явно ничего не знал о том, что Бад болен раком, доставшимся ему «в подарок» от солнечной бури. Бисеза считала, что судьба слишком жестоко обошлась с Бадом и Шиобэн, дав им так мало времени пожить вместе — даже при том, что, как она понимала, болезнь Бада примирила их после печальной размолвки в тяжелые дни перед бурей.

Порхая, как мотылек, вернулась Майра. Теперь она держала Юджина за руку.

— Мам, ты только представь себе… Юджин и вправду работает над тем, как управлять погодой!

На самом деле Бисеза об этом проекте знала мало. Это была самая последняя из целого спектра восстановительных инициатив после солнечной бури — и даже не самая амбициозная. А сейчас человечеству более всего были необходимы амбиции.

Девяносто процентов населения Земли после солнечной бури осталось в живых. Девяносто процентов: это означало, что миллиард человек погибли. Миллиард душ. Но конечно, все могло быть намного хуже.

Но планета Земля пережила сокрушительный удар. Опустели океаны, высохли материки, произведения рук человеческих превратились в руины. Пищевые цепочки прервались как в море, так и на суше, и, хотя были предприняты отчаянные попытки добиться того, чтобы как можно меньше видов исчезло полностью, общее число живых существ на планете катастрофически уменьшилось.

В первые дни после катаклизма заботились, первым делом, о том, чтобы дать людям кров и накормить их. До какой-то степени власти оказались к этому готовы, и героические усилия, направленные на сохранение адекватного водоснабжения и соблюдение санитарных норм, помогли не вспыхнуть эпидемиям. Но запасы продовольствия, приготовленные перед бурей, очень быстро закончились.

Месяцы сразу после бури, посвященные попыткам вырастить и сберечь первые урожаи, были ужасным, изнурительным временем. Помимо всего прочего, огромные сложности возникали из-за того, что в почве засели вредные продукты радиации, упрямо проникавшие в пищу. А при том, сколько энергии вылилось в природные системы планеты, при том, что атмосферу и океаны взболтало и перемешало, как горячую и холодную воду в кране, климат на протяжении первого года был просто кошмарным. В исстрадавшемся Лондоне в какой-то момент эвакуировали людей с берегов Темзы, которая разливалась все сильнее, в палаточные городки, поспешно выстроенные в областях Саут-Даунс и Чилтернс.

Поскольку в Северном полушарии солнечная буря пришлась на весну, там континенты пострадали сильнее всего. В Северной Америке, Европе и Азии сельскохозяйственную экономику как корова языком слизала. Южные континенты, более быстро восстанавливавшиеся на протяжении того странного времени года, которое наступило сразу после бури, возглавили возрождение. Африка превратилась в «житницу» для всего мира — и люди с острым ощущением истории отмечали справедливость того, что Африка — материк, на котором зародилось человечество, — теперь протягивает руку помощи более молодым землям во время беды.

Тут и там начинался голод, возникали очаги напряженности и противостояния, но самые страшные прогнозы, высказывавшиеся перед бурей, — относительно оппортунистических войн из-за несогласия во взглядах на жизнь, не сбылись. По всему миру люди благородно делились друг с другом. Некоторые умники, правда, начали рассуждать о долгосрочных сдвигах в геополитической власти.

Как только кризис первого года был пережит, началось осуществление более амбициозных восстановительных программ. Были приняты активные меры для ускорения заживления озонового слоя, для очистки воздуха от самых страшных примесей, оставшихся после солнечной бури. Начали высаживать быстрорастущие деревья и травы, закрепляющие почву, в океаны сбрасывали соединения железа, стимулирующие рост планктона и мелкой живности, находящейся в основании океанических пищевых цепочек. Тем самым планировалось ускорить восстановление биомассы в морях. На Земле вдруг появилось огромное количество инженеров.

Бисеза еще помнила пылкие споры во время смены столетий насчет подобной «геоинженерии» — а ведь эти споры велись задолго до того, как кто-либо услышал о солнечной буре. Не аморально ли обрушиваться на окружающую среду со столь массированными инженерными инициативами? На планете, где так тесно переплелись биологическая жизнь и воздух, вода и камни, возможно ли было хотя бы предсказать последствия наших действий?