— Он хорош, — сказал Вейкман. — Насколько я мог определить, он первоклассен.

— Он недавно прибыл с Птицы Лиры, — сказала Элеонора, — и ничего не знает.

На усталом лице Веррика мелькнула озорная усмешка:

— Он последний. Остальные пойдут к Картрайту, престонисту.

Веррик взглянул на Бентли:

— Ваше имя?

Бентли назвал себя. Веррик стремительно пожал ему руку, и в следующее мгновение толпа, ведомая им, направилась к лестнице на выход. В комнате остался только Вейкман.

Шагая рядом с Верриком, Бентли решился спросить:

— Куда мы идем?

— На Холм Фарбен. Мы будем действовать оттуда. С прошлого года Фарбен принадлежит лично мне. Там я могу потребовать преданности к своей персоне несмотря ни на что.

— Несмотря на что? — переспросил Бентли, но ответа не получил.

Когда группа спустилась к стартовой площадке, где ее ждал межконтинентальный транспорт, Бентли еще раз спросил:

— Что же в конце концов произошло?

— Идемте, — прервал его Веррик. — У нас слишком много работы, чтобы тратить время на разговоры.

Бентли все понял.

Со всех сторон уже доносились возбужденные голоса механических информаторов:

— Веррик смещен! Престонист стал Человеком Номер Один! Веррик смещен!

Да, произошла непредсказуемая смена власти. Это было именно то, о чем пророчествовали предзнаменования. Веррик перестал быть Человеком Номер Один, Веррик больше не был Ведущим Игру. Он даже не принадлежал Директории. И Бентли был связан с ним клятвой.

Едва рассвело, как Леон Картрайт сел за руль старенького «Шевроле-82». Он был одет в отутюженный костюм старинного покроя. Потрепанная шляпа венчала его голову, в жилетном кармашке тикали часы. От Леона Картрайта веяло старостью и увяданием. Высокий, худой, нервный, он выглядел на все шестьдесят.

Его тонкие руки, твердо сжимавшие руль, были покрыты веснушками. Казалось, что-то беспокоило Картрайта, он был излишне напряжен и вел машину осторожно, будто в ней везли тяжелобольного.

На заднем сиденье «Шевроле» лежали бобины с корреспонденцией, поношенный непромокаемый плащ и несколько пар ни разу не надеванных ботинок. Заряженный «Хоппер Коппер» был засунут под сиденье.

Улицу с обеих сторон обрамляли скучные однообразные здания с пыльными окнами, потускневшей рекламой. Это были реликвии прошлого века, как, впрочем, и сам Леон и его машина. Мужчины в выцветших рабочих костюмах прогуливались у подъездов. Их лица были бесцветны, глаза пусты и унылы.

Еще совсем молодые, но уже увядшие женщины, одетые в единообразные черные пальто, облепили магазины, торгующие подержанными вещами и продуктами сомнительной свежести. Дома, в грязных жилищах, их ждали вечно голодные дети.

«Судьбы людские неизменны, — подумал Картрайт. — Ни система классификации, ни очень сложные и точные игры-вопросники не улучшают жизнь людей. И так будет всегда, поскольку всегда будут неклассифицированные».

В двадцатом веке была полностью решена проблема производства товаров. В конце концов их масса достигла предельного объема. Излишки товаров стали представлять угрозу для свободного рынка, и в 1980 году было решено сжигать все вещи, не находящие потребителя.

Еженедельно по субботам ко всем площадкам для сжигания товаров, обнесенным колючей проволокой и тщательно охраняемым, сходились огромные толпы, состоящие из тех, кто был не в состоянии купить превращаемые в пепел продукты и вещи. Со слезами и злобой в глазах смотрели люди на огромные костры из творений человеческих рук.

Игры призваны были облегчить положение.

Не имея возможности купить дорогостоящие промышленные товары и продукты, люди могли хотя бы надеяться выиграть их. В течение нескольких десятилетий экономика, зашедшая в тупик из-за перепроизводства, благодаря игровым механизмам распределения сделала сильный рывок. Но на одного счастливчика, выигравшего автомобиль, холодильник, телевизор или еще что-нибудь, приходились миллионы не выигрывавших ничего.

