Неожиданно Солнышкин заметил, как на доске, которую он только что надраил до желтизны, возникла какая-то клякса. Он сердито потёр её шваброй, но клякса отползла в сторону, а за ней по палубе потянулись другие — широкие, быстрые, чёрные. Над мачтами грохнул гром. Солнышкин поднял голову, и прямо на него выплеснулся быстрый тропический ливень. Солнышкин втянул голову и бросился под навес, но ливень кончился. Солнышкин взялся за швабру — ливень ударил ещё сильней. По небу бежали тысячи туч, из каждой лил свой ливень. Над океаном повисли тысячи голубых, прозрачных ливней, и «Даёшь!» весело проходил сквозь них.

Солнышкин приоткрыл рот. Бурун стал сворачивать шланг. А старый Робинзон подставил под дождь ладони и смотрел, как по ним барабанят капли настоящего тропического дождя.

Дождь стал плотнее. Тучи сомкнулись. Наступила темнота. Ударила молния.

— Под навес! — крикнул Бурун.

Но Робинзон поглядел на край неба и сказал:

— Смотрите, смотрите!

Под тучами появилось серое облачко.

— Летучие рыбы, — сказал Солнышкин, — догоняют Борщика.

Робинзон, взяв трубу, покачал головой:

— Нет, нас догоняют птицы. Усталые перелётные птицы. Слышите, как они кричат?

Издалека действительно долетало еле различимое курлыканье.

Солнышкин ладонью прикрыл глаза от дождя. Робинзон был прав: вдалеке медленно летела стая. Она то взмывала вверх, то словно проваливалась в воду. Над ней вспыхивали молнии.

— Ей негде отдохнуть, и она не может нас догнать. Она нас не догонит, — вздохнул Робинзон.

— Догонит! — решительно сказал Солнышкин и побежал к камбузу.

К удивлению кока, который снимал с крючков копчёную рыбу, он схватил самый большой нож и одним ударом обрубил леску.

— Ты что это сделал? — со слезами в голосе закричал Борщик. — Ты что же это сделал?!

— Тебе всё мало! — сказал Солнышкин. — Всю кухню завалил рыбой и ничего не видишь!

Пароход потерял крылья. Упала скорость.

— В чём дело? — высунулся из рубки Моряков.

— Птицы! — крикнул Солнышкин. — Слышите? Птицы! — В ушах у него всё раздавались птичьи крики.

— Какие птицы? — Моряков вышел на крыло рубки, проговорил: — Это же аисты! — И скомандовал в машину: — Самый малый!

В воздухе всё отчётливей слышались тяжёлые удары крыльев.

Наконец из последних сил, поддерживая друг друга, птицы дотянулись до парохода и рухнули на палубу. Некоторые сели на борт и раскачивались, боясь упасть.

— На помощь! — крикнул Робинзон. И команда бросилась на помощь.

За Солнышкиным бежали Моряков и Борщик, Перчиков и Пионерчиков с толстой тетрадью под мышкой.

— Их нужно укрыть, — сказал Моряков, сбрасывая с плеч тужурку.

— На камбуз их, всех на камбуз! — предложил Борщик. У него было тепло и сухо.

— Вот это правильное решение! — раздался над палубой писклявый голос. В лазарете открылось окошко иллюминатора, и высунулась пухлая голова артельщика. — Из них выйдет чудесное жаркое!

Все на минуту опешили. Старый Робинзон мельком взглянул: не слышат ли этих слов птицы. Но птицы уже спали мёртвым сном. Только вожак на секунду тревожно поднял голову и тут же уронил её на палубу.

— Что вы сказали? — спросил Моряков.

— На камбуз, — хихикнул артельщик. — Я даже помогу ощипывать.

— Ай-яй-яй, молодой человек! — закачал головой Мирон Иваныч.

Но окно быстро захлопнулось: это Пионерчиков запустил изо всех сил в артельщика своей драгоценной тетрадкой.

Никто не заметил, как прошёл дождь и снова выглянуло солнце.

— Интересно, откуда они и куда? — спросил Перчиков. — Посреди океана…

— Да… — сказал Моряков. — Их где-то прихватил шторм. Позади Япония, Китай… Откуда?

А Мирон Иваныч, вытирая лысинку, улыбнулся:

— Смотрите…

На шее у вожака желтели два маленьких берёзовых листка. ;

— Из Сибири! — крикнул Солнышкин.