Постепенно наряду с товарами стали разыгрываться и более весомые «вещи»: власть и престиж. На вершине социальной пирамиды находился человек, распределявший власть. Его назвали Ведущим Игру.

Шаг за шагом шел процесс распада социально-экономической системы. Люди утрачивали веру в законы природы. Ничто больше не было постоянным. Невозможно было предсказать последствия ни одного события. Ни на что нельзя было положиться. Статистические предсказания получили всеобщее распространение. Исчезло понятие причинности, люди больше не могли сами влиять на свою жизнь. Остался только расчет на удачу, на игру случая.

Теория Минимакса (игра "М") породила настроения самоотречения, невмешательства в собственную жизнь. Игрок в "М" ни к чему себя не обязывал, ничем не рисковал, ничего не выигрывал, не терпел поражений. Его цель — накопление удачи и стремление продержаться дольше других игроков. Он ждал окончания партии, больше ему не на что было рассчитывать.

Минимакс был изобретен в двадцатом веке математиками фон Нейманом и Маргенштерном. Их метод ведения большой игры был использован еще в ходе второй мировой войны. После военных стратегов им стали пользоваться финансисты.

Фон Нейман был приглашен в Американскую комиссию по энергетике, что свидетельствовало о признании значимости теории. А два с половиной века спустя эта теория стала управлять миром.

На стене узкой грязно-белой постройки, к которой Картрайт подъехал, висела табличка «Общество престонистов. Вход к основным службам с другой стороны». Остановившись у тротуара, Картрайт принялся вытаскивать из багажника пачки с рекламной литературой. В нескольких метрах от него разгружал грузовик владелец рыбного магазинчика.

Картрайт, держа перед собой кипу книг, вошел в тускло освещенное помещение. Всюду возвышались пирамиды из ящиков и коробок. Найдя свободное местечко, он опустил свою ношу на пол, затем пересек холл и вошел в крошечную контору.

Она была пуста. Картрайт не спеша просмотрел корреспонденцию. На этот раз в ней не было ничего важного: счета из типографии и транспортного агентства, квартирная плата, предупреждение по поводу неуплаты за электроэнергию, счета за уборку мусора и воду.

В одном из конвертов Картрайт обнаружил пять долларов и многословное письмо от пожилой женщины. Было и еще несколько мизерных вкладов. В общей сложности Общество обогатилось на тридцать долларов.

— Они уже выражают нетерпение, — сказала Рита О'Нейл, войдя в контору. — Может, начнем?

Картрайт опустил голову. Время пришло. Он тяжело поднялся, зачем-то переложил на столе экземпляры «Диска Пламени» и поплелся вслед за девушкой.

Как только он вошел в зал, люди разом заговорили. В устремленных на него взглядах Картрайт увидел страх и надежду.

Картрайт прошел на середину зала и тут же был окружен плотным кольцом взволнованных мужчин и женщин.

— Когда?! — крикнул почти в лицо ему Билл Конклин.

— Мы больше не можем ждать! — вторила ему Мария Юдич.

Картрайт вытащил из кармана список и начал перекличку. Глаза его печально смотрели на собравшихся людей, среди которых были вечно напуганные, молчаливые мексиканцы-рабочие, сварщик, японские рабочие-оптики, девица с ярко-красными губами, разорившийся торговец, студент-агроном, фармацевт, повар, санитарка, плотник…

Эти люди умели работать руками, но не головой. Они выращивали растения, заливали фундаменты, чинили протекающие трубы, обслуживали машины, шили одежду, готовили еду… С точки зрения системы Классификации все они были неудачниками.

Закончив перекличку, Картрайт поднял руку:

— Прежде чем уйти, я хочу сказать вам, что корабль готов.

— Да, это так, — подтвердил капитан Гровс, крупный негр со строгим выразительным лицом. Одет он был в комбинезон, перчатки и кожаные сапоги.

Картрайт обвел глазами собравшихся:

— Может, кто-то колеблется?

Ответом была напряженная тишина.