— Это почему же? Пожалуй, из-под Океанска, — предположил Моряков.

— А может, с Украины, — вздохнул Борщик и потянулся за листком.

Но Солнышкин дёрнул его за рукав:

— Может быть, он взял его себе на память. — И Солнышкин погладил птицу.

Снова стало так жарко, что от палубы пошёл пар. Чепчик Борщика и мичманка Робинзона задымились, как вулканчики.

Птицы стали просыпаться. Вожак расправил крылья, прошёлся по палубе, взлетел, и вся стая стала подниматься за ним.

— Стойте, стойте! — крикнул Борщик и бросился к камбузу. У кока не было, конечно, под рукой свежих лягушек, однако два десятка лучших рыбин он приготовил! Но птицы уже взлетели.

— Что? Упустили жаркое? — крикнул сверху артельщик.

Но на него никто не обратил внимания. Все смотрели туда, где, выстраиваясь клином, аисты расправляли крылья.

На минуту они затерялись в облаке, но, вынырнув, сделали над пароходом круг.

— Кивают! — крикнул Перчиков.

— Они кланяются, — удивился Бурун.

— Какое благородство, — сказал Моряков и помахал рукой.

В это время что-то маленькое, едва заметное, закружилось над палубой.

— Смотрите, смотрите! — крикнул Солнышкин, протянул руки, и в ладони ему опустились два жёлтых берёзовых листка.

Он взмахнул ими, а Моряков посмотрел вслед улетающей стае и сказал:

— Значит, рядом земля.

И все услышали, как наверху артельщик с» многозначительной усмешкой повторил:

— Хе-хе, значит, скоро земля.

Стёпка ходил по лазарету. На столе перед ним лежали недоеденные рыбьи хвостики. А за иллюминатором занимался закат. Он горел, как персидские ковры на жюлькипурской барахолке, и, казалось, даже колыхался и хлопал на ветру.

— Тысяча рубинов, тысяча алмазов! — Артельщик решил, что время выбираться из лазарета.

Он тихо приоткрыл дверь и, сделав несколько шагов, носом к носу столкнулся с Робинзоном. Старый инспектор выбивал медвежью шкуру.

«У, чтоб тебя мурманская селёдка слопала, и откуда ты взялся?!» — вздрогнул артельщик, но улыбнулся и пропел:

— Разрешите помочь?

Старик сдвинул фуражку на затылок и кивнул.

Почему бы не разрешить человеку сделать что-то доброе?

Артельщик взялся за край шкуры, тряхнул её раза два и уже посматривал, как бы половчее улизнуть, но сзади хлопнула дверь и рядом с ним раздался возмущённый голос Челкашкина:

— Послушайте, голубчик, разве вас кто-нибудь выпускал? У меня адмиралы не разрешали себе подобных вольностей!

— Хе-хе, — усмехнулся артельщик. — Извините, но меня просили помочь!

Он ещё крепче ухватился за шкуру и сдул с неё несколько пылинок.

— Мирон Иваныч…— Доктор повернулся к инспектору: — Как же так? Ну позвали бы меня!

Челкашкин приподнял фуражку. Робинзон, наоборот, надвинул свою на брови, с интересом покосился на артельщика и сказал:

— Прошу прощения!

Он свернул шкуру и, взяв её под мышку, удалился к себе в каюту.

— А вы, голубчик, за мной! — сказал Стёпке доктор и поманил его за собой.

— А я не пойду! — буркнул Стёпка. (Но доктор только усмехнулся и распахнул перед ним дверь.) — Я здоров! — крикнул артельщик. — Я тоже хочу в город.

— Чтобы вас выволокли на жюлькипурскую свалку, когда вы от голода потеряете сознание, — подмигнул Челкашкин. — Не выйдет! — Погрозив артельщику пальцем, он подтолкнул его в лазарет и щёлкнул ключом.

Стёпка взвыл от злости. Перед ним на столе торчали рыбьи хвостики, а вдалеке уже загорался огнями тысячи рубинов торговый город Жюлькипур.

Солнышкин стоял в гладильной, поплёвывал на шипящий утюг и наглаживал стрелочки на брюках Перчикова. Вот так Перчиков поведёт ногой — и стрелка сверкнёт на солнце. Вот так — и она зашелестит в воздухе. После случайной размолвки Солнышкину очень хотелось сделать для друга что-нибудь приятное. Так вот, пока радист передавал радиограммы, его брюки готовились к завтрашней прогулке по великому торговому городу